сколько мне придется заплатить, чтобы его нанять. И без вопросов, кузнец!
Давай, действуй! Беги!
Глава 35
СОКОЛ
Длинные шаги Стража были не чета Перриновым, и когда юноша наконец
протолкался через толпу у дверей гостиницы, Лан уже поднимался по лестнице
на второй этаж, никак не выказывая спешки. Перрин заставил себя шагать столь
же неторопливо. Позади, у дверей, недовольно шушукались и бурчали о всяких,
что лезут вперед приличных людей.
- Снова? - переспрашивал Орбан, приподняв свой серебряный кубок, чтобы
тот не забывали наполнять. - Будь по-вашему, ладно. Они засели в кустах у
самой дороги, по которой мы ехали, и так близко от Ремена мы никак не ждали
засады. С дикими воплями ринулись они на нас из густых зарослей. Не успели
мы и глазом моргнуть, как они, выставив свои копья, врезались в самую
середину нашего отряда. Сразу поразили двух моих лучших воинов и одного из
людей Ганна. И вот, едва увидев нападавших, я сразу узнал айильцев и...
Перрин заторопился вверх по лестнице. Ладно, теперь Орбан будет их знать.
Из-за двери комнаты Морейн доносился гул голосов. Юноше совсем не
хотелось слышать, что она скажет обо всем случившемся на площади. Перрин
протрусил мимо и сунул голову в комнату Лойала.
Перрину сразу бросилась в глаза кровать огир - низкая и массивная, вдвое
длиннее и раза в два шире любой человеческой кровати. Ничего похожего Перрин
прежде не видывал. Кровать занимала большую часть комнаты, просторной и
великолепной, ничем не уступавшей апартаментам Морейн. Перрин смутно
припомнил, как Лойал говорил, что кровать изготовлена из воспетого дерева, и
в другое время, скорей всего, задержался бы полюбоваться ее плавными
изгибами. При виде текучих линий, словно созданных самой природой,
складывалось впечатление, будто кровать просто выросла там, где стоит. Да,
некогда в прошлом в Ремене несомненно останавливались огир, иначе где хозяин
гостиницы раздобыл бы деревянное кресло по росту Лойалу. На лежащих в кресле
подушках и расположился со всеми удобствами огир - в рубашке и штанах,
лениво почесывая голую лодыжку большим пальцем другой ноги и одновременно
делая пометки в большой книге в матерчатом переплете, которую пристроил на
подлокотнике кресла.
- Мы уходим! - сказал Перрин. Лойал вздрогнул, чуть было не опрокинув
пузырек с чернилами и не уронив книгу.
- Уходим? Как так? Мы же только что приехали! - пророкотал он.
- Уходим, именно так. Встречаемся на конюшне, давай-ка поторопись. И
чтобы никто не видел, как ты уходишь. По-моему, здесь есть черная лестница,
рядом с кухней. По ней и спустимся.
В том конце коридора, где отвели комнату Перрину, сильно пахло всякой
жаркой-готовкой, и наверняка запах поднимался по черному ходу.
Полным сожаления взором огир окинул кровать, затем начал натягивать свои
высокие сапоги.
- Но почему мы уходим?
- Белоплащники, - ответил Перрин. - Подробней расскажу попозже. - И, пока
Лойал не успел спросить еще чего-нибудь, поспешно выскочил в коридор.
А своих сумок Перрин даже не расстегивал. Всего и надо было ему -
повесить на пояс колчан, накинуть плащ, забросить на плечо скатку одеяла и
переметные сумы, подобрать лук, и ничто не выдавало, что он когда-либо
переступал порог комнаты. Ни единой морщинки на сложенных одеялах в изножье
кровати, ни следов брызг на щербатом тазике на умывальнике. Даже фитиль
сальной свечи, вдруг дошло до Перрина, остался нетронутым. Наверное, я
догадывался, что не придется здесь остановиться. Похоже, в последнее время я
не оставляю за собой следов. Как он и предполагал, узкая лестница в дальнем
конце выходила в коридор, что вел мимо кухни. Перрин со всей осторожностью
заглянул в кухню. В большом плетеном колесе споро перебирала лапами собака,
вращая длинный вертел с нанизанными на него задней ногой барашка, огромным
куском говядины, полудесятком цыплят и целым гусем. Над вторым очагом висел
на крепком крюке котел с супом, от котла вился густой поток ароматов. Но не
было видно ни одного повара, ни единой живой души, если не считать собаки.
Поблагодарив про себя Орбана с его несусветными лживыми россказнями, Перрин
торопливо выскользнул в ночь.
Просторная конюшня была сооружена из того же камня, что и гостиница, хотя
обтесанными оказались лишь каменные блоки вокруг больших дверей. Тускло
светил одинокий фонарь, свисавший со столба. В стойлах возле дверей Перрин
обнаружил Ходока и коней своих спутников. Огромной верховой лошади Лойала
явно было тесно в ее стойле. Знакомый запах сена и лошадиный дух действовали
успокаивающе. Судя по всему, до конюшни Перрин добрался первым.
Порядок тут блюл всего один конюх, узколицый мужчина в грязной рубахе, с
прямыми седыми волосами. Въедливому конюху потребовалось узнать, кто вообще
такой Перрин, раз ему вздумалось приказывать седлать сразу четырех лошадей,
и кто его хозяин, и что он делает здесь среди ночи, весь увешанный узлами,
будто собрался в дорогу, и известно ли мастеру Фурлану, что некий постоялец
решил потихоньку улизнуть, и, кстати, что прячет Перрин в тех седельных
сумках, да и с глазами у него что-то неладно, уж не болен ли он?
Из-за спины Перрина, блеснув в свете фонаря золотом, вылетела монета.
Конюх тут же сграбастал ее цепкой рукой и попробовал на зуб.
- Седлай, - сказал Лан. Голос его был мягок, - таким мягким может быть
холодное железо, и конюх коротко кивнул и засуетился, торопясь приготовить
лошадей.
Когда в конюшню спустились Морейн и Лойал, им не пришлось ждать ни
минуты, они сразу взяли своих лошадей под уздцы, и вскоре отряд уже шел за
Ланом прочь от гостиницы, по улице, что пролегла за конюшней в сторону реки.
Приглушенный цокот копыт по брусчатке привлек внимание лишь облезлого пса,
ребра которого напоминали штакетник забора, да и этот свидетель разок мрачно
гавкнул на отряд и шмыгнул в сторону от греха подальше, когда Лан оказался
шагах в двух от него.
- Это тебе ничего не напоминает, а, Перрин? - тихо, чтобы услышал только
юноша, спросил Лойал.
- Да потише ты, - прошептал Перрин. - А что это должно напоминать?
- Ну, совсем как в старые времена. - Огир как мог постарался понизить
голос - теперь гудел шмель с собаку, а не с лошадь, как раньше. - Крадучись
уходим в ночь, а позади - враги, и, может статься, впереди тоже, в воздухе
веет опасностью, и холодный привкус приключения.
Перрин хмуро воззрился на Лойала поверх седла Ходока. Сделать это было
проще простого: голова, плечи и грудь Лойала высились над седлом.
- О чем ты говоришь? Тебе что, начинает нравится опасность? Поверить не
могу! Лойал, ты, должно быть, с ума сошел!
- Я только отмечаю для памяти свое общее настроение, - произнес Лойал
натянуто. Или, быть может, оправдываясь. - Это нужно для моей книги. Я все
обязан в нее заносить. И, по-моему, мне начинает нравиться. Участвовать в
приключениях. Да, нравится! - Его уши дважды яростно дернулись. - Если я
хочу писать о приключениях, то должен их полюбить.
Перрин только головой покачал.
У каменных причалов приткнулись на ночь паромы, очень смахивавшие на
баржи, и были они недвижны и темны, как и большая часть судов. Правда, возле
одного двухмачтового судна суетились на причале, да и на палубе, люди,
качались отсветы фонарей. Пахло у реки в основном смолой и пенькой, с
сильным рыбным духом, хотя от ближайшего склада ветерок доносил острые
пряные ароматы, на фоне которых прочие составляющие ночного букета словно
блекли и выцветали.
Лан отыскал капитана, низкорослого, худощавого мужчину, который, слушая
собеседника, странно клонил набок голову. Переговоры шли недолго, по рукам
ударили быстро, и вот уже с корабля выставили гики с лямками - чтобы поднять
на борт лошадей. Перрин приглядывал за лошадьми, успокаивал их ласковыми
словами: лошади вообще-то не отличаются способностью терпеливо сносить все
непривычное, например, болтаться в воздухе без опоры под копытами, но даже
на жеребца Стража как будто возымели действие тихие увещевания Перрина.
Лан вручил золото капитану и выдал серебро двум босоногим матросам,
которые сбегали на склад за мешками с овсом. Тем временем несколько матросов
привязали лошадей между мачтами, соорудив из веревок нечто вроде небольшого
загона, ворча о грязи, которую им придется потом убирать. Вряд ли кто из них
думал, что их услышат, но уши Перрина уловили недовольное бурчание. Эти люди
просто не привыкли к лошадям.
Без излишних проволочек "Снежный гусь" был приготовлен к отплытию немного
раньше того срока, когда капитан - звали его Джайм Адарра - намеревался
отчалить. Едва отдали швартовы, Лан повел Морейн вниз; следом за ними,
зевая, прошествовал Лойал. Перрин остался на носу у релинга, хотя при каждом
зевке огир юношу тоже тянуло зевать. А размышлял Перрин о том, сумеет ли
"Снежный гусь", идя вниз по реке, опередить волков, опередить его сны.
Забегала команда, загрохотали длинные весла - судно готовилось отойти от
причала.
Едва на берег был брошен и подхвачен там последний швартовый канат, как
из тени между двумя складами выскочила девушка - узкая юбка-штаны, узелок в
руках и развевающийся за спиной темный плащ. Она прыгнула на палубу в тот
самый миг, когда матросы взялись за длинные весла и сделали первый гребок.
Со своего места у румпеля к ней устремился Адарра, но девушка спокойно
опустила на палубу свой узелок и быстро заявила:
- Проезд вниз по реке я оплачу... э-э... скажем, до того места, куда
плывет он. - Она кивком указала на Перрина, не взглянув на него. - Я не
против ночевать на палубе. Холод и сырость мне нипочем.
Несколько минут девушка и капитан торговались - и готово. Девушка отдала
три серебряные марки, хмуро посмотрела на медяки, полученные на сдачу, затем
ссыпала их в свой кошель, прошла вперед и встала рядом с Перрином.
От нее исходил травяной запах - легкий, свежий и чистый. Темные раскосые
глаза над высокими скулами недолго рассматривали Перрина - девушка отвела
взор, оглянувшись на берег. Как решил Перрин, девушка была одних лет с ним,
вот только не мог он сообразить: подходит такой нос к ее лицу или слишком
велик для него. Ну и дурак же ты, Перрин Айбара! Какая разница, как она
выглядит?
Теперь полоса воды между судном и пристанью была шириной уже с добрых
двадцать шагов; длинные весла погружались в волны, прорезая в черной глади
белопенные борозды. На мгновение в голову Перрину залетела мысль: а не
бросить ли ее за борт?
- М-да, - промолвила вскоре девушка, - никогда не предполагала, что мои
путешествия так скоро снова приведут меня в Иллиан. - Голос ее был звонким и
высоким, говорила она решительным тоном, но манера разговора не была
неприятной. - Вы ведь и в самом деле направляетесь в Иллиан? - Перрин сжал
челюсти. - Не стоит дуться, - заметила она. - Там такая грязь осталась после
вас, после вас и того айильца. Когда я уходила, большого шума еще не успели
поднять.
- Вы им не сказали? - изумился Перрин.
- Городской люд считает, будто айилец перегрыз цепь, а то и разорвал ее
голыми руками. Когда я уходила, они еще спорили, что именно он сделал. - Она
издала звук, подозрительно похожий на смешок. - Орбан во всеуслышание
выражал сожаление, что раны не позволяют ему лично броситься в погоню за
айильцем.
Перрин фыркнул:
- Ха, да если он еще когда-нибудь встретит айильца, то наверняка с
перепугу в штаны наложит. - Он откашлялся и пробормотал: - Извините.
- Насчет этого ничего не могу сказать, - промолвила девушка так, будто в
его замечании не было ничего из ряда вон выходящего. - Зимой я видела его в
Джеханнахе. Он сражался сразу с четырьмя противниками, двоих убил, а двоих
