казалась себе наполовину калекой, проездив весь день верхом, но очень
устала и покрылась дорожной грязью, а мой желудок был слегка расстроен
непривычной пищей.
- Как далеко до Корбека? - спросила я.
- Две недели, может быть, дней двадцать. Да, вспомнила, - добавила
она, - как хорошо вы знаете диалект Ремонде?
- Практически никак.
Южная земля пользовалась по меньшей мере семью различными языками, не
отмеченными на гипнолентах. На них не было ничего о диалектах, а все
телестре говорили до известной степени на своих наречиях. Провинции
обращают внимание скорее на языковые различия, чем на политические
границы.
- Я была там примерно восемь лет назад, когда несла службу в
гарнизоне на Черепном перевале. Я расскажу вам об этом, если хотите
послушать, - предложила она, - и если вас это не затруднит, то я буду
говорить на мелкатийском диалекте.
- Мне все равно, если это вам нетрудно.
- Смешные люди эти ремондцы, - сказала она. - Интересно будет
посмотреть, что там изменилось с тех пор, как я была там последний раз.
По другую сторону гор почва состояла из податливого торфа и была
покрыта низкими кустами, называемыми птичьим крылом, потому что на их
желтых листьях имелись похожие на перья узоры. Наши повозки едва проходили
по болотистой почве.
- Вон там, - сказала Рурик, когда солнце стало отбрасывать наши тени
на восток, прямо перед нами. - Это Теризон.
Почва стала более сухой, и появились группы деревьев с серебристой
корой. Темная масса, которую я до того приняла за кустарник, превратилась,
благодаря улучшившейся перспективе, в скопление зданий.
- О, Богиня! - прошептал рядом со мной Марик. - Взгляните на это!
Я разделяла его изумление: зрелище отличалось от всего, что я до сих
пор видела в Имире.
Это были два или три соединенных друг с другом здания. Ни одна из
стен не имела изгибов. Выше щелей окон нижнего этажа стены выступали
наружу, соединялись затем с соседними и образовывали таким образом общий
верхний этаж. Крыши поднимались вверх, как купола луковичной формы.
Когда мы подъехали ближе, я увидела, как последние лучи солнца
позолотили стены.
- Это древнее место, как мне говорили, но у него добрая слава.
Рурик ударила пятками по похожим на бочарную клепку ребрам мархаца и
поспешила вперед. Пыль, казавшаяся на мне почти черной, выглядела на ней
серой. Я наблюдала, как она достигла внешней стены и остановилась,
поговорила с кем-то и затем спешилась.
Марик держался рядом со мной, даже тогда еще, когда мархацев отводили
в хлев. У него опять было недовольное выражение лица. За этой маской
скрывалось то, что можно было бы назвать почти суеверным благоговением
перед доисторическими сооружениями.
Внутри извивающегося входа было темно, кирпичные стены бурого цвета
расступались, оставляя место для выложенного серыми каменными плитами
пола. Я стояла там вместе с Рурик и Кемом и пыталась еще что-нибудь
разглядеть; мои глаза еще не привыкли к темноте. Пока мы тут находились,
вошло несколько аширен. На них были халаты из хирит-гойена и повязанные
вокруг талии наподобие фартуков отрезы ткани. Войдя, они подошли к плоским
желобам с водой в полу, встали в них и смыли грязь со своих ног. Отрезы
тканей использовались для вытирания ног, после чего были брошены в
каменное корыто. Дети смотрели на нас своими светлыми птичьими глазами, но
ничего не говорили. Рурик, как мне казалось, ничего не стоило стоять и
ждать.
Витой вход обрамлял небо цвета голубой эмали. На вьющихся растениях
висели листья, похожие по форме на руку, размерами с блюдце, на них же
красовались возле стены гроздья величиной с кулак, состоявшие из небольших
темно-красных ягод. Между нами и плавно изгибавшейся внешней стеной
находились полоски возделанной почвы. Где-то в здании начал звонить
колокол приятный знакомый звук, к которому уши мои привыкли еще в Таткаэре
- и вошло около дюжины аширен более старшего возраста. С ними были рослая
женщина и коренастый мужчина.
Рурик выступила вперед и поклонилась.
- Да ниспошлет вам Богиня добрый день. Могу ли я претендовать на
право гостя для себя и моих людей?
- Наш дом открыт для вас, - ответил мужчина. На нем было одеяние
священника. - Меня зовут Риавн, а это Браник.
Рурик назвала наши имена, поручила Кему присмотреть за всадниками, и
мы вошли в Дом-источник, Теризона.
Проходы все время извивались, потолком был свод, и даже каменный пол
от множества прошедших по нему ног стал походить на желоб. Ламп не было,
но мы проходили мимо аширен, разжигавших факелы в настенных держателях. В
воздухе пахло дымом.
- Сейчас, во время уборки урожая, у нас много гостей, - сказала
Браник. Она была на целую голову выше нас и шла все время пригнувшись
из-за низкого потолка. - Некоторым из вас придется спать в монашеских
кельях; комнаты для гостей заняты.
- Крыши Богини над нами достаточно для удобства. - Рурик сделала
характерное ударение на этой вежливой пустой фразе. Очевидно, здесь не
существовало какого-либо предпочтения в отношении к кому-либо, даже к т'Ан
командующей. Я слишком устала, чтобы спрашивать себя, что со мной будет.
Мы пришли в круглое помещение, в котором блестел источник. Оно было
заставлено столами и скамьями. Шум уже до того, как мы вошли в дверь,
говорил мне, что нас ожидало: тут кричало и болтало около тридцати детей.
Они взглянули на нас, когда мы вошли, но вскоре потеряли к нам всякий
интерес. Некоторые из ортеанцев, собравшихся здесь, выглядели так, как
будто пришли с телестре-ферм.
- Вы приехали как раз к ужину, - заметила Браник. Она и Риавн
покинули нас, и мы отыскали себе места на занятых скамьях. Пищу подавали
хранители источника, им в этом помогали старшие аширен.
Может быть, виной тому была моя усталость; когда я ела, мне
подумалось, что я нахожусь среди гуманоидов-полуживотных, какими ортеанцы
показались мне вначале, особенно светлокожие дети с их узкими, многопалыми
руками и прикрываемыми перепонками глазами. Мое расположение к ним
покидало меня. "Со взрослыми проще, - подумала я. - Браник с ее грубым
лицом могла бы сойти за жительницу Земли. И явно беременная женщина рядом
с нею. И этот мужчина..."
Человек, на которого я смотрела, обернулся. Лицо его было страшно
обезображено. Марик, следивший за моим взглядом, сказал:
- О, Богиня! Ну и страшен же он, т'ан.
Я велела ему молчать. У ортеанца была красивая кожа и желтая грива,
он был рослым и широкоплечим. Он выглядел так, как если бы обгорел - одна
сторона его лица состояла как бы из белых и красных лоскутков. Глаз чудом
остался невредим, он сверкал из своего гнезда на изуродованном лице. Там,
где ожоги скрывались под волосами, выросла грива серебристого цвета.
Я подумала о пластической хирургии и сразу после этого о потерянной
руке Рурик. Это пробудило в моем сознании осознание того факта, что мы
нужны Орте. Будем ли мы сталкиваться с культурным шоком или нет. Тут
следовало проявлять практичность.
Застолье кончилось, скамьи и столы были отодвинуты к стенам, а
посреди комнаты в большой чаше были разложены угли. Аширен уселись
группами на полу, они разговаривали, некоторые играли в один из вариантов
распространенной в Южной земле игры, называемой охмир. Я видела, как Риавн
сдвинула рядом с огнем две скамьи и положила на них свернутое шерстяное
одеяло, на которое легла беременная женщина. Люди рядом с нею выглядели
вульгарными и распущенными.
- Она себя хорошо чувствует? - спросила я Браник.
- Она пришла в Дом-источник, чтобы рожать здесь, - сказала ортеанка,
так, как будто этого было достаточно для объяснения. - Богиня всегда
держит дверь открытой. И для этих, - добавила она, когда один из аширен
принес вино, - большинство которых сбежало из дому.
- И вы не отправляете их обратно домой?
- У матери нельзя забрать ни одного ребенка, - сказала она с таким
ударением, которое превращало слово "мать" в слово "богиня". - Земля
бедна. Мы здесь работаем более напряженно, чем другие в большинстве
окрестных телестре. Ленивый знает, что если прибежит сюда, то это ему не
поможет. У других детей есть свои причины.
Но ведь они были детьми! Я хотела протестовать, но не стала. Здешние
дети мало походили на детей в нашем понимании.
Немного позже я пошла с Мариком и Рурик, чтобы проконтролировать, как
наши вещи переносили в комнаты. Этими комнатами были построены в стороне
большие кельи с жесткими кроватями, чашами для умывания и ночным горшком.
Все обитатели дома довольствовались тем же скудным комфортом. Он был
прост, примитивен и, (как я думала, глядя на вытоптанный каменный пол)
может быть, именно потому так долго просуществовал.
- Мне нужно еще завтра рано утром коротко посовещаться с Кемом, -
сказала Рурик, и мы пошли обратно в круглый зал, попав в настоящий хаос.
Большинство присутствовавших оставили свои различные занятия,
болтовню, еду и игру в охмир и все свое внимание обратили на женщину,
лежавшую на скамьях. Она вскрикнула, хрюкнула и часто задышала. Они
кричали ей слова ободрения и толпились вокруг. Стоявшие к ней ближе
остальных дышали в том же такте, что и она.
- О, Иисус, разве здесь нет ничего, что остается личным?
Голова Рурик повернулась ко мне. Я поняла, что говорила слишком
громко.
- Ничто в телестре не является личным, - по-дружески и с пониманием
ответила она. - И все мы в доме Богини - одна телестре.
- Но они даже не вывели отсюда детей!
Она посмотрела на меня, как на сумасшедшую, и я больше ничего не
сказала. Если даже это и шокировало меня, то это был культурный шок или,
возможно, шок, связанный с различием рас.
- Держите ее повыше...
- Готово!
- ...будьте осторожны...
Женщина не кричала, но похрюкивала, как будто ее давили. Я видела ее
откинутую назад голову. Мужчина с темной кожей держал ее руки. Браник,
стоявшая на коленях у скамьи, бросила в чан окровавленные обрывки ткани.
Женщина закричала. Молодая женщина, сидевшая рядом с нею, встала; она
держала в руках какую-то окровавленную массу. Я прикусила себе губы. Это
был ребенок и он находился в твердой оболочке.
Молодая женщина согнула привычным жестом свой шестой палец и вскрыла
оболочку длинным ногтем. Ребенок захлебывался и издавал тонкий писк. Горло
мое сжалось. Он был крошечным, гораздо меньше, чем человеческий ребенок.
Тем временем женщина вымыла его - я подумала, что она является
повивальной бабкой, - а затем родились и были освобождены от
тюрем-оболочек второй и третий ребенок.
Я чувствовала себя отвратительно. Какая жалость, что здесь нет
Адаира; уж он-то оценил бы все это.
- Трехкратные роды. - Рядом со мной сидел Риавн и указывал на молодую
женщину. - Каир будет их кормить, пока у Габрил не появится молоко.
Адаир говорил, что молоко у ортеанок всегда появлялось с запозданием.
Я мгновенно поняла, как они были связаны взаимной зависимостью: тут должны
были существовать большие семейные общности, кормилицы и приемные матери.
Я ожидала как чего-то совершенно естественного, что мать после этого
уложат в постель, однако вскоре она сидела возле огня, завернувшись в
одеяла. Она, отец и кормилица держали в руках по ребенку и время от
времени обменивались ими. Вернулась Браник с вином, и все собравшиеся
произнесли добрые пожелания на будущее. Вскоре праздник был в полном
разгаре.
- Как вы себя чувствуете? - нетерпеливо спросила меня Рурик.
