причине, чтобы не шокировать непосвященных. И возможно ли в принципе
смоделировать благополучную во всех отношениях учебную ситуацию, которая
бы столь жестко обращала молодого человека к основному вопросу
мировоззрения: "Что делать мне в этом мире?" Во всяком случае, до сих пор
подобная ситуация разработана не была -- ни учителями прошлого, ни
Академией педагогических наук.
Согласно преданию, для неофита храмовые посвящения были связаны с
возможностью не только возвыситься, но и пасть, не только обрести, но и
потерять, не только вступить в новую жизнь, но и погибнуть. Подлинный
храм тем и отличается от балагана, что человек встречается в нем с
действительными испытаниями и опасностями.
Образ Нерукотворного Храма родственен древнему образу Незримой Школы,
недавно включенному в понятийный арсенал науковедения. Хотя социология,
подобно другим современным наукам о человеке и обществе, тяготеет к
без-образному языку отвлеченных понятий, образ Нерукотворного Храма может
сыграть роль "организующей матрицы" дальнейшего понятийного анализа
"молодежной культуры".
Следует отметить, впрочем, что мертвый язык отвлеченных понятий,
неспособный пробудить в непрофессионале ничего, кроме скуки и
раздражения, вряд ли можно считать конструктивным средством общения с
"контркультурной" молодежью, -- тем более средством пробуждения ее
самосознания. А последнее, надо полагать, и составляет конечную задачу
"социологии контркультуры", если она не хочет оставаться "наукой для
науки".
май 1987.
(c) В.Данченко, 1987 (let@danch.kiev.ua, 2:463/192.21)
