выхватил ее и наложил внизу резолюцию:
"Освободить. Главное торговое Представительство, одновременно
представляющее гражданскую власть Империи в Сан-Франциско. В соответствии с
протоколом 1947 года. Тагоми".
Он вручил один экземпляр германскому консулу, а остальные копии,
вместе с оригиналом отдал мистеру Рамсею.
- До свидания, герр Рейсс.
Он поклонился.
Германский консул также поклонился, едва удостоив взглядом врученный
ему лист бумаги.
- Пожалуйста, в будущем все дела ведите посредством промежуточных
инстанций, как то: почта, телефон, телеграф, - сказал мистер Тагоми, чтобы
исключить уличные контакты.
- Вы возлагаете на меня ответственность за общие положения,
находящиеся вне моей юрисдикции, - сказал консул.
- Дерьмо собачье, - сказал мистер Тагоми. - Вот что я имел в виду.
- Разве такими методами ведут дела цивилизованные люди? - сказал
консул. - Вами руководят обида и месть, в то время как это должно быть
просто формальностью, в которой нет места личным чувствам.
Он швырнул на пол сигарету, повернулся и зашагал прочь большими
шагами.
- Подберите свою вонючую сигарету, - тихо сказал мистер Тагоми.
Но консул уже скрылся за углом.
- Я вел себя как ребенок, - сказал мистер Тагоми мистеру Рамсею. - Вы
были свидетелем моей инфальтильности.
Он нетвердой походкой направился в контору. Теперь он уже совсем не
мог дышать.
Боль пронизала всю его левую руку, и одновременно с этим как будто
огромная рука схватила его ребра и сдавила их.
- Ух, - произнес он.
Там, впереди, он увидел не ковер, покрывающий пол, а фейерверк из
искр, красных, обжигающих рот.
"Помогите, пожалуйста, мистер Рамсей", - хотел сказать он, но не смог
вымолвить ни звука. Он весь подался вперед и споткнулся. И ничего вокруг,
за что можно было бы ухватиться.
Падая, он сжал в руке, засунутой в карман, серебряный треугольник,
навязанный ему мистером Чилданом. "Он не спас меня, - подумал он. - И не
помог мне. Все было впустую".
Тело его грохнулось на пол. Задыхаясь, он ткнулся носом в ковер,
свалившись на четвереньки. Лопоча какую-то чушь, к нему устремился мистер
Рамсей, плетя какую-то ерунду, чтобы самому не потерять голову.
- У меня небольшой сердечный приступ, - удалось выговорить мистеру
Тагоми.
Теперь уже несколько человек оказалось рядом и перенесли его на диван.
- Спокойнее, сэр, - говорил ему один из них.
- Уведомите жену, пожалуйста, - сказал мистер Рамсей.
Скоро донесся шум скорой помощи, визг ее сирены на улице. И жуткая
суматоха. Какие-то леди входили и выходили. Его накрыли одеялом почти до
самой шеи, развязали галстук и расстегнули воротник.
- Теперь лучше, - сказал мистер Тагоми.
Ему было удобно лежать, и он даже не пытался пошевелиться. "Все равно
моя карьера закончена, - решил он. - Генеральный консул, несомненно,
поднимет крупный шум, будет жаловаться на неучтивость, вероятно даже на
нанесенное ему оскорбление. Но в любом случае, что сделано, то сделано. Да
и в более важном деле мое участие закончилось. я сделал все, что было в
моих силах. Остальное - забота Токио и германских группировок. Но так или
иначе, борьба будет проходить без меня. А я думал, что это всего-навсего
пластмассы. Важный торговец прессформами. Оракул - то догадался, намекнул
мне, а я..."
- Снимите с него рубашку, - раздался голос.
Скорее всего, местный врач. В высшей степени уверенный голос. Мистер
Тагоми улыбнулся. Голос - это все.
А может быть, то, что сейчас с ним произошло, и есть ответ? Каким-то
таинственным образом организм сам знает, что делать, что настало время
бросить работу, хотя бы частично, временно. "Я должен на это согласиться.
Что сказал мне Оракул в последний раз? Тогда, когда я обратился к нему в
кабинете, где лежали те двое мертвых или умирающих. Гексаграмма шестьдесят
один. Внутренняя правда. Свиньи и рыбы наименее разумны из всех животных,
их трудно убедить. Таков и я. Книга имела в виду меня. Никогда я не мог до
конца понять происходящего: это естественно для подобных созданий. Или
именно это и есть внутренняя правда - все то, что со мной произошло? Я
подожду и увижу, в чем она состоит.
В этот же вечер, как раз после обеденного приема пищи к камере Френка
Финка подошел служащий полиции, отпер дверь и велел ему идти в дежурку и
забрать свои пожитки.
Вскоре он стоял перед участком на тротуаре на Керни-стрит среди толпы
прохожих, спешащих по своим делам, среди автобусов, сигналящих автомобилей,
выкриков рикш. Было холодно. Длинные тени легли перед каждым зданием. Френк
Финк какое-то мгновение постоял, а затем стал машинально переходить улицу
вместе с другими в зоне перехода.
Он подумал о том, что был арестован безо всякой существенной причины,
без какой-либо цели и так же безо всякой причины отпущен.
Ему ничего не объяснили, просто отдали сверток с одеждой, бумажник,
часы, очки, личные вещи и вернулись к своим делам. Пожилой пьяница вывел
его на улицу.
"Чудо, - подумал он, - это чудо, что меня выпустили. В какой- то мере
счастливая случайность. По всем правилам, я уже давно сидел бы на борту
самолета, следующего в Германию, на пути к уничтожению".
Он все еще не мог поверить ни тому, что его арестовали, ни тому, что
его отпустили. Все это казалось нереальным. Он брел мимо закрытых лавок,
переступая через всякий мусор, разносимый ветром.
"Новая жизнь, - подумал он. - Как будто заново родился после того, как
побывал в аду, а теперь очутился в другом аду. Кого же мне благодарить?
Может быть помолиться? Хотел бы я все это понять, - сказал он себе, шагая
вечерним тротуаром, забитым людьми, мимо неоновых реклам, хлопавших дверей
баров на Грант-авеню. - Я хотел бы постичь это. Я должен".
Но он знал, что никогда этого не поймет.
"Просто радуйся, - подумал он, - и иди дальше".
Что-то в мозгу подсказало, что нужно возвращаться к Эду, что он должен
разыскать эту мастерскую, спуститься в подвал, продолжить дело, работать
руками и не думать, не поднимать головы и не пытаться что-либо понять,
всецело отдаться работе и сделать уйму вещей.
Он быстро, квартал за кварталом пересек кутавшийся в сумерки город,
изо всех сил, как можно быстрее стараясь вернуться к устойчивому, надежному
месту, где он был до случившегося, и где все было понятно.
Добравшись, он увидел, что Эд Мак-Карти сидит за верстаком и обедает.
Два бутерброда, термос с чаем, банан, несколько штук печенья.
Френк Финк встал на пороге, стараясь отдышаться.
Наконец, Эд услышал его дыхание и повернулся.
- Я было подумал, что ты погиб, - сказал он.
Он прожевал еду, проглотил прожеванное и откусил еще.
Возле верстака стоял включенным небольшой электрокалорифер. Френк
подошел к нему и склонился, согревая руки.
- Как я рад, что ты вернулся, - сказал Эд.
Он дважды хлопнул Френка по спине и вернулся к бутербродам. Он не
сказал больше ничего. Единственным звуками были гудение вентилятора
калорифера и чавканье Эда.
Положив пальто на стул, Френк набрал горсть наполовину завершенных
серебряных сегментов и понес их к полировальному станку. Он насадил круг,
войлочную шайбу на ось, включил мотор, смазал шерсть полировочным
компаундом, надел защитные очки и, усевшись на высокий стул, начал снимать
с сегментов, одного за другим, огненную чешую.
Глава 15
Капитан Рудольф Вегенер, теперь уже путешествующий под именем Конрад
Гольп, оптовый поставщик медикаментов, смотрел в окно ракетного корабля
Люфтганзы.
Впереди уже была Европа.
"Как быстро, - подумал он. - Мы сделаем посадку на аэродроме
Темпельхоф примерно через семь минут. Интересно, чего же я добился?"
Он глядел на то, как быстро приближается земля.
"Теперь очередь за генералом Тадеки. Что он сможет предпринять на
Родных Островах? Мы, по крайней мере, сообщили ему эту информацию. Мы
сделали то, что могли. Однако, особых причин для оптимизма нет, - подумал
он. - Вероятно, японцы ничего не смогут сделать для того, чтобы изменить
курс германской внешней политики. В правительстве у власти Геббельс, и
скорее всего, это правительство удержится. После того, как оно укрепит свое
положение, оно снова вернется к идее "Одуванчика". И еще одна важная часть
планеты будет уничтожена вместе со всем населением ради сумасшедших идеалов
фанатиков. В сущности можно предположить, что они, фашисты, уничтожат всю
планету, оставят на ее поверхности лишь один стерильный пепел. Они на это
способны: у них есть водородная бомба. Несомненно, в конце концов, они так
и сделают. Их образ мышления ведет к этой "Гибели богов". Возможно, что они
даже жаждут этого, активно стремятся к этому фатальному светопредставлению,
уничтожению всего на свете. Что же они оставят после себя, этот безумный
третий Рейх? Будет ли он причиной конца всей жизни на земле, любого ее
проявления, повсюду? И наша планета станет мертвой планетой от наших же
собственных рук?"
Он не мог в это поверить.
"Даже если вся жизнь на нашей планете будет уничтожена, то должна же
быть где-то еще другая жизнь, о которой мы просто ничего не знаем.
Невозможно, чтобы наш мир был единственным. Должны быть и другие миры, нами
незамеченными, в д ругой области пространства, либо даже в другом
измерении, и мы просто не в состоянии их постичь. Даже если я не смогу
доказать этого, даже если это не логично, я верю в это", - сказал он себе.
Громкоговоритель объявил:
- Майнен дамен унд геррен, ахтунг, битте.
"Мы заходим на посадку, - сказал про себя капитан Вегенер, - я
совершенно уверен в том, что меня встретят агенты СД. Вопрос только в том -
какую из группировок они будут представлять? Поддерживающую Геббельса или
Гейдриха? Допуская, что генерал СС Гейдрих еще живой. Пока я на борту этого
корабля, его могли окружить и пристрелить. Все происходит так быстро во
время переходного периода в тоталитарном обществе. В фашистской Германии
быстро составляются пухлые списки лиц, перед которыми прежде большинство
трепетало..."
Несколькими минутами позже, когда ракета приземлилась, он встал и
двинулся к выходу, держа пальто в руке.
Перед ним и позади него были возбужденные быстрым перелетом пассажиры.
"Среди них, - размышлял он, - на этот раз нет молодого художника
нациста, нет Лотца, который изводил меня своим мировоззрением, уместным
только для кретинов".
Служащие, облаченные в авиаформу, как заметил Вегенер, такую же как и
у самого рейхсмаршала, помогали всем пассажирам спуститься по наклонному
трапу на поле аэродрома.
Там, у входа в здание аэровокзала, стояла небольшая группа
чернорубашечников.
"За мной?"
Вегенер стал медленно отходить от ракеты.
На балконе здания аэровокзала поджидали встречающие мужчины и женщины,
многие из них размахивали руками, что-то кричали, особенно детвора.
Отделившись от остальных, к нему подошел один из чернорубашечников,
немигающий блондин с плоским лицом, со знаками различия морской СС, щелкнул
каблуками своих сапог выше колена и отдал честь.
- Их битте, мих, цу энтсшульдиген. Зинд зи вихт капитан Рудольф
Вегенер, фон дер Абвер?
- Извините, - ответил Вегенер. - Я - Конрад Гольц, представитель АГ
Хемикалиен по сбыту медикаментов.
Он попытался пройти мимо.
Двое других чернорубашечников, той же марки, подошли к нему.
Теперь рядом с ним были все трое, так что, хотя он и продолжал все
также идти в избранном направлении, он уже находился под их полным и
