еще раз.
- Не птица, человек голос подает, - буркнул Яков, - нас остерегает. -
Поднеся сжатые ладони к губам, он ответил пронзительным совиным плачем.
- Да ты, я вижу, на все руки мастер, - открыл было рот Степан.
Яков предостерегающе поднял руку.
- Побережись языком болтать, - прошептал он. Несколько минут прошло в
молчании. В лесу тишина; только ветер шуршал осиновым листом. Совиный крик
раздался ближе. Хрустнул под ногами валежник. Зашевелились ветви молодых
березок, и в зеленях возникла взлохмаченная, волосатая голова.
- Гневашев, ты? - спросил Яков.
- Я, - ответил небольшой мужичонка, выползая из кустов, - воистину я.
- Пошто кричал? - строго спросил Яков Рябой.
- Солдаты в деревне, - быстро заговорил Гневашев, - седни в полдень из
Каргополя пришли, истинно так. Наши в избе заперлись. Воевода приказал
всех колодников монастырских изловить - и в Питер на правеж, истинно так.
А в Питере разговор один: кнутом драть ноздри рвать - да на вечную каторгу.
- Ну-к что ж, выручать надо ребят, - сказал Степан. - Эх, задержались мы!
Не пошли бы за... Яков грозно вытаращил глаза на Шарапова.
- Ходили, значит, нужда была, - отрезал он. Степан прикусил язык.
- Офицер высокий, око тряпицей черной перевязано, истинно так. Нашим
мужикам офицер кричал: "До утра ежели не выйдете - живыми сожгу", истинно
так. Меня Петро Малыгин упредить погнал.
- Как со двора сошел? - спросил Рябой.
- Тесину отогнул, пождал, пока дозорный отвернулся, и вышел, истинно так.
- Ладно, молодец, - похвалил Рябой. - Пойдем, Степан, посмотрим, пока не
стемнело; свой-то глаз вернее.
Разговаривая, Фома Гневашев отворачивался, стыдливо прикрывал рукой
распухший нос и черное пятно под глазом.
- Кто те рожу расквасил? - всмотревшись, хмуро спросил Яков Рябой.
Гневашев вздохнул.
- Дьявол волосатый отблагодарил, - криво усмехнувшись, ответил он. -
Арефа, чтоб его икота заела.
- С чего ба, кабыть мужик он смиренный, зазря мухи не обидит, - притворно
удивился Яков.
- Случай вышел, - мямлил Гневашев, - зубом Арефа маялся. За ночь рожа у
него - что твой котел, вспухла, скосоротилась, дак он, озлобясь, кулачище
свой сунул, истинно так.
- Эх, Фома, Фома, хороший ты мужик, а не в свое дело встреваешь, - с
укором сказал Яков, - знахарь...
У большой избы, где закрылись мужики, горели костры, в котлах,
подвешенных на треногах, что-то варилось.
Несколько голых солдат бродили с сетью в озере.
Из ближнего домика вышел офицер. Он осмотрел ружья, сложенные в козлы,
обошел дозорных.
На задах, у самого озера, топилась большая баня. В избушку, стоявшую рядом
с офицерской, то входили, то выходили солдаты.
Погода стояла тихая, теплая.
Прапорщик налегке, без мундира, снова вышел из дома и направился в баню.
За офицером шел денщик со свертком и зеленым березовым веником под мышкой.
Денщик вернулся в избу и опять прошел в баню, неся зажженный слюдяной
фонарь...
Время подошло к полуночи. На темном небе ярко горят звезды. Чуть светится
подслеповатое окно в бане... Погасли костры. Офицер не велел держать огня,
чтоб не слепило глаза дозорным. Лагерь затих. Слышно, как у большой избы
переговариваются солдаты.
- Солдаты! Эй, помогите! Помоги... - раздался истошный вопль, и опять все
смолкло.
Дверь из бани открылась, двое мужиков вынесли голое человеческое тело и,
бросив в лодку, спрыгнули сами. Мгновение - и лодка скрылась в камышах.
Крик был услышан. Раздались выстрелы: стреляли дозорные. К бане бежали
полуодетые солдаты с ружьями.
Пользуясь смятением, Фома Гневашев бросился к большой избе, где сидели
мужики. Отодвинув засов, он заорал:
- Ребята, выходи-и-и!
Мужики ринулись на улицу. Загорелись смолистые ветки. Появились Степан и
Яков.
- Утоп прапор, ребята, таперя не укусит, - объявил Яков Рябой людям.
Он преобразился: из хмурого, нелюдимого мужика превратился в энергичного
командира. С небольшим отрядом Яков бросился на солдат, закрывшихся в бане.
- Степан, - крикнул он на ходу Шарапову, - к солдатской избе беги! Ежели
солдаты ружья кинут - не бей.
Навстречу Шарапову бежал в подштанниках, босиком каргопольский мужик
Милонов.
- Ребята, - вопил Милонов, - не троньте меня, ребята, помилуйте. Силком
воевода заставил солдат вести...
Мужики, не задерживаясь, ворвались в избу. Солдаты, словно испуганные
бараны, сбились в кучу.
- Бросай ружья, служивые! - крикнул кто-то, замахиваясь топором.
- Бросай, ребята! - Один из солдат швырнул пищаль.
Молча кинули ружья остальные и подняли руки. Высокий солдат с седыми
отвисшими усами шагнул вперед.
- Мужики, - спокойно сказал он, - не хотим мы кровь проливать безвинно.
Кровь-то одна у нас, мы...
- Изменник! - раздался громкий голос. Хлопнул выстрел - солдат покачнулся
и медленно повалился на пол. Выбив ногой оконную раму, выскочил из избы
фельдфебель, стрелявший в солдата.
Мужики в ярости вскинули ружья. Раздались выстрелы. Проклиная убийцу,
Малыгин бросился в погоню.
- Петряй, вернись, - крикнул Степан, - все равно не миновать наших рук
мерзавцу! Из лесу не уйдет... Ну-к что ж, а вас, солдаты, не тронем, идите
себе с богом домой.
Из бани прозвучало несколько выстрелов. Кто-то кричал, ругался.
- Конец, ребята, - услышали мужики голос Якова Рябого, - отбились. Теперь
нам одна судьба - по лесам жить. Проживем. Здесь-то нас матушке Лизавете
не достать! Руки коротки, бабонька, чтоб тебе пусто было. А в несогласьи
кто - уходи, не держим.
Окинув зорким взглядом товарищей, Яков Рябой добавил:
- До скита отсель рукой подать. На другой день будем. Поможем Степану
девку взять, а там...
Утром отряд Якова Рябого двинулся к выгорецким скитам.
Глава двадцать первая
ИЗУВЕРЫ
Утром в скит Безымянный приплелся старец Амвросий. В драной шубенке, весь
покрыт грязью... Старец пытался говорить, но язык не слушался его.
Соборные отцы поволокли очумевшего Амвросия в баню. Полный день работный
мужик Пимен, изломав несколько веников, отпаривал полумертвого странника.
К вечеру Амвросий ожил.
- Спасибо, замереть не дали, - кланялся он соборным старцам. - Трое суток
в лесу блуждал, как жив из трясины выбрался, и сам не знаю.
- Бог тебя спас, отец Амвросий, не хотел твоей смерти, - ответил большак.
- Откуда ты путь держишь? Зачем сам один в лес пошел?
- Многих заблудших вернул я к древнему благочестию, - тонким голосом
рассказывал Амвросий, - многие годы за святый крест, за бороду мученья
приемлю. По наущению антихристову оклеветали злоковарные люди, и повелела
матушка царица, - злобно выговаривал старец, - меня плетьми сечь и гнать в
дальнюю сторону. Упредили добрые люди, унес ноги из Питера. Думал, в
Пигматке отсижусь, да не привел господь. Царица за мной солдат послала,
ночью во двор к Прибыткову ворвались. Хозяин меня задами вывел, и я, аки
зверь, таясь от людей, прямым путем в Безымянный. Солдатам ваш скит вовек
не найти.
Старцы слушали молча. Когда Амвросий кончил, они переглянулись и потупили
глаза. Сафроний не сразу решился на разговор.
- Думаю я, отче любый, тебе в нашем скиту оставаться не след, - ворковал
большак. - А вдруг и к нам солдаты нагрянут? Окружат скит и тебя, как
гнуса, в западне возьмут. Вот что, отче любый, мы назаутрие карбасик
крытый пошлем, тебя в Кеми у надежного человека захороним... Ежели солдаты
к нам пожалуют, упредим - хозяин тебя дальше отвезет... А здесь, коли скит
окружат, и тебе не уйти, и нам всем животом не откупиться. Разорят скит,
как бог свят, разорят. Как, отцы любые, так ли говорю? - Речь у него была
томная, вкрадчивая.
- В согласии мы, - ответил старец Аристарх. - Простого мужика на место
умерших в книгу вписать можчо, и концы в воду, а тебя не сокрыть. Правду
большак сказал: Амвросию назаутрие дальше ехать.
Амвросий маленькими колючими глазками прощупывал старцев. Загорелся было,
хотел сказать укорительно, но смолчал. Понял: о себе святые отцы пекутся.
- Как скажете, братья. - Амвросии вздохнул и склонил голову. - Тяжка мне
путная долгота, да что делать...
Стали вздыхать и соборные старцы.
- Отец Сафроний, - раздался испуганный голос за дверью, - отопрись, беда,
солдаты близко...
Сафроний впустил мужика.
- Словно волчья стая, по болотам идут, - рассказывал старцам запыхавшийся
трудник. - Пищали у всех, бердыши.
- Скажи, Николушка, сколь им ходу до скита? - спросил большак.
- Демьянову топь им обойтить осталось, к полдню, не ране, будут, - ответил
мужик, робко озираясь по сторонам.
Соборные старцы побледнели, изменились с лица. Амвросий, сложив руки на
груди, сидел прямой и строгий.
- Скажи, любый, привратнику, - распорядился большак, - пусть накрепко
ворота закроет, отпереть всегда успеем.
Пыхтя, Сафроний поднялся и, волнуясь, стал ходить по горнице. Он был
тучен, лицом красен и с небольшой плешью. Маленькие глазки плавали точно в
жиру. Волосы, длинные, прилизанные, спускались небольшими кудрями. Походка
смиренная, тихая, осторожная. Волчьи зубы имел Сафроний и лисий хвост.
Неожиданно поднялся Амвросий.
- Настало время, братья, принять крещение огненное, - облизывая пересохшие
губы, громко сказал он. - Через святую смерть приемлем царствие небесное.
- Глаза старца загорелись огнем безумия. - Не дадим нечистым войти в скит,
не дадим измываться антихристу! - Он задыхался, потрясая высохшими руками.
Соборные старцы рядились недолго, времени не было. Пришлось уступить.
Откажи Амвросию, впусти в скит солдат - все равно конец общежительству:
разорят, разгонят. А старик по всему свету разнесет: не могли, дескать,
благочестие отстоять, как должно святым отцам.
Однако старцы приметили: уж больно легко согласился Сафроний. Даже путного
слова против не вымолвил, но в глаза не посмели сказать.
Скит зашумел, зашевелился, словно потревоженный улей. На призывный звон
колокола к часовне бежали люди. Старец-городничий шнырял по кельям и
службам, наблюдая, чтобы собрались все. Часовня наполнилась народом. От
дыхания двух сотен человек стало душно.
Появился Сафроний, окруженный соборными старцами. Красная лысина большака
покрылась потом, седая бородка заметно тряслась. Он поднял руку.
Многоустый шепот затих.
- Братья и сестры, - срывающимся голосом спросил Сафроний, - все ли здесь?
- Все, - послышалось с разных сторон. Большак истово перекрестился и,
запинаясь, начал молитву.
- Вершите, отцы, - окончив и поклонившись на все стороны, сказал он
соборным старцам, - не мешкайте.
Городничий, стоявший у двери, задвинул засовы. В мертвой тишине забрякали
ключи. Другие старцы наглухо закрывали тяжелыми бревенчатыми щитами окна,
для крепости закладывали их брусьями. В часовне не стало дневного света.
Дрожащие огоньки лампад и свечей едва освещали застывшую толпу и лики
святых на темных иконах.
Когда старцы стали раскладывать в моленной смолье и сено, толпа не
выдержала, загудела; раздались истерические вопли, женский плач и стенания.
Люди поняли - готовится гарь. Мужики из трудников в смертной тоске рыскали
глазами по всем углам, подумывая о спасении.
- Братья и сестры, - выступил вперед старец Амвросий, - близки слуги
антихристовы. Постоим за древнее благочестие! - Он преобразился, глаза его
пылали страстным огнем. Круто и властно держал он себя. - Очистимся огнем,
братья и сестры, обретем царствие небесное!
Высокий и худой, как шест, с горящими глазами, в длинной белой рубахе,
старец был страшен. Но его неподдельная страстность захватывала людей.
Амвросия стали слушать. Вопли и стенания утихли.
А в закутке, скрывшись от взоров, шептались двое.
- Сдается мне, - говорил старец Аристарх, - крутит большак. В речах
путается, словно другое что в мыслях.
- Гнус! Отца родного за гривну продаст Сафроний, - злобно ответил другой
старец.- Уйдет от гари, как бог свят, а нам помирать.
- Следить за ним надо, глаз не спускать. Куда он, туда и мы, глядишь,
живыми выйдем.
- Идут слуги антихристовы, - бесновался с амвона Амвросий, - идут, идут
