брига. Изредка в борт с громким всплеском ударяют волны. Мерно
поскрипывает рангоут, сердито свистит в снастях ветер.
Около пяти часов сон особенно крепок. Хлопнула дверь капитанской каюты.
На мостик вышел Химков. Постукивая костылем по ступенькам трапа, вслед за
ним взобрался Семен Городков.
Рулевой обернулся. Увидев на мостике шкипера, он снова принялся ворочать
штурвал: поворот вправо, полповорота влево.
Химков стоял, сжав топор, не решаясь подойти к пирату.
- Ваня, пора, - зашептал Городков, заметив колебания друга. - За Федюшку,
помнишь? Не пожалели мальчонку, - жарко выдохнул он, скрипнув зубами. - За
наши мучения, Иван Алексеевич, милый, душа горит! Топор, богом прошу. -
Семен протянул дрожащую руку.
- На. - Химкова самого била лихорадка. Схватив топор. Городков с маху
ухнул рулевого.
- Становись на руль, - хриплым, чужим голосом сказал Химков. Ухватив под
мышки неподвижное тело, он спихнул его в море. За бортом тяжело
всплеснулась вода, и опять все стихло.
- Я пойду, - придя в себя, шепнул Химков, - крикну - поворачивай. Все, как
говорено.
Городков согласно кивнул. Осмотрев спрятанные за пазухой пистолеты,
подозвав Дружка, Химков осторожно спустился вниз. Неслышно ступая по
палубе, он пробрался на бак и закрыл засовы люка в матросский кубрик,
обрезал крепления запасной грот-стеньги и привалил ею крышку люка. С обоих
концов Иван привязал тяжелую стеньгу к железным кольцам, ввинченным в
палубу.
- Давай, Сеня! - раздался его взволнованный голос.
На повороте громко захлопали паруса. Иван Алексеевич бросился к брасам.
Выбиваясь из сил, обдирая кожу на ладонях, он с трудом справился с
парусами. Курс на юго-восток! Теперь полный ветер гнал корабль вперед.
- Паруса, эй! - крикнул первый проснувшийся в кубрике.
Дрессированные матросы, услышав хлопанье парусов, мигом скатывались с
коек. Переругиваясь спросонья между собой, они полезли по трапу. Люк на
палубу оказался закрытым... Раздались проклятья, одиннадцать здоровенных
мужиков ревели, словно дикие звери. В крышку люка посыпались удары.
- Эй, зверье! - крикнул Химков, подойдя к вентилятору.
Голоса внизу смолкли.
- Я, Иван Хамкав, - с глухой яростью сказал он, - кормщик потопленной вами
лодьи "Святой Варлаам", повернул бриг в Архангельск.
Отборные ругательства градом посыпались на голову Химкова. Крышка люка
задрожала от сильных ударов.
Иван, не раздумывая, сунул пистолет в круглую дыру вентилятора и спустил
курок. Внизу кто-то отчаянно завопил. Матросы горохом посыпались с трапа,
раздались ответные выстрелы. Но люковую крышку больше не трогали: лестница
очень хорошо простреливалась через вентилятор.
- Ежели вздумаете бунтовать, - дрожа от ярости, крикнул Химков, - всех
перестреляю, как собак бешеных!
Внизу молчали.
- Дружок, - приласкал собаку Иван, - сидеть! - Он показал на крышку. -
Сторожи, понял, Дружок?
Пес завилял хвостом и уселся на палубе возле люка.
Бриг "Два ангела" птицей летел по новому курсу. Ветер набирал силу, гнул
мачты.
На востоке, облака оделись в пурпур. Светлело. Начинался день.
В каюте негритенок с воплем бросился к ногам Химкова. Он видел все, что
произошло, и, обливаясь слезами, умолял не убивать, пощадить его.
- Я нет. Я хорошо, - повторял он русские слова, глядя на Ивана ясными
умными глазами.
В суматохе Химков совсем забыл про негритенка. Что с ним делать? Все это
время мальчик честно прислуживал кормщику и его другу. Вместо зуботычин и
проклятий новые хозяева дарили его лаской и теплым вниманием. Негритенок
всей душой привязался к поморам. Но теперь, когда враги стояли лицом к
лицу, на чьей стороне он окажется, как поступит, не будет ли помогать тем,
в кубрике... Можно ли ему верить?
- Боцман плохо, я буду бить, - негритенок, дрожа всем телом, выхватил нож
и всадил его в стенку каюты.
- Ладно, Цезарь. - Химков погладил мальчика по курчавой голове. - Ладно,
ты с нами...
Первые лучи утреннего светила озарили белые паруса брига. Вспыхнула,
заискрилась далекая, через все море, огненная дорога. И корабль, весь
залитый кровавым светом, стрелой несся вперед, казалось, прямо к солнцу.
Глава двадцать шестая
ВСТРЕЧА
Сон да дрема на кого не живет! Задремал и дозорный Фома Гневашев, а когда
проснулся - было поздно. Солдаты в смешных шапочках и коротких куртках
крутили ему за спину руки. Плохо соображая спросонья, Гневашев громко
закричал, предупреждая товарищей.
Но императорские егеря, захватив врасплох спящих мужиков, не теряли
времени даром; отбиться, убежать не удалось никому. Мужиков обезоружили и
согнали в кучу.
В егерские части солдаты подбирались молодые, ловкие - не чета старым
служакам из каргопольской крепости. И одеты они были легко и удобно:
вместо сабли и тяжелой котомки, отягощавших гарнизонных солдат, егеря
носили в портупее короткий штык и на поясе - патронташ. Закаленные суровой
военной выучкой, они не страшились тяжелых походов по лесам и болотам.
Отряд поручика Васильчикова больше двух недель гонялся за старцем
Амвросием, разыскивая скит Безымянный; солдаты сбились с пути и случайно
наткнулись на спящий лагерь Якова Рябого. Рассвет только начинался. Нехотя
отступали серые, угрюмые сумерки. Тяжелый ночной туман пронизывал все
живое холодом и сыростью. Потухавший, костер курился легким, чуть заметным
дымком.
Мужики стояли жалкие, растерянные, понурив головы. Якова от бессилия
душила бешеная злоба. Удивленно глядели серые глаза Степана Шарапова.
Петряй Малыгин застыл с раскрытым ртом. Громко плакал от злой досады
Гневашев.
Рядом с шалашом на гранитном валуне сидел офицер с веселыми глазами, в
железной кирасе, отороченной по краям красной кожей, и беззаботно
помахивал хлыстом. Собираясь чинить суд и расправу, поручик хлебнул из
походной баклажки изрядную порцию согревающего и сейчас был в отличнейшем
настроении.
- Давай, ребята! - нетерпеливо крикнул он солдатам.
Первым к нему подвели ямщика Петряя. Поручик с любопытством оглядел
пленника.
- Каких краев, кто таков, братец? - звонким голосом спросил офицер.
- Олонецкий, Челмушской волости, господин офицер, а ныне в городе
Архангельском ямщиком у купца.
- Раскольник?
- Никак нет, православный, никонианец.
- А ну, перекрестись.
Малыгин истово щепотью перекрестился.
- Двадцать палок, - неожиданно приказал офицер. Солдаты потащили Петряя в
сторону.
- За что, господин офицер, - уперся Малыгин, - в чем вина? Ежели крестился
неладно...
- Крестился хорошо, братец, а по лесам без дела бродишь, вот что плохо.
Зачем в этих местах? Малыгин, склонив голову, молчал.
- Идем, мужичок, - тащили солдаты Петряя, - благодари господина поручика
за доброту. Другой бы на палки не поскупился, отсыпал бы сотни две.
- Меня нельзя бить, - вдруг всполошно закричал Малыгин, - не по закону! На
мне болярское звание.
- Что, что, - вытаращил глаза офицер, - боярское звание?
- Да, я болярин, - волновался Петряй, - и бумагу имею. - Он расстегнул
ворот, торопясь разорвал кожаный мешочек, висевший на гайтане, и подал
офицеру сложенную вчетверо бумагу.
- "...Царский указ, - читал поручик, - ...за услуги, оказанные царице
Марфе в бытность ее... род Малыгиных пожалован боярским званием в 1615
году..." Что за черт! - удивился он, прочитав бумагу. - Я думал, император
Петр отменил боярское звание... А тут боярин, боярин-мужик... Анекдот! -
На молодом открытом лице офицера проступило откровенное любопытство.
- Болярин?! - вдруг прыснул от смеха Фома Гневашев. - Болярин... с твоей
рожей сидел бы под рогожей... Нос курнос, рыло дудкой, а рот жемачком,
истинно так.
Мужики и солдаты, глядя на Петряя, засмеялись.
- Наша деревня, - продолжал Гневашев, - рядом с ихней. - Он кивнул головой
в сторону Малыгина. - Там все мужики боляры, а бабы - болярьши; и друг
друга болярами кличут, истинно так. - Фома снова засмеялся.
К поручику подошел чиновник господин Толоконников, сопровождающий отряд.
Худой, в черной одежде, с черным бантом на косичке парика, с длинным
хрящеватым носом, он походил на старого ворона. Поручик с излишней
самоуверенностью относился ко всем штатским, а господина Толоконникова
презирал. За две недели совместных странствий вряд ли они сказали друг
другу больше двух десятков слов. Но если обычно поручик относился к
чиновнику с холодной вежливостью, то навеселе он вовсе не скрывал своих
чувств.
- Господин поручик, - наклонившись к офицеру, сказал Толоконников, -
действительно, мужики Чалмушской волости были удостоены еще царем Михаилом
Федоровичем боярского звания. Указ действителен и поныне.
- Ну, братец, удивил, - не замечая чиновника, помотал головой поручик, - а
прав, к особам твоего звания палки применять негоже! Однако объясни,
братец, боярин Петр, почему ты в здешних лесах оказался?
- Дозвольте обсказать, господин поручик, - видя растерянность товарища,
выступил вперед Степан. - Я всему причинен...
- Говори, - согласился офицер. - Одно помни: атаману палок вдвое отсчитаю.
Ты кто таков, тоже боярин?
- Я мореход, - с гордостью ответил Степан, - всю жизнь по Студеному морю
хаживал. Смотри. - Он снял шапку, обнажив белые, как снег, волосы. -
Страстей немало видывал, а под палками николи не был, думаю, не доведется.
В леса идти нужда заставила.
Шарапов спокойно и понятливо рассказал о поисках Натальи, о своих
похождениях, предусмотрительно умолчав про монастырские дела. О ските
Степан расписал как мог подробнее. Офицер слушал внимательно. Его
заинтересовали романтические похождения морехода.
Да и сам Степан, спокойный, полный достоинства, ему понравился.
- Ну и дела... А мы скит этот самый ищем, с ног сбились. Говоришь, игумен
ушел от гари? А не слыхал про старца Амвросия? Высокий старикашка, злой,
как дьявол.
- Нет, не слыхал, - подумав, уклонился от истины Степан. - Разве расскажут
старцы, крепки на язык-то, клещами слова не вытянешь. А вам, господин
офицер, хоть и недалече, самим отселя до скита не дойти, в болоте сгибнете.
Офицер больше не спрашивал. Поигрывая хлыстом, он молча сидел на камне.
Сбившись в кучу, окруженные солдатами, ожидали своей участи оборванные,
прозябшие мужики. Поодаль, прислонившись к березе, стоял чиновник с
бледным злым лицом.
"Отпущу, - думал офицер. - Мне не поручали ловить всех беглых мужиков в
лесу. Они свяжут руки. Да и небезопасно держать два десятка озлобленных
людей. Их надо кормить, а запасы провизии ограничены. Кроме того, эта
Демьянова топь... - Он посмотрел на хмурые лица своих пленников. - Заведут
ведь, дьяволы, нарочно в болото заведут. Нет, лучше подобру, по-хорошему".
- Что вы хотите делать с мужиками, господин поручик? - проскрипел в ухо
Васильчикову чиновник.
- Да отпустить их к лешему, - последовал ответ.
- А если среди них опасные преступники? - зашептал чиновник. - Здесь, в
этих северных лесах, бунтарские шайки вьют себе гнезда, сюда стекаются
беглые... Для тайной канцелярии представит несомненный интерес хотя бы вот
этот мужик, вы только посмотрите на его зверскую рожу, - едва заметно
кивнул он на Якова Рябого, - было бы весьма благоразумно доставить его в
Петербург и...
- Это не входит в мои обязанности, господин Толоконников, - холодно
ответил поручик, перестав играть хлыстом.
Лицо чиновника оставалось неподвижным, но ноздри хрящеватого носа
вздрогнули.
- Советую вам подумать, господин поручик. Граф Чернышев говорил...
- Не знаю, что говорил вам граф. У меня есть своп начальники, господин
Толоконников! - с раздражением воскликнул офицер. - И своя голова в
придачу!.. Вот что, братцы, - обернулся он к мужикам, - вины за вами не
знаю, идите с богом, ищите невесту... Кто из вас знает дорогу в скит,
пойдет с отрядом.
- Спасибо, господин офицер, премного благодарны, - не скрывая радости,
загалдели мужики на разные голоса.
Все были довольны решением поручика - и солдаты и мужики. Пленникам
развязали руки.
- Фома, тебе поводырем, - сверкнул глазами Яков Рябой на Гневашева. - Не
