пронизанные мирным, беспредельным одиночеством.
- Только ты знаешь, что делать, - сказал он, помогая донье Мерседес
подняться. - если хочешь, я поеду с тобой.
Кивнув, она обняла его и поблагодарила за отданную им силу.
Таинственная улыбка изогнула ее губы. Она повернулась к столу и
неторопливо выпила свой кофе.
- Сейчас мы увидим моего компадре, - сказала она, взяв меня за руку.
- ты повезешь нас к дому мочо.
- Это Лукас Нунец? - переспросила я, переводя взгляд с одного на
другого. Все трое кивнули, но никто не произнес ни слова. Я вспомнила то,
что Канделярия рассказывала мне о крестном отце приемного сына доньи
Мерседес. Он обвинял себя в смерти Элио.
Когда солнце появилось над горами, мы достигли небольшого городка на
побережье. Воздух был горячим и соленым от моря и мускусным от цветения
мимоз. Главная улица города тянулась между яркими колониальными домами,
около церкви и площади, и оканчивалась на краю кокосовой плантации. Рядом
было море. Его не было видно, но ветер доносил плеск волн, катящихся на
берег.
Дом Лукаса Нунеца находился на одной из боковых улочек, которые были
скорее широкими тропинками, посыпанными галькой. Донья Мерседес слегка
постучала, но, не дождавшись ответа, распахнула дверь и вошла в темную
сырую комнату.
Ослепленная ярким светом солнца, я сначала с трудом различала силуэт
мужчины, читавшего за деревянным столом в небольшом патио. Он посмотрел на
нас с такой отрешенностью, что мне захотелось убежать. Мужчина неуверенно
встал и молча обнял донью Мерседес, Леона Чирино и Канделярию. Он был
высок и костляв; его седые волосы были подрезаны так коротко, что через
них проступала темнота его черепа.
Я почувствовала странную боль, увидев его руки, и поняла, почему его
прозвали мочо, искалеченным. У него на каждом пальце не хватало по одной
фаланге.
- Фредерико Мюллер находится в моем доме. - тихо сказала донья
Мерседес. - Музия привела его к моей двери.
Лукас Нунец медленно повернулся ко мне. В узком лице мужчины, в его
блестящих глазах была такая сила, что я съежилась.
- Она с ним связана? - строго спросил он, отводя от меня свой жгучий
взгляд.
- Музия никогда в жизни не видела Фредерико Мюллера, - заметила донья
Мерседес. - но она привела его к моей двери.
Лукас Нунец прислонился к стене. - если он в твоем доме, значит я
должен убить его, - произнес он сильным шепотом.
Донья Мерседес и Леон Чирино подхватили его под руки и повели в одну
из комнат.
- Кто он, этот Фредерико Мюллер? - спросила я Канделярию. - и что он
сделал?
- Ну, Музия, - сказала она нетерпеливо. - я всю дорогу рассказывала
тебе о тех ужасных вещах, которые натворил Фредерико Мюллер. - она
взглянула на меня в полном недоумении и недоверчиво покачала головой.
Несмотря на мои настойчивые просьбы повторить рассказ, она больше ничего
не сказала.
Когда мы вернулись домой, вместо того, чтобы отдохнуть в гамаке,
Мерседес Перальта попросила меня и Канделярию зайти к ней в рабочую
комнату. Она зажгла на алтаре семь свечей и, встав за складками голубой
мантии девы, вытащила револьвер.
Я в ужасе очарованно смотрела на то, как она ласкает оружие. Донья
Мерседес улыбнулась мне и вложила револьвер в мои руки. - он не заряжен, -
сказала она. - я разрядила его в день твоего приезда. Я знала, что больше
не нуждаюсь в нем, хотя и не предполагала, что ты вернешь мне его назад. -
она подошла к своему стулу и села, глубоко вздохнув. - этот револьвер
хранился у меня почти тридцать лет, - продолжала она. - я хотела убить из
него Фредерико Мюллера.
- И ты должна сделать это сейчас! - прошипела Канделярия сквозь
стиснутые зубы.
- Я знаю, что делать, - продолжала донья Мерседес, игнорируя ее
замечание. - я буду заботиться о Фредерико Мюллере до тех пор, пока он
жив.
- Великий боже! - вскричала Канделярия. - ты сошла с ума?
Детский взгляд невинной надежды волной нежности заблестел в глазах
доньи Мерседес. Она внимательно оглядела нас и подняла руку, призывая к
молчанию. - ты привела Фредерико Мюллера к моей двери, - сказала она мне.
- и сейчас я знаю, что здесь нечего прощать. Нечего понимать. Он вернулся
для того, чтобы я осознала это. Вот почему я никогда не буду вспоминать о
том, что он сделал. Он умрет, но не сейчас.
25
В доме было несколько пустых комнат, но Фредерико Мюллер спал в узком
алькове за кухней. Туда едва входила раскладушка и ночной столик.
Он категорически отклонил мое предложение съездить с ним в каракас,
чтобы привезти его вещи. Он сказал, что в настоящее время для него нет
ничего ценного. И все же он был очень признателен, когда по подсказке
доньи Мерседес я купила ему несколько рубашек, пару брюк и туалетные
принадлежности.
Так Фредерико Мюллер стал одним из домочадцев. Донья Мерседес
баловала его. Она потакала ему во всем. Каждое утро и каждый раз после
обеда она лечила его в рабочей комнате. Каждую ночь она давала ему
валериановое зелье, смешанное с ромом.
Фредерико Мюллер никогда не покидал дома. Он проводил все время либо
в гамаке во дворе, либо в разговорах с доньей Мерседес. Канделярия
игнорировала его существование; он поступал так же с ней и со мной.
Однажды Фредерико Мюллер заговорил со мной по-немецки, сначала
неуверенно, с трудом подбирая слова. Но вскоре он приобрел полную полную
уверенность в языке и больше никогда не говорил со мной по-испански. Это
его изменило до неузнаваемости. Словно все его проблемы, какими бы они ни
были, заключались в звучании испанских слов.
Канделярия была сначала слегка удивлена, услышав иностранную речь.
Понемногу она начала задавать ему вопросы и в конце концов поддалась его
врожденному обаянию. Он научил ее немецким детским стишкам, которые
Канделярия напевала целые дни с безупречным произношением. А он повторял
мне снова и снова то, что говорил донье Мерседес в ночь, когда вернулся
сюда.
Как и в прошлую ночь, Фредерико Мюллер проснулся от своего крика. Он
сел на постель, прижимая спину к стене, пытаясь спастись от этого лица. Но
оно приближалось к нему, все ближе и ближе, так что он мог видеть жестокие
насмешливые огоньки в глазах мужчины, эти золотые зубы, распяленные в
диком хохоте. За ним стояли другие лица людей, которые всегда населяли его
кошмары: лица, искаженные болью и ужасом. Они всегда кричали в агонии,
умоляя о пощаде. Все, кроме нее. Она никогда не кричала. Она никогда не
прерывала свой пристальный взгляд. Он не мог этого выдержать.
Застонав, Фредерико Мюллер надавил на глаза кулаками, как будто этот
жест мог защитить его от прошлого. За тридцать лет он был измучен этими
кошмарами, воспоминаниями и видениями. Они преследовали его порывами
ужасной ясности.
Измученный, он скользнул назад под покрывало. Что-то осязаемое, но
невидимое, витало в комнате. Оно мешало ему заснуть. Он отбросил одеяло в
сторону и неохотно включил свет, затем, хромая, прошел к окну и отдернул
занавеску.
Федерико очарованно смотрел на белый предрассветный туман, вползавший
в комнату. Сделав усилие, он широко раскрыл глаза, успокаивая себя, что
это не сон. И как это часто случалось, она материализовалась из этой
бесформенной дымки и села за его рабочий стол, заваленный чучелами птиц,
глазевших на него бесстрастными мертвенно пустыми стекляшками. Он
осторожно приблизился к фигуре, но она исчезла словно тень, не оставив
следов.
Звон колоколов ближайшей церкви и шаркающие шаги старой женщины,
спешившей на утреннюю мессу, эхом отдавались по пустынной улице. Привычные
звуки успокоили его. Все было так, как и в другие дни. Он умылся, побрился
и приготовил утренний кофе. Почувствовав себя заметно лучше, он сел за
работу. Смутное беспокойство, какой-то неопределенный страх помешал ему
закончить чучело совы, которое он обещал клиенту сделать до обеда.
Федерико надел свой лучший костюм и вышел на прогулку.
В этот ранний час город еще хранил атмосферу спокойной ясности. Он
медленно захромал вниз по узкой улочке. Район каракаса, где он жил,
избежал бурю модернизации, которая прокатилась по остальной части города.
Кроме случайных приветствий, его ничего не отвлекало. Он чувствовал себя
странно защищенным этими старыми улочками с одноэтажными колониальными
домами, ожившими от детского смеха и голосов женщин, которые сплетничали у
своих дверей.
Сначала люди говорили о нем много глупостей, но он никогда не считал
нужным объяснять свое появление в этих местах. Его не интересовало, что
соседи думают о нем и в чем подозревают.
Но с годами, как он и рассчитывал, интерес людей к нему иссяк. Теперь
они относились к нему, как к чудаковатому старику, который делал чучела
птиц и всегда оставался одиноким.
Фредерико Мюллер мельком увидел себя в зеркальной витрине магазина и
вновь испугался тому, что выглядит намного старше своих лет. Не осталось и
следа от высокого красивого мужчины с белокурыми локонами и нежным
загаром. Когда он поселился в этой части каракаса, ему было только
тридцать, но и тогда он уже выглядел на все шестьдесят: постаревший раньше
времени, с бесполезной ногой, с седыми волосами, глубокими морщинами и
мертвенной бледностью, которая не исчезала даже под палящим солнцем.
Покачав головой, он направился к площади и сел на скамью. Рядом
скучало несколько стариков. Зажав руки между колен, каждый из них ворошил
свои воспоминания. В их безраздельном одиночестве было что-то страшно
беспокоящее. Он встал и зашагал дальше, квартал за кварталом по
многолюдным улицам.
Жарко палило солнце. Контуры зданий потеряли свою предутреннюю
четкость, а шум на улицах усилился кружащим голову мерцанием газа над
городом. И вновь, как сотню раз прежде, он обнаружил себя на той же
автобусной станции. Его глаза выхватили в толпе темное лицо.
- Мерседес, - прошептал он, зная, что это не она. Возможно, услышав
его, женщина взглянула ему в глаза. Это был быстрый, но преднамеренный
взгляд. Он наполнил его опасением и надеждой. А потом она растворилась в
толпе.
- Вы видели здесь темную, высокую женщину? Она только что прошла
мимо, - спросил он уличного торговца, стоявшего на автобусной станции.
- Я видел тысячи женщин, - ответил тот, сделав широкий жест рукой. -
посмотри, сколько их. - он ухватил за руку Фредерико Мюллера и повернул
его слегка влево. - видишь этот автобус? Он набит женщинами. Одни старые,
другие темные, третьи высокие. Выбирай, какая тебе нравится. Они сейчас
поедут на побережье. - хохотнув, мужчина отошел и, обращаясь то к одному,
то к другому, продолжал расхваливать свой товар.
Привлеченный необъяснимой уверенностью, что он найдет эту женщину,
Фредерико Мюллер подошел к автобусу и, пройдя между рядами, внимательно
осмотрел каждого пассажира. Они тоже молчаливо рассматривали его. На
секунду он подумал, что все лица похожи на ее лицо. Надо отдохнуть
немного, подумал он и опустился на свободное сиденье в задней части
автобуса.
Слабый, отдаленный голос, требующий его билет, вывел старика из
дремоты. Слова вибрировали в его голове. Сонливость тяжело давила на брови
и он с трудом открыл глаза. Федерико выглянул в окно. Город был далеко
позади. Озадаченный и смущенный, он взглянул на контролера. - я не
собирался никуда уезжать, - оправдывался он извиняющимся тоном. - я только
зашел посмотреть на одного человека. - он помолчал секунду и прошептал
