предшествовавшей формы, от которой они ответвились. Это были отношения и
биогеографические, и экологические, отношения конкуренции, симбиоза или
паразитизма, наконец. Главное внимание в этой науке должно быть перенесено
на вопрос о реальных отношениях людей с его предковой формой. В науках о
человеке должен произойти сдвиг, который можно сравнить лишь с копернианской
революцией.
Пора отбросить все те несуразицы, которыми замусорена проблема становления
Homo sapiens. Научной несообразностью является взгляд, будто все особи
предкового вида превратились в людей. Еще бессмысленнее думать, что они
перестали рождаться на свет с тех пор, как некоторые путем мутации стали
людьми. Не лучше и идея, что немногие, ставшие людьми, в короткий срок
лишили кормовой базы всех отставших и те быстро перемерли: на Земле до сих
пор остается довольно пищевых ресурсов для множества видов животных. Упорно
избегается тема о реальных взаимоотношениях двух разновидностей вида
Troglodytae, в ходе этих взаимоотношений ставших подвидами, а затем и
разными видами, продолжая и на этом таксономическом уровне находиться в
биологических отношениях друг с другом (таких, как промискуитет и
каннибализм).
И что касается человека (Homo sapiens), то он появляется всего лишь 35-40
тысяч лет тому назад. Его исторический марш, обгоняющий темпы изменения
окружающей природы, т.е. обретающий относительное самодвижение и ускорение
(при неизменности телесной организации), начинается и того много позже.
Начало такого самодвижения следует отсчитывать лишь с неолита, эти недолгие
восемь тысяч лет человеческой истории по сравнению с масштабами
биологической эволюции можно приравнять к цепной реакции взрыва. История
людей - взрыв! В ходе ее сменилось всего несколько сот поколений.
Толчком к взрыву послужила бурная дивергенция двух видов - Troglodytes
(палеоантропов) и Homo pre-sapiens, стремительно отодвигавшихся друг от
друга на таксономическую дистанцию подвидов, видов, родов, семейств и,
наконец, на дистанцию двух различных уровней самоорганизации материи -
биологической и социальной. Только существование крайне напряженных
экологических отношений между обоими дивергирующими видами может объяснить
столь необычайную быстроту данного ароморфоза: отпочковывания нового,
прогрессивного вида. К тому же, с самого начала дивергенция не
сопровождалась размежеванием ареалов. Наоборот, в пределах одного ареала
происходило крутое размежевание экологических ниш и форм поведения.
Следовательно, перед нами продукт действия некоего особого механизма отбора,
противоположного дарвиновскому, "естественному". Уж очень специфично то, что
возникло: вид, отличающийся инверсией процессов высшей нервной деятельности:
"животное наоборот".
И проблема антропогенеза в точном и узком смысле сфокусирована на
сравнительно недолгом интервале времени, но крайне насыщенном. "Загадка
человека" полностью включена в неисчерпаемо сложную тему дивергенции
палеоантропов и Homo pre-sapiens. В переводе на хронологию длина этого
интервала всего лишь 15-25 тысяч лет, на нем-то и укладывается все таинство
дивергенции, породившей людей.
Часто говорят о непомерно быстром образовании вида Homo sapiens из
родительской формы Troglodytes, хотя никаких "обычных" темпов образования
видов не существует. Но в нашем случае дело идет не о далеких биологических
видах, а раздвоении единого вида. Вот как раз вполне "бессознательным" и
стихийным интенсивным отбором палеоантропы и выделили из своих рядов особые
популяции, ставшие затем особым видом. Обособляемая от скрещивания форма,
видимо, отвечала прежде всего требованию податливости на интердикцию. Это
были "большелобые". В них вполне удавалось подавлять импульс убивать
палеоантропов. Но последние могли поедать часть их приплода. "Большелобых"
даже удалось побудить пересилить инстинкт "не убивать", т.е. заставить их
убивать для палеоантропов, как "выкуп", разных животных, хотя бы больных и
ослабевших, вдобавок к прежним источникам мясной пищи.
Вспомним обряды инициации. Суть их состоит в том, что подростков, достигших
половой зрелости (преимущественно мальчиков), выращенных в значительной
изоляции от взрослого состава племени (в особых домах), подвергают
мучительным процедурам и даже частичному калечению, символизирующим
умерщвление. Этот обряд совершается где-нибудь в лесу и выражает как бы
принесение этих подростков в жертву - на съедение лесным чудовищам.
Последние являются фантастическими замещениями некогда совсем не
фантастических, а реальных пожирателей - палеоантропов; как и само действие
являлось не спектаклем, а подлинным умерщвлением. Надо думать, что этот
молодняк, вскормленный, или вернее, кормившийся близ стойбищ (в загонах?) на
подножном растительном корму до порога возраста размножения, умерщвлялся и
служил пищей для палеоантропов. Лишь очень немногие (отбираемые
палеоантропами по "большелобости") могли уцелеть и попасть в число тех
взрослых, потомки которых затем отпочковались от палеоантропов, образовав
малопомалу изолированные популяции кормильцев (данников) этих палеоантропов,
- в итоге все же уничтоженных: это сделал уже Homo sapiens. Этот ароморфоз
был достаточно локальным феноменом: по данным современных генетических
исследований человеческого гемоглобина выяснилось, что все человечество
является потомками всего лишь 500-1000 предковых мужских особей.
Есть и еще один совершенно специфический факт, который тоже локализован в
данном хронологическом интервале: расселение ранних Homo sapiens по обширной
ойкумене, чуть ли не по всей пригодной к обитанию территории нашей планеты,
включая Америку, Австралию, Океанию. Эта дисперсия человечества по материкам
и архипелагам Земного шара по своей стремительности тоже может быть
уподоблена взрыву. За эти полтора-два десятка тысячелетий кроманьонцы
преодолели такие экологические перепады, такие водные и прочие препятствия,
каких ни один вид животных вообще никогда не мог бы преодолеть.
И нельзя свести это рассеяние людей по планете к тому, что им не хватало
кормовой базы на прежних местах, так же, как и нельзя сказать, что люди в
верхнем плейстоцене расселялись из худших географических условий в лучшие, -
имело место и противоположное. Им не стало "тесно" в хозяйственном смысле,
им несомненно стало тесно в смысле трудности сосуществования с себе
подобными. Они старались отселиться от палеоантропов, которые биологически
утилизировали их в свою пользу, опираясь на мощный и неодолимый
нейрофизиологический аппарат интердикции. Они бежали и от соседства с теми
популяциями Homo sapiens, которые сами не боролись с указанным фактором, но
уже развили в себе высокий аппарат суггестии и перекладывали тяготы на часть
своей и окрестных популяций. И палеоантропы и эти "суггесторы" понемногу
географически перемещались вслед за такими беглецами переселенцами. Наконец,
Земной шар перестал быть открытым для свободных перемещений, и его
поверхность покрылась т.наз. антропосферой, или системой взаимообособленных
ячеек, пользующихся своим собственным языком, как средством защиты - помощью
непонимания - от чужих повелений и агрессивных устремлений.
Важно также и то, что эти первобытные социальные образования в общем всегда
эндогамны. Этнос или другой тип объединения людей всегда служит препятствием
для брачно-половых отношений с чужими. Ведь несомненно, что к главнейшим
механизмам дивергенции с палеоантропами принадлежало избегание скрещивания.
Так что эндогамия, разделившая человеческий мир на взаимно обособленные
ячейки, сделавшая его причудливой сетью расово-национальных этносов, была
следствием дивергенции, как бы возведенным в степень, получившим совершенно
иную функцию.
И все же это взаимное избегание первобытных популяций было слишком
запоздалым средством для того, чтобы таким образом защититься от скрещивания
с палеоантропамиадельфофагами. Ибо самое страшное уже произошло: потомки
этих первоубийц уже прочно вошли в состав рода людского в результате
первобытного промискуитета на самой ранней стадии становления человечества:
адельфофагической.
Слишком просто было бы считать, что ранние Homo sapiens состояли из
внушающих (суггесторов) и внушаемых (суггерендов), и эти вторые поддавались
Бездействующему влиянию (инфлюации) первых. Так же просто было бы и
полагать, что каждая особь играла то одну роль, то обратную, нимало не
срастаясь с ними. Но обе эти модели слишком просты, чтобы быть истинными.
Метаморфозы суггестии вполне согласуются с иной антропологической моделью.
Более вероятно, что существовало как минимум три соучаствующих стороны. И
воздействие суггестии направляется лишь на того, кто не владеет "кодом"
самозащиты, либо происходит обращение, наоборот, к владеющему таким кодом
(соучастнику). Здесь слову "код" возвращается его истинное значение,
утраченное кибернетикой: "код" может быть только укрытием чего-то от
кого-то, и подразумевает трех участников: кодирующего, декодирующего и
акодирующего (не владеющего кодом).
Соответственно, существовало три градации в неустойчивом переходном мире
становления раннего человечества, Homo pre-sapiens. 1. Еще весьма близкий к
биологическому палеоантропу, т.е. полуне- андерталоидный тип, использующий
примитивную, летальную для его "собеседников", роковую и неодолимую (до поры
до времени) интердикцию. 2. Средний, промежуточный тип, который способен
имитировать действия первого типа, но в итоге неспособный ему про-
тивостоять, суггестор-имитатор: первобытный манипулятор. 3. Наиболее
продвинутые в сторону сапиентации (оразумления), но практически неспособные
противостоять воздействию первых двух типов, суггеренды. Все вместе они, по
крайней мере первый и третий тип, находились в биологическом противоречии,
каковому противоречию и соответствует первоначальная "завязь" суггестии. Она
достигает все большей зрелости внутри этого мира ранних Homo pre-sapiens,
причем наиболее элементарные формы суггестии действительны по отношению к
более примитивному типу (так и оставшемуся животным), а более сапиентные
варианты Homo pre-sapiens избегают воздействия суггестии благодаря
вырабатывающимся предохранительным ограждениям (непонятность, кодирование).
Чем более усложненный вариант суггестии устанавливается во взаимоотношениях
уже между более сапиентными формами, тем более он становится "непонятным"
для отставших, отбрасываемых назад, в мир животных. Здесь в последний раз
(?) по отношению к Homo sapiens (точнее, к Homo pre-sapiens) применяет свое
энергичное (необычайно!) воздействие естественный отбор, закрепляя
формирование соответствующих нейродинамических устройств (эхолалических,
парафизических и др.) в мозге становящегося человека. Средний суггесторный
тип размывался, и все дальше от этой уже человеческой эволюции суггестии
оставался на биологическом уровне неандерталоидный тип.
Полная зрелость суггестии отвечает завершению дивергенции человека с
палеоантропами (троглодитами). К этому времени среди самих Homo sapiens уже
распространилось взаимное обособление общностей по принципу "кодирования"
своей общности от чужих побуждений, т.е. возникла самозащита "непониманием"
от повелений и поведенческих норм, действительных лишь среди соседей.
Но "уйти чисто" из животного мира, "не замазавшись", "человеку разумному" не
удалось. В составе человечества остались прямые потомки тех самых первоубийц
