ну почему я не могу умереть в покое? - прошептала она, ее голос был
капризным и усталым.
- Не болтай ерунды, Клара, - сказала донья Мерседес, что-то
разыскивая в своей корзине. - когда человек собирается умереть, я с
радостью помогаю ему подготовиться к его вечному сну. Конечно, есть
болезни, ведущие к смерти тела, но твое время еще не пришло. - как только
донья Мерседес нашла то, что искала, она встала и кивнула мне подойти
поближе. - оставайся с ней. Я скоро вернусь, - тихо шепнула она мне в ухо.
Я с тревогой смотрела, как Мерседес Перальта выходит из комнаты,
затем перевела свое внимание на постель и перехватила взгляд женщины,
наполненный мертвящей неподвижностью. Она почти не дышала, но кажется
сознавала то, что я пристально разглядываю ее. Она медленно приоткрыла
веки и лениво мигнула, ослепленная тусклым светом. Клара потянулась к
ночному столику, нашарила щетку и спросила: - ты не могла бы заплести мои
волосы?
Я кивнула и, улыбаясь, взяла щетку. - на одну или две косички? -
спросила я, расчесывая ее длинные вьющиеся волосы и перебирая спутавшиеся
прядки. Как у доньи Мерседес, ее волосы пахли розмарином. - ну как тебе
эта милая толстая косичка?
Клара не ответила. Застывшим отсутствующим взглядом она пристально
разглядывала дальнюю стену комнаты, где в овальных рамах висели
фотографии, украшенные пальмовыми листьями, сложенными крест накрест.
С искаженным от боли лицом она повернулась ко мне. Ее конечности
забились сильной дрожью. Лицо потемнело, и она ловила воздух ртом, пытаясь
подтолкнуть меня к спинке кровати.
Я побежала к двери, но побоялась оставить ее одну и не посмела уйти
из комнаты. Несколько раз я кричала, призывая донью Мерседес, но ответа не
было. Уверенная, что свежий воздух пойдет Кларе на пользу, я шагнула к
окну и отдернула портьеру. Слабый проблеск дневного света еле пробивался
снаружи. Его заслоняла листва фруктовых деревьев, которые, переливаясь
цветами, гоняли тени по комнате. Но теплый ветер, влетевший в окно, лишь
повредил Кларе. Ей становилось все хуже. Тело конвульсивно тряслось.
Дергаясь и задыхаясь, она рухнула на постель.
Испугавшись, что в эпилептическом припадке она может перекусить себе
язык, я попыталась засунуть рукоятку щетки для волос между ее лязгающими
зубами. Это наполнило ее ужасом. Ее глаза вылезали из орбит. Ногти на
руках превратились в фиолетовые пятна. Видно было, как в распухших венах
на шее дико пульсировала кровь.
Совершенно не зная, что делать, я вцепилась в золотые медали, которые
все еще висели на моей шее, и начала качать их перед ее глазами. У меня не
было никаких идей и мыслей; это была чисто автоматическая реакция. -
Негрита, Кларита, - шепнула я то, что слышала от доньи Мерседес.
В слабом усилии она попыталась поднять руку. Я опустила ей на ладонь
ожерелье. Тихо завывая, она прижала медали к груди. Казалось, она
втягивает в себя какую-то магическую силу. Вздутые вены на шее опали,
дыхание успокоилось. Зрачки уменьшились, и я заметила, что в ее глазах
больше не было темноты, в них засиял янтарно-коричневый свет. Слабая
улыбка коснулась ее губ, насухо прикленных к зубам. Закрыв глаза, она
отпустила медали и боком скользнула в постель.
Донья Мерседес вошла так тихо, что мне показалось, будто она
материализовалась около кровати по вызову теней, кружившихся по комнате. В
руках она держала большую алюминиевую кружку, наполненную ужасно пахнувшим
зельем. В своей руке она крепко сжимала пачку газет. Закусив губы, она
жестом приказала мне хранить молчание, затем поставила кружку на ночной
столик и опустила газеты на пол. Она подняла с постели золотое ожерелье и
повесила его себе на шею.
Зашептав молитву, донья Мерседес зажгла свечу и, покопавшись в своей
корзине, вытащила крошечный комочек белого теста, завернутого в листья.
Она скатала тесто в шарик и бросила его в кружку. Шарик мгновенно с
шипением растворился. Она помешала зелье пальцем и, попробовав его,
поднесла кружку к губам Клары.
- Пей, - приказала она. Молча, со странно бесстрастным выражением,
целительница наблюдала, как Клара глотает жидкость.
Едва заметная улыбка появилась на лице молодой женщины. Из ее губ
вырвался резкий смех, который перешел в ужасную болтовню. Я не могла
разобрать ни одного слова. Секундой позже она улеглась в постель,
прерывисто шепча извинения и умоляя о прощении.
Совершенно не затронутая ее вспышкой, донья Мерседес склонилась над
Кларой и начала массировать область вокруг ее глаз. Пальцы целительницы
описывали круги одинакового диаметра. Она передвигалась к ее вискам, затем
мазками, идущими вниз, начала массировать оставшуюся часть лица, словно
сдирала липкую маску. Искусно передвинув Клару на край постели, она
расположила ее голову над газетами и давила на спину Клары до тех пор,
пока ту не вырвало.
Одобрительно крякнув, донья Мерседес осмотрела темную массу на полу,
завернула ее в бумагу и связала узел веревкой. - сейчас мы похороним это
месиво где-нибудь снаружи, - сказала она и одним быстрым движением подняла
Клару на ноги. Она ласково отерла ее лицо и поправила пояс на ее халате.
- Музия, - позвала донья Мерседес, обернувшись ко мне. - возьми
другую руку Клары.
Поддерживая ее с двух сторон, мы медленно прошли коридор, ведущий во
двор, и спустились по широким цементным ступеням вниз по склону, туда, где
росли фруктовые деревья. Здесь донья Мерседес похоронила сверток в
глубокой яме, которую она заставила меня вырыть. Клара стояла на каменной
ступеньке и равнодушно смотрела на нас.
За шесть дней Клара окрепла. Каждый раз после обеда, ровно в шесть
часов, я привозила донью Мерседес в гасиенду эль ринко. Она лечила Клару
таким же образом. Каждая встреча заканчивалась под деревом, где мы
хоронили узел из газет, который с каждым днем становился все меньше и
меньше.
На шестой и последний день, несмотря на усилия, Клару не вырвало. Тем
не менее донья Мерседес заставила ее похоронить пустой обвязанный веревкой
пакет.
- Сейчас с ней все в порядке? - спросила я по дороге домой. - встреч
больше не будет?
- Не совсем. И это ответ на два твоих вопроса, - сказала она. -
начиная с завтрашнего дня, ты будешь видеться с Кларой каждый день. Это
будет частью ее лечения. - она ласково похлопала меня по руке. - ты будешь
беседовать с ней. Это принесет ей много хорошего. И, - добавила она в
раздумьи, - это также будет полезно для тебя.
С одеждой и обувью в руках Клара вбежала из коридора в ванную. Бросив
все на пол, она сняла ночную рубашку и залюбовалась своим отражением в
зеркальной стене. Она подошла поближе, рассматривая, на сколько за ночь
подросла ее грудь. Довольная улыбка пробежала по ее лицу, когда она
склонила голову и распустила волосы. Напевая легкий мотив, Клара пустила
горячую и холодную воду в огромную ванну в виде раковины, затем подошла к
туалетному столику и тщательно осмотрела все флаконы, расставленные на
мраморной поверхности. Не зная, какой из шампуней выбрать, она понемногу
отливала в воду из каждого.
На миг она остановилась, рассматривая пузырьки пены. В пириту все
было иначе. Воду там брали из реки или из крана у дороги, а затем несли по
холму в жестяных канистрах.
Лишь год прошел с тех пор, как она приехала в эль ринко, но ей
казалось, что она живет в этом длинном старом доме вечно. Ей не хотелось
вспоминать свою жизнь в пириту. И воспоминания увядали, словно мимолетные
грезы. Ей помнилось только лицо бабушки и звук качалки, скрипящей по
грунтовому полу, и тот последний день ее пребывания в лачуге.
- Ты стала совсем взрослой, Клара, - прошептала бабушка. Ее лицо
выглядело более старым и уставшим, чем когда-либо прежде. И в этот миг
девочка поняла, что этот самый близкий и родной человек скоро умрет.
- Всему свой черед, - сказала бабушка, уловив мысли внучки. - когда
тело готово умереть, ничего не остается, как только лечь и закрыть глаза.
Я уже обменяла свою качалку на гроб, осталось сменить эту лачугу на
кладбище.
- Но бабушка...
- Молчи, дитя, - прервала ее старая женщина. Она вытащила из кармана
носовой платок, развязала узелок в одном углу и отсчитала несколько монет,
которые откладывала на черный день. - этого тебе будет достаточно для
поездки в эль ринко.
Она коснулась пальцами лица девочки и погладила ее длинные волнистые
волосы. - никто не знает, кто твой отец, но мать твоя была внебрачным
ребенком дона луиса. Она осталась в каракасе после твоего рождения. Твоя
мать по-прежнему ищет удачи, но удачу не надо искать. - ее голос угас, она
сбилась с мысли. Немного погодя старушка добавила: - я уверена, что дон
луис примет тебя как внучку. Он владелец гасиенды эль ринко. Он стар и
одинок. - она взяла в свои руки ладони девочки, прижала их к своим
морщинистым щекам и поцеловала родинку в форме листа на ее правой ладони.
- покажи это ему.
Свет свечи перед фигуркой христа расплылся в глазах ребенка. Взгляд
девочки вновь скользнул по раскладушке в углу, по корзине, набитой
накрахмаленным, невыглаженным бельем, по коляске, в которой она возила
свою бабушку. В последний момент ее глаза остановились на старой женщине.
Та сидела в кресле с откинутой головой, ее пустой взгляд был устремлен
вдаль, лицо сжимали судороги смерти.
Когда автобус подвез ее прямо к арке в стене, окружавшей эль ринко,
уже смеркалось. Она прошла по склону, где на террасах ровными рядами росли
фруктовые деревья. На полпути девочка резко остановилась и замерла, все ее
существо было захвачено видом небольшого дерева, покрытого белым
цветением.
- Это яблоня, - раздался голос. - а ты кто? Откуда приехала?
На секунду она подумала, что это дерево говорит с ней, но тут же
увидела старика, который стоял рядом с ней. - я упала с этой яблони, -
сказала она, протягивая руку для знакомства.
Он, по-видимому, этого не ожидал и удивленно смотрел на ее руку.
Вместо того, чтобы пожать ее, он нежно взял руку девочки в свою. -
странно, - прошептал старик, его большой палец погладил родинку в форме
листа. - кто ты? - спросил он еще раз.
- Мне кажется, я твоя внучка, - сказала она с надеждой. Он понравился
ей с первой же минуты. На вид старик был слаб и хрупок, с
серебристо-белыми волосами, которые разительно отличались от его
загорелого лица. От носа к уголкам губ сбегали две глубокие бороздки.
Интересно, подумалось ей, отчего они возникли: от волнений и тяжелого
труда или от частых улыбок?
- Кто послал тебя ко мне? - спросил старик, его большой палец все еще
поглаживал листовидную родинку.
- Моя бабушка. Элиза Гомес из Пириты. Когда-то она ???????????????
Здесь. А вчера вечером она умерла.
- А как тебя зовут? - спросил он, изучая ее лицо с большими
янтарно-коричневыми глазами, тонким носиком, полным ртом и решительным
подбородком.
- Она звала меня Ла Негра... - она запнулась под его пристальным
взглядом.
- Ла Негра Клара, - сказал он. - так звали мою бабушку. Она была
такая же темненькая, как и ты. - он повел ее вокруг яблони. - это дерево
было размером с маленькую веточку петрушки, когда я привез его из
путешествия по европе. Люди смеялись надо мной, говоря, что яблони никогда
не будет расти в тропиках. Сейчас она уже старушка. И пусть она высоко не
выросла, но все же приносит кое-какие фрукты. Иногда она стоит вся в
белом. - он печально посмотрел на нежные лепестки, затем его взгляд
