А вот на этот раз может случиться и так, что он уже не в состоянии
будет ее покинуть. Болезнь его стала особенно быстро прогрессировать.
Он был, он это точно знал, ананкастиком-человеком, для которого все
действия и поступки являются вынужденными, - для него уже не существовало
совершенно ничего, что он не делал бы, повинуясь каким-либо внутренним
порывам своей души. И, что еще больше усложняло его положение, он совсем
запутался под гнетом непрерывного воздействия со стороны многочисленных
рекламок Теодоруса Нитца, так и льнувших к нему со всех сторон. Даже
сейчас при нем была одна из таких рекламок; он носил ее у себя в кармане.
Вот и теперь, вытащив рекламку из кармана, Конгросян снова включил
звук и со страхом слушал, как она с нескрываемой злостью скрежетала:
"...это может вызвать отвращение у окружающих в самый неподходящий момент,
в любое время суток". И тут же перед его мысленным взором стала
разворачиваться в цветах и объеме такая картина: приличный с виду
черноволосый мужчина наклоняется к полногрудой блондинке, чтобы поцеловать
ее. На лице девушки выражение покорности и восторга вдруг мгновенно
исчезает, и его сменяет ничем не прикрытое отвращение. А рекламка при этом
визжит пронзительно: "Вот видите? Ему так и не удалось полностью
избавиться от неприятного запаха, что исходит от его тела!".
Это я, отметил про себя Конгросян. Это у меня такой мерзкий запах; я
приобрел его, благодаря этой дрянной рекламке, этот ужасный телесный дух,
исходящий теперь от меня; этим запахом заразила меня рекламка, и нет
теперь никакой возможности избавиться от него. Он вот уже в течение
скольких недель какие только не пробует полоскания и омовения, но все
совершенно бесполезно.
В этом-то и заключались все беды, вызываемые мерзкими запахами. Раз
пристав, они остаются навечно, да еще и становятся все сильнее и сильнее.
В данный момент он ни за что не отважился бы приблизиться к какому-либо
другому человеческому существу; ему приходилось держаться на расстоянии не
менее, чем три метра, чтобы другие не могли догадаться об этом запахе. Ему
навсегда заказаны полногрудые блондинки.
И в то же время он прекрасно понимал, что этот запах был внушенной
ему извне иллюзией, что на самом деле его все не существовало, что это
всего-навсего навязчивая идея. Тем не менее, само по себе сознание этого
факта не помогало ему. Он все еще никак не мог заставить себя близко
подойти к любому другому человеческому существу - к любому человеку, кем
бы он там ни был, полногрудой блондинкой или нет.
И вот как раз сейчас его разыскивает Джанет Раймер, главная
разведчица талантов из Белого дома. Если она его найдет, даже здесь, в его
тайном убежище у Франклина Эймса, она будет настаивать на том, чтобы
встретиться и переговорить с ним, в результате чего, хочет он того или
нет, она обязательно окажется в непосредственной к нему близости, - и
тогда мир, во всяком случае для него, просто рухнет. Ему нравилась Джанет,
эта средних лет обаятельная женщина, обладавшая искрометным чувством
юмора. Неужели он сможет перенести спокойно то, что Джанет обнаружит
мерзкий запах, исходящий от его тела, что прилепила к нему рекламка? Такая
ситуация была в корне немыслимой, и поэтому Конгросян забился в самый угол
комнаты и сидел там за столом, сжимая и разжимая кулаки, мучительно
пытаясь придумать, что же все-таки предпринять.
Может быть, стоило бы позвонить ей по видеофону. Но запах - он в этом
нисколько не сомневался - может распространяться и по телефонным проводам,
так что все равно она его обнаружит, это также никуда не годное решение.
Может быть, дать телеграмму? Нет, запах от него перейдет к телеграмме тоже
и, следовательно, все равно достигнет Джанет.
Фактически, со временем этот его мерзкий запах может заразить весь
мир. Такое, по крайней мере теоретически, было вполне возможно.
Но ведь хоть какой-нибудь контакт все-таки должен у него быть с
другими людьми, - например, очень скоро ему захочется позвонить своему
сыну, Плавту Конгросяну, жившему в его доме в Дженнере. Сколько ни
пытайся, но ведь никак невозможно совсем отгородиться от людей, прекратить
с ними какие-либо взаимоотношения, сколь бы неприятны ни были контакты и
для него, и для них.
Не исключено, что мне сможет помочь "АГ Хемие", предположил он. Этот
картель, возможно, уже разработал сильные моющие средства, которые в
состоянии уничтожить этот мой мерзкий запах, пусть хотя бы на какое-то
время. Кого я там знаю, с кем можно было бы связаться? Он напряг память,
пытаясь припомнить кого-нибудь из этой фирмы. В Хьюстоне, в совете
директоров Техасской филармонии был...
В его палате зазвонил телефон.
Конгросян осторожно прикрыл экран полотенцем.
- Алло, - произнес он, встав на приличном удалении от микрофона.
Тем самым он надеялся предотвратить передачу инфекции. Естественно,
такая попытка вполне могла оказаться тщетной, но он должен и впредь
поступать точно так же, как поступал раньше в аналогичных ситуациях.
- Белый дом в Вашингтоне, округ Колумбия, - раздался голос дежурной.
- Звонит Джанет Раймер. Пожалуйста, мисс Раймер. У меня на связи палата
мистера Конгросяна.
- Привет, Ричард, - произнес лал Джанет Раймер. - Что это вы положили
на экран?
Прижавшись к дальней стене и сделав, таким образом, максимальным
расстояние между собою и видеофоном, Конгросян ответил:
- Вам не следовало пытаться связываться со мною, Джанет. Вы же
знаете, насколько серьезно я болен. У меня прогрессирующее навязчивое
состояние, спровоцированное принудительным образом извне. Мне еще никогда
раньше не было так худо, как сейчас. Я очень сомневаюсь, смогу ли я вообще
когда-либо играть публично. Слишком уж это для меня рискованно. Например,
как я полагаю, вы обратили внимание на заметку в сегодняшней газете о
рабочем кондитерской фабрики, угодившем в чан с затвердевающим шоколадом?
Так вот, это я сделал.
- Вы? Каким образом?
- Телекинетически. Совершенно, разумеется, непроизвольно. В настоящее
время я ответственен за все психомоторные случаи, имеющие место по всему
миру, - вот почему я и лег сюда, в этот госпиталь, чтобы пройти курс
электрошокотерапии. Я верю в этот метод, несмотря на то, что он давно уже
вышел из моды. Конечно, я ничего не имею против лекарственных средств. Но,
когда от тебя исходит такой мерзкий запах, Джанет, то вряд ли какие-либо
лекарства...
- Я не верю, - перебила его Джанет Раймер, что вам сопутствует такой
мерзкий запах, как вы это себе вообразили, Ричард. Я знакома с вами много
лет и не в состоянии себе этого представить. Во всяком случае это не
настолько серьезная причина, чтобы прекратить вашу блестящую
исполнительскую карьеру.
- Спасибо вам за вашу преданность моему таланту, - печально произнес
Конгросян, - но вы так ничего и не поняли. Это совсем не то, что обычный
физический запах. Это запах скорее нематериального свойства. Когда-нибудь
я вышлю вам по почте литературу по данному вопросу, ну, хотя бы монографию
Бинсвангнера или какого-нибудь другого психолога-экзистенциалиста. Только
они по-настоящему понимали мои трудности, хотя и жили сто лет тому назад.
Очевидно, они были прекогами. Трагедия же заключается в том, что хотя
Линковски, Куи и Бинсвангнер понимали меня, сейчас они ничем не могут мне
помочь.
- Первая Леди, ведь она тоже преког, - заметила Джанет Раймер, -
предвидит ваше быстрое и счастливое выздоровление.
Безумие ее замечания привело его в ярость.
- Черт возьми, неужели до вас никак не может дойти, Джанет, что в
настоящее время я весь во власти иллюзий и навязчивых представлений? Нет
на всем белом свете более больного умственно человека! Невероятно даже то,
что я вообще еще в состоянии общаться с вами. Это возможно только,
благодаря моей колоссальной силе воли, которая пока еще не оставила меня
до конца. Любой другой, оказавшись в таком состоянии, как я, давно бы уже
дезинтегрировался как душевно, так и физически.
На какое-то время его охватило вполне оправданное чувство гордости за
себя.
А ситуация в самом деле весьма примечательная. Очевидно, это реакция
моего организма и моей психики на более серьезное функциональное
расстройство, которое может до конца уничтожить для меня всякую
возможность постижения, как говорят психиатры, моих "Умвельта",
"Митвельта" и "Айгенвельта" - то есть, окружающей меня среды, событий, что
происходят в непосредственной от меня близости и собственного внутреннего
мира. Пока мне еще это удается.
- Ричард, - снова перебила его Джанет. - Мне очень жаль вас. Я очень
сожалею о том, что ничем не могу вам помочь.
Она, кажется, едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Он четко
слышал, как дрожал ее голос.
- Ну, будет, будет, - произнес Конгросян. - Кому там нужны мои
"Умвельт", "Митвельт" и "Айгенвельт"? Успокойтесь, Джанет. Постарайтесь
обуздать свои чувства. Что из того, что меня не станет, что от этого
изменится? Все останется прежним, будто меня вообще никогда не
существовало.
Впрочем, он сейчас сам не очень-то был в этом убежден. На этот раз
все по-иному. И, очевидно, Джанет это почувствовала.
Однако, - продолжал он, - я полагаю, что вам и дальше придется искать
повсюду таланты для Белого Дома. Вам придется забыть меня и заняться
освоением совершенно новых сфер. Для чего тогда еще разведчик талантов,
если как раз не для этого?
- Пожалуй, это так, - сказала Джанет.
Мой сын, подумал вдруг Конгросян. Возможно, он сможет заменить меня.
Что за нелепая мысль, тут же спохватился он и весь аж съежился,
ужаснувшись, что позволил такой мысли зародиться в своем уме. Фактически
это только лишний раз наглядно продемонстрировало, насколько тяжело он
болен. Как будто кого-нибудь могли серьезно заинтересовать те жалкие
звуки, которые издает Плавт... хотя, возможно, в более широком смысле, в
более общем смысле, их можно было бы охарактеризовать во всяком случае как
"этнические".
- Ваше нынешнее исчезновение из мира, - сказала Джанет Раймер, -
подлинная трагедия для всех нас. Ну что ж, как вы заметили, моя работа
заключается в том, чтобы искать кого-то или что-то, с целью заполнить
пустоту нашей жизни - хотя я понимаю в душе, что это невозможно. И
все-таки я и дальше буду пытаться это делать. Спасибо вам, Ричард. Мне
очень приятно, что вы согласились поговорить со мною, учитывая ваше
состояние. Желаю вам хорошо отдохнуть.
- Единственное, на что я надеюсь, - это на то, что не заразил вас
своим телесным зловонием.
С этими словами он отключил связь. Оборвал свою последнюю нить, понял
он, что еще связывала его с миром межличностных отношений. Наверное, я уже
больше никогда не стану даже говорить по телефону. Я чувствую, что мир,
окружающий меня, еще больше сузился. Боже, когда же это все закончится? Но
электрошоковая терапия должна обязательно помочь, этот процесс сокращения
замедлится, реверсируется или хотя бы, по крайней мере, приостановится.
Может быть, стоило бы попытаться получить помощь Эгона Саперба,
отметил он про себя. Несмотря на Акт Макферсона. Нет, это безнадежно;
Саперб больше не существует, как психоаналитик он теперь вне закона, по
крайней мере, в том, что касается его взаимоотношений со своими
пациентами. Эгон Саперб мог все еще продолжать существовать как личность,
в своем физическом воплощении, однако само понятие "психоаналитик" теперь
больше к нему уже неприменимо, как будто он им никогда и не был. О, как
