самодеятельности. Он сам собственными ушами слышал игру на кувшинах, он
присутствовал при исполнении программы "Классика на кувшинах" этими
Дунканом и Миллером, и оно явно было не таким уж превосходным. Хотя, в
этом следовало признаться, и весьма неплохим...
В глубине души он уже раскаивался, что сфальсифицировал результаты
релпол-проверки Дункана. Это я вывел его на дорогу к успеху, подумал он. Я
фактически спас его тогда. А теперь он уже на пути в Белый Дом, прямо со
сцены этого здания.
Неудивительно, что Ян Дункан не справился со своим релпол-экзаменом.
Он был, несомненно, слишком занят, упражняясь в игре на кувшине. У Дункана
не оставалось времени на выполнение повседневных бытовых обязанностей. С
которыми легко справлялись остальные обыватели. Это должно быть просто
ужасно - быть артистом, подумалось с горечью Стоуну. Это освобождало от
соблюдения повседневных обязанностей, от ответственности перед
коллективом. Просто возмутительно, когда человек может поступать так, как
ему заблагорассудится.
И он, разумеется, сделал из меня настоящего дурака, отметил про себя
Стоун.
Быстро прошагав по коридору третьего этажа, Стоун позвонил в дверь
кабинета домового капеллана; дверь отворилась, открыв его взору капеллана
за письменным столом, с головою ушедшего в работу. Лицо его морщинилось от
усталости.
- Отче, - произнес Стоун, - мне хочется исповедаться. Вы мне можете
уделить несколько минут? Это очень неотложно для моей совести.
Потерев пальцами лоб, Патрик Дейль кивнул.
- Вот так всегда, - пробурчал он. - То густо, то пусто. К этому
времени у меня уже побывало десятеро наших жильцов, возжелавших прибегнуть
к услугам духовника. Валяйте.
Он устало махнул в сторону ниши, которая открылась в одной из стен
его кабинета.
- Садитесь и подключайтесь. А я буду слушать и одновременно заполнять
эти формы "четыре-десять", присланные из Берлина.
Исполненный праведного негодования, Эдгар Стоун дрожащими руками
прикрепил электроды "исповедывателя" к соответствующим точкам у себя на
черепе, а затем, взяв микрофон, начал исповедь. По мере того, как он
говорил, медленно вращались бобины с магнитной лентой внутри аппарата.
- Движимый ложной жалостью, - начал он, - я нарушил устав этого
здания. Но меня беспокоит главным образом не проступок сам по себе, а
мотивы, которые за ним стоят. Проступок этот - результат неправильного
отношения к своим ближним, к другим жильцам этого дома. Мой сосед, мистер
Ян Дункан, провалился на своем очередном релпол-экзамене, и я уже
представлял себе, как его выселяют из "Авраама Линкольна". Я
солидаризовался с ним, ибо подсознательно и самого себя расцениваю как
неудачника, как человека, не очень-то состоявшегося в качестве жильца
этого дома, да и гражданина вообще, и поэтому я подделал набранные им очки
при ответах на вопросы так, чтобы он прошел испытание. По всей
очевидности, мистеру Яну Дункану нужно представить новые
релпол-тест-таблицы, а тот результат, который я сфальсифицировал,
следовало бы аннулировать.
Он пристально поглядел на капеллана, но по выражению его лица
невозможно было точно определить, как он отреагировал на это признание.
Таким-то вот образом, за Дунканом и его классическим кувшином будет
установлен более пристальный надзор, отметил про себя Стоун.
Теперь "исповедыватель" анализирует его рассказ. Вскоре из него
выпрыгнула перфокарта, и Дейль поднялся из-за стола, чтобы взять ее. После
долгого, очень внимательного рассмотрения он с большим интересом стал
разглядывать Стоуна.
- Мистер Стоун, - сказал он, - выраженная здесь точка зрения
подразумевает, что ваша исповедь вовсе таковой не является. А что на самом
деле у вас на уме? Садитесь снова и начинайте все с самого начала еще раз;
вашим суждениям недостает должной глубины, материалу, представленному
вами, еще далеко до подлинности. И я предлагаю, чтобы вы начали с
признания в попытке исказить суть своей исповеди сознательно и
преднамеренно.
- Ничего подобного, - возразил Стоун или, вернее, пытался было
возразить: дар речи ему изменил, он прямо-таки онемел от страха. - М-может
б-быть, лучше бы обсудить эти вопросы, сэр, в произвольной форме, без
соблюдения положенных формальностей? Я в самом деле подтасовал результат
контрольного релпол-испытания Яна Дункана. Это факт. Что же касается
мотивов, которыми я руководствовался...
- Разве вы сейчас не позавидовали Дункану? - перебил его Дойль. - Его
успеху в исполнении на кувшине, открывшему ему дорогу в Белый Дом?
Наступила тягостная тишина.
- Это... могло иметь место, - процедил в конце концов сквозь зубы
Стоун виновато. - Но это нисколько не меняет того факта, что по всей
справедливости Яну Дункану не положено жить здесь; его следует выселить,
независимо от моих побуждений. Загляните в свод правил проживания в
муниципальных (общественных) многоквартирных домах. Я знаю, что там есть
раздел, относящийся к ситуации, подобной этой.
- Но вам не уйти отсюда, - упорствовал капеллан, - не сознавшись во
всем. Вы должны удовлетворить машину. Вы сейчас пытаетесь добиться
принудительного выселения соседа, чтобы удовлетворить свои эмоциональные,
психологические потребности. Сознайтесь в этом, а уж потом, возможно, мы
сможет обсудить действующее законодательство, те параграфы его, что имеют
касательство к Дункану.
Стоун застонал и еще раз прикрепил к своему черепу замысловатую
систему электродов.
- Ладно, - проскрежетал он. - Я ненавижу Яна Дункана из-за того, что
он артистически одарен, а я - нет. Я желаю предстать перед судом присяжных
из двенадцати жильцов этого дома, который и определит наказание за этот
мой грех; но я настаиваю на том, чтобы Дункана подвергли повторной
релпол-проверке! Я не отступлюсь от этого - у него нет ни малейшего права
проживать здесь, среди нас. Это и аморально, и противозаконно.
- Так теперь, по крайней мере, честнее с вашей стороны, - сказал
Дойль.
- Если уж быть честным до конца, - произнес Стоун, - то мне нравится
игра ансамбля на кувшинах; мне понравился их небольшой концерт, тогда,
вечером. Но я вынужден вести себя именно таким образом, поскольку только
это, по моему глубочайшему убеждению, отвечает в полной мере общественным
интересам.
"Исповедыватель", так ему во всяком случае показалось, фыркнул
насмешливо, выстреливая вторую перфокарту. Впрочем, это, конечно, всего
лишь игра его воображения.
- Вы просто топите себя все глубже и глубже, - произнес Дойль,
расшифровав вердикт машины. - Поглядите-ка сами.
Он угрюмо протянул карту Стоуну.
- Ваш разум прямо-таки обуян беспорядочными, противоречивыми
побуждениями. Когда вы исповедовались в последний раз?
Густо покраснев, Стоун промямлил:
- Мне кажется... в прошлом августе. Капелланом был тогда Пепе Джоунс.
Да, точно, в августе.
На самом же деле, это было еще в самом начале июля.
- Над вами придется изрядно потрудиться, - произнес Дойль, закуривая
сигарету и откидываясь на спинку стула.
После оживленного обсуждения и горячих споров открыть свою программу
выступления в Белом Доме они решили с одной из чакконн Баха. Элу она
всегда очень нравилась, несмотря на все трудности ее исполнения, двойные
синкопы и тому подобное. Дункан же нервничал от одной только мысли об этой
чакконне. Он жалел, теперь, когда в конце концов решение было принято, что
не настоял на своем: начинать стоило бы с куда более простой пятой
виолончельной сюиты. Но теперь уже было поздно что-либо менять. Эл отослал
программу концерта секретарю Белого Дома по вопросам науки и искусства
мистеру Гарольду Слеваку.
- Ради Бога, не беспокойся, - сказал Эл. Тебе ведь здесь придется
вести вторую партию. Или ты согласен вторую партию уступить мне?
- Нет, - ответил Ян.
Это в самом деле немало облегчало его задачу. Партия, которую взялся
исполнять Эл, была гораздо более трудной.
Снаружи стоянки "Марсолеты Луни Люка" N_3 начала свое движение
папоола, пересекая тротуар в своем скользящем, безмолвном преследовании
перспективных потенциальных покупателей. Было всего лишь десять утра, и
пока еще никто поблизости не появлялся, кого бы стоило взять за воротник.
Сегодня стоянка расположилась в холмистом районе Окленда, штат Калифорния,
среди извилистых, обсаженных деревьями улиц наиболее респектабельного
жилого района. Напротив стоянки Яну виднелся "Джо Луис" - своеобразной
архитектуры потрясающе шикарный дом на тысячу квартир, большей частью
заселенный состоятельными неграми. Здание в лучах утреннего солнца
казалось особенно опрятным и ухоженным. У входа стоял охранник, со значком
и винтовкой, не пропуская внутрь тех, кто там не проживал.
- Слеваку еще нужно завизировать программу, - напомнил Эл. - Может
быть, Николь не захочется слушать чакконну; вкусы у нее весьма
специфические, да и меняются они непрерывно.
Перед своим внутренним взором Ян представил себе Николь возлегающей
на своей огромной кровати в розовом с оборками пеньюаре, ее завтрак на
подносе рядом с нею, когда она просматривает порядок исполнения номеров
программы, представленной ей для одобрения. Она уже прослышала о нас,
подумалось ему. Она знает о нашем существовании. В таком случае мы
действительно существуем. Нас вызвали к существованию как ребенка,
которому нужно, чтобы мать любовалась тем, что он делает, придали законную
силу факту нашего существования - естественно, под пристальным наблюдением
Николь.
А когда она отведет свой взор от нас, подумалось ему, что тогда? Что
будет с нами после? Мы дезинтегрируемся, снова погрузимся в забвение?
Назад, подумалось ему, к случайному скоплению бесформенных атомов? Туда,
откуда мы вышли, в мир не-существования. Мир, в котором мы влачили всю
нашу жалкую жизнь, до вот этого самого момента.
- И, - продолжал Эл, - она, возможно, попросит нас сыграть на "бис".
Она, может быть, даже закажет сыграть что-нибудь, особенно ей
полюбившееся. Я провел кое-какие изыскания, и установил, что она иногда
заказывает сыграть "Счастливого крестьянина" Шумана. Возьми-ка себе это на
заметку. Нам не помешало бы прорепетировать "Счастливого крестьянина",
так, на всякий случай.
Он задумчиво протрубил несколько раз в свой кувшин.
- Я так не могу, - вдруг заявил Ян. - Не могу дальше продолжать. Это
все слишком много для меня значит. Что-то обязательно выйдет не там, как
нам того хочется; мы не понравимся ей, и нас вышвырнут вон. И мы больше
уже никогда не сможем этого забыть.
- Послушай-ка, - начал Эл. - У нас есть папоола. И это дает нам...
Он неожиданно замолчал. На тротуаре появился высокий, несколько
сутулый пожилой мужчина в дорогом сером костюме на натуральной ткани.
- Боже мой, да весь это Люк собственной персоной! - воскликнул Эл.
Вид у него был испуганный. - Я-то сам видел его всего лишь дважды за всю
свою жизнь. Что-то точно должно быть не так.
- Лучше закатить назад папоолу, - сказал Ян.
Папоола тем временем двинулась навстречу Луни Люку.
Со смущенным лицом Эл признался:
- Не могу. - Он отчаянно стал возиться с клавиатурой у себя на поясе.
- Она не откликается на посылаемы мною импульсы.
Папоола поравнялась с Люком, тот наклонился, подхватил ее и пошел
дальше, направляясь к стоянке, держа папоолу под мышкой.
- Он взял управление ею на себя, - сказал Эл и тупо уставился на Яна.
