Донья Мерседес внимательно взглянула на нее. - это правда, -
произнесла она и, обернувшись ко мне, добавила: - у нее была дюжина
богатых ухажеров. Она получала злобное удовольствие, разочаровывая их
всех. Насколько я помню, она всех обставила.
Клара громко расхохоталась. Она обняла донью Мерседес за плечи и
поцеловала в щеку. - ты всегда все преувеличиваешь. - ее тон выдавал, в
каком она была восторге. - но, несмотря на всех моих поклонников, я никого
не любила, кроме Луизито.
Донья Мерседес подхватила ее под руку и повела в комнату. -
вырвавшись отсюда, ты сможешь любить Луизито так же, как любила его под
облупленными стенами эль ринко. - она подтолкнула ее. - иди и одень свое
желтое платье. Мы подождем тебя в джипе.
Несмотря на описание Кларой Луизито, я была удивлена, увидев
поразительно красивого мужчину, который встретил нас в каракасе в своих
апартаментах.
Я знала, что ему около двадцати лет, но выглядел он как подросток. У
него были черные курчавые волосы, зеленовато-желтые глаза и гладкая белая
кожа. Когда Луизито улыбался, на его щеках появлялись ямочки. Он сильно
хромал, но ничего неуклюжего в его движениях не было. Его
привлекательность и уверенные манеры не давали ни малейшего повода для
жалости.
Луизито не удивился, увидев нас. А когда он угостил нас пышным
обедом, я поняла, что донья Мерседес все устроила заранее.
Мы гостили у них допоздна. Это была незабываемая ночь. Я никогда не
видела донью Мерседес в таком прекрасном настроении. Ее безупречное умение
подражать людям, которых мы прекрасно знали по Курмине, ее бесчисленные
смешные истории, ее талант в их драматизации, ее бесстыдное преувеличение
превращали анекдоты в незабываемые рассказы.
Незадолго перед полночью, отклонив приглашение Луизито остаться на
ночь, Мерседес Перальта встала и обняла Клару и Луизито. Она приблизилась
ко мне с распростертыми объятиями.
- Не обнимай меня так. Ты еще не простилась со мной. Я провожу тебя.
- я рассмеялась и вернула ей объятие.
Я потянулась к зажиганию. Вокруг ключа была намотана цепочка.
Дрожащими пальцами я распутала ее. Это была длинная золотая цепочка с
огромной медалью на ней.
- Ты лучше надень ее, - сказала донья Мерседес, взглянув на меня. -
это святой Христофор, замечательный покровитель путешественников. - вздох
облегчения сорвался с моих губ, когда она села в машину. - так ты будешь
лучше защищена. Ведь прежде всего ты путешественница, которая остановилась
лишь на миг.
Мы не поехали в Курмину. Донья Мерседес направляла меня, указывая на
какие-то улицы. Когда у меня появилось чувство, что мы движемся по кругу,
она наконец приказала остановиться перед старым зеленым колониальным
домом.
- Кто здесь живет? - спросила я.
- Здесь жили мои предки, - ответила она. - это был их дом. А я только
лист этого громадного дерева. - она смотрела на меня так внимательно,
словно отпечатывала мое лицо в глубине своих глаз. Склонясь поближе, она
шепнула в мое ухо: - ведьма, имея удачу и силу, вращает колесо случая.
Силу можно растить и холить, но удачу нельзя заманить. Ее ничем не
завлечь. Удача независима от магии и окружения людей. Она делает свой
собственный выбор.
Донья Мерседес пробежала пальцами по моим волосам и добавила: - вот
почему она так привлекает ведьм.
Меня наполнило странное предчувствие. Я взглянула на нее
вопросительно; но она потянулась к своей корзине и вытащила оттуда
красновато-коричневый лист, по форме похожий на бабочку.
- Посмотри на него внимательно, - сказала она, передав мне лист. -
души моих предков приказали мне всегда носить с собой сухой лист. Я - этот
лист, и мне хочется, чтобы ты забросила его в окно. - она показала на дом
перед нами. - когда ты бросишь его, прочти заклинание. Я хочу узнать, как
сильны твои заклинания.
Желая ублажить ее, я осмотрела лист под разными углами, поворачивая
его так и этак. Я обшарила взглядом все его внутренности, всю его
поверхность. - он действительно красив, - признала я.
- Брось его в окно, - повторила она.
Я перелезла через чугунную решетку, оттолкнула в сторону тяжелую
портьеру и, когда заклинания полились из меня, бросила лист внутрь. Вместо
того, чтобы упасть на пол, лист взлетел в верхний угол, к потолку. Это был
уже не лист, а огромный мотылек. Я спрыгнула в тревоге на землю.
Мерседес Перальты в джипе не было. Уверенная, что она вошла в дом, я
тихо постучала в дверь. Она открылась. - донья Мерседес, - прошептала я и
шагнула внутрь.
Дом, постройки вокруг патио и темные коридоры напоминали молчаливый
темный монастырь. С черной крыши свисали длинные кровельные желоба и
металлические кольца болтались в старых, торчащих гнездах.
Я вышла в центр патио, к плакучей иве, окутанной туманом. Крошечные
серебряные капли росы на ее листьях, словно призрачные бусы, беззвучно
скользили в фонтан. Порыв ветра встряхнул иву, забросав меня сухими
листьями. Охваченная необъяснимым ужасом, я выбежала на улицу.
Усевшись в джип, я решила обождать Мерседес Перальту. Под сиденьем
что-то было. Я нашла там пачку с записями, нащупала фотоаппарат и кассеты.
Я озадаченно осмотрелась. Ничего, кроме одежды, в машине должно быть
не было. К моему великому удивлению, на заднем сидении я обнаружила пакет.
В нем были мои дневники и ленты. К пакету была приклеена недописанная
записка. Я узнала четкий почерк Канделярии. "Прощание ведьмы - как пыль на
дороге: оно прилипает, если пытаешься отбросить его прочь."
ЭПИЛОГ
Я вернулась в Лос-Анжелес, а потом уехала в мексику к Флоринде.
Выслушав подробное изложение моих приключений, она подчеркнула необычность
и необъяснимость того, что моя жизнь в мире доньи Мерседес началась с ее
собственной записки, а окончилась запиской Канделярии.
Высмеяв то, что она называла моей отчаянной доскональностью, Флоринда
тем не менее посоветовала мне посмотреть, могу ли я использовать свои
многочисленные записи для диссертации.
Работая с материалом, я обнаружила, что, несмотря на факт отсутствия
разработанного плана исследований, события в доме доньи Мерседес казались
заранее предназначенными для моего знакомства со спиритами, ведьмами,
целителями, людьми, с которыми они общались, и с тем, что они делали в
контексте своей повседневной деятельности.
Работая с донье Мерседес, изучая ее собственную систему толкования, я
искренне верила, что овладела, по крайней мере интеллектуально, способом
целителей рассматривать самих себя, других людей, свое знание. Мне
казалось, что моего опыта и записей будет вполне достаточно для
диссертации.
Но после расшифровки, перевода и анализа лент и дневников я начала
сомневаться в своем интеллектуальном мастерстве целителя. Моя попытка
подогнать данные под какую-то структуру оказалась тщетной, мои записи
пестрели несоответствиями и противоречиями, и моего знания явно не
хватало, чтобы заделать эти мощные пробелы.
По этому поводу Флоринда цинично заявила: надо либо изменить данные,
подогнав их под свои теории, либо забыть о диссертации вообще.
Флоринда всегда советовала мне глядеть за поверхность вещей. В случае
моих приключений с доньей Мерседес она предложила мне выйти за их
возможную академическую ценность. Она считала, что мое академическое
пристрастие ослепляло меня большим числом важных аспектов. Я долго читала
и перечитывала собранные мной истории доньи Мерседес и наконец поняла то,
чего хотела Флоринда. Я поняла, что если лишу свой труд качеств
академической ценности и значимости, я должна буду остаться с документом о
человеческой ценности - человеческой ценности, совершенно инородной нам,
но принимаемой как идеал, стоит нам только вывести себя за обычные рамки
отношений.
Своими историями донья Мерседес стремилась показать мне, что ведьмы и
даже обычные люди, используя удивительные силы, существующие во вселенной,
меняют ход событий или ход своей жизни или жизни других людей. Ход событий
она называла "колесом случая", и процесс влияния на него - "тенью ведьмы".
Она претендовала на то, что мы можем менять все путем прямого
вмешательства в процесс и в то же время даже не зная, что мы, собственно,
это делаем.
Для жителей запада - это немыслимое заявление. Когда мы находим, что
влияем на ход событий без прямого вмешательства, то есть без прямого
вторжения в них, мы думаем о совпадении, как о единственно серьезном
объяснении происходящего, мы верим, что прямое вмешательство представляет
собой единственный способ изменения всего. Например, человек истории, как
науки, влияет на события комплексом социальных решений. Или в более мелких
масштабах с помощью своих поступков люди прямо вмешиваются в жизнь других
людей.
По контрасту, истории, подобранные доньей Мерседес, позволяли
осознать то, с чем мы не были знакомы. Они указывали на непонятную
возможность стать более влиятельным в формировании хода событий,
отказавшись от прямого посредничества.
В целом Флоринда была удовлетворена результатами моей поездки в
Венесуэлу. Она хотела, чтобы я получила из первых рук знание о моих
скрытых резервах. Ее идея заключалась в том, что, эффективно работая в
неизвестном мне окружении, я должна была научиться приспосабливаться к тем
ситуациям, которые стояли за границами того, что я знала, принимала и
могла предсказать. Флоринда утверждала, что нет ничего более уместного для
пробуждения скрытых резервов, чем конфронтация с социально неизвестным.
Моя жизнь в доме доньи Мерседес, взаимодействие с ее пациентами и друзьями
была тем самым социально неизвестным.
Я призналась Флоринде, что ее указания из философии женщины-воина -
совершенно непонятные мне тогда - фактически стали основой всех моих
действий в то время, пока я оставалась у доньи Мерседес.
- Есть много образцов поведения, когда находишься в нормальном
окружении, - отозвалась Флоринда, - но когда ты в одиночестве, опасности и
темноте, есть лишь один путь - путь воина.
По словам Флоринды, я открыла ценность пути воина и смысл всех его
предпосылок. Сталкиваясь с неизвестными жизненными ситуациями, я
обнаружила, что для того, чтобы не потерять состояние свободы, не
покориться чувству собственной важности, нужна неукротимая свирепость,
неистовость, и что моральный приговор, навязанные взгляды могут быть
преодолены всеутешительной скромностью, которая не является рабством.
