произошло охлаждение, относилась к ней, как и прежде,
почтительно-нежно и, горячо любя мужа и будучи взаимно им любима,
жила с ним до кончины вполне счастливо.
Катанья на Барсе Аврора забывала только ради музыки и книг.
Библиотека, о которой она говорила бабке, состояла из полки
русских и нескольких шкафов иностранных изданий. Русские книги
были собраны покойным мужем княгини, ведшим дружбу с Новиковым и
другими московскими мартенистами, иностранные же - в большинстве
вывезла сама Анна Аркадьевна из Парижа, где в ее салоне
собирались некоторые из светил современной французской
литературы. Выйдя из института, Аврора, между изучением
сольфеджий, каденц и рулад Фелис-Андрие и выездами на концерты и
балы, по совету институтского учителя русской словесности, прочла
и некоторые из тогдашних немногих русских книг. Княжнина,
Державина и Дмитриева она едва одолевала. Зато с жадностью прочла
повести и письма из чужих краев Карамзина, уже входившие в моду
басни Крылова и стихотворения Жуковского и всецело обратилась к
корифеям иностранных литератур. Между последними она обратила
особое внимание на прежних и новых французских моралистов и с
жадностью набросилась на них. Жан-Жак Руссо, д'Аламбер, де Местр
и Бер-нарден де Сен-Пьер надолго стали любимцами Авроры. Она с
ними мечтала о возможности пересоздания обществ на новых,
мирно-идеальных началах. Но все заговорили о Бонапарте, о войне.
Наполеон сильно занял Аврору и стал ее мыслям представляться
сказочным исполином, неземным героем. Сперва она с наслаждением
воображала его себе в виде гения-благодетеля, нежданно и
таинственно сошедшего в мир и проливающего на человечество,
вместе с своею ослепительною славой, потоки мирного, неведомого
дотоле блаженства. Но когда однажды бабке принесли с почты пачку
новых , французских, изданных в Бельгии и в Англии, памфлетов о
Наполеоне и она один из них, написанный мадам де Сталь, по
желанию княгини, прочла ей вслух, ее взгляд на Наполеона начал
быстро изменяться. Вероломная же казнь герцога Ангиенского
повергла ее просто в отчаяние. Узнав, как не повинный ни в чем
герцог был схвачен, поставлен во рву Венсенской крепости и, без
сожаления, расстрелян Наполеоном, Аврора разрыдалась, повторяя:
"Бедный, бедный! и за что? где наказание его убийцам?" Несколько
успокоясь, она заперлась у себя в комнате, наверху, прочла все
вновь полученные и вывезенные бабкой брошюры о Бонапарте, на
которые она прежде не обращала особого внимания, и Наполеон, с
его блеском, громкими войнами и разрушением старых городов и
царств Европы, вместо идеального героя начал ей представляться
ненавистным, эгоистическим и звероподобным чудовищем. Она даже
сетовала в мечтах, почему не родилась мужчиной, иначе она была бы
в рядах смелых бойцов, сражающихся с этим новым Чингис-ханом.
Познакомясь с Перовским, Аврора вначале с пренебрежением и
насмешкой, потом внимательнее вслушивалась в его дифирамбы
Наполеону и, под его влиянием, на некоторое время не то чтобы
смягчила свой взгляд на загадочного-героя, а этот герой перестал
ее волновать и раздражать. Но когда разнеслась и стала
подтверждаться молва о близости войны и когда благодаря этому
Бонапарту, которого отчасти еще защищали Перовский и княгиня и
открыто бранили Растопчин и Тропинин, Аврора должна была
проститься с человеком, которого в душе предпочитала другим, - в
ней снова поднялась вражда к "корсиканскому чудовищу", грозившему
России бедствиями войны. Аврора старалась в душе примириться с
отъездом искателя ее руки.
"Недалеко, - думала она, - два-три месяца пролетят незаметно!..
Он возвратится и несомненно выскажется..."
Когда же Перовский, с прочими отпускными офицерами, был нежданно
потребован к Растопчину и ему объявили приказ о немедленном
выезде в армию, Аврора не помнила себя от горя.
"Вернется ли он и действительно ли можно еще избежать войны? -
мыслила она. - И зачем эта война, эти ужасы? И для чего, наконец,
идет олицетворение всех ужасов, насилий и потоков крови - этот
Наполеон? Его предшественник, Марат, вызвал некогда месть смелой
патриотки, - думала, содрогаясь, Аврора. - Господи, отомсти,
порази своим гневом этого насильника!"
VIII
Накануне своего отъезда из Москвы Перовский обедал в доме Анны
Аркадьевны и заехал к ней опять вечером. В это время у нее
собрались некоторые из близких знакомых, в том числе две-три
институтские подруги Авроры и Ксении с братьями. Молодые люди
были веселы, играли в шарады, буриме и secretaire (Игра в почту
(франц.).), оживленно рассказывали о балах последних дней, о
сватовстве и близких свадьбах в семьях некоторых москвичей.
Кто-то передал, что свадьба одной из их знакомых, пожалуй,
расстроится, так как ее жениха прежний ее обожатель вызвал на
дуэль. Аврора взглянула на Перовского. Тому этот взгляд показался
упреком. Он терялся в его значении. Княгиня в скромном,
фиолетово-дофиновом платье и в темной шали, с грустью поглядывая
на Перовского и Аврору, молча раскладывала в гостиной пасьянс.
Перед чаем Ксения открыла клавикорды и пригласила одну из подруг
спеть. Некоторые в это время гуляли в саду; между ними была и
Аврора. Заслушавшись издали пения, она заметила, что сад опустел.
Она направилась к дому. Вдруг она вздрогнула. Навстречу к ней
из-за деревьев шел Перовский.
Ярко светил месяц. Влажный воздух сада был напоен запахом листвы
и цветов. Прямая, широкая липовая аллея вела от ограды двора к
пруду, окаймленному зеленою поляною, с сюрпризами, гротами,
фонтанами и грядками выраженных из теплиц цветущих нарциссов,
жонкилей и барской спеси. Сквозь ограду виднелись освещенные и
открытые окна дома, откуда доносились звуки пения. В саду было
тихо. Каждая дорожка, каждое дерево и куст веяли таинственным
сумраком и благоуханием.
Увидя Перовского, Аврора хотела было идти к воротам. Он ее
остановил.
- Вы здесь? - сказал Базиль, восторженно глядя на нее. Аврора,
казалось, подбирала слова.
- Вот что, - проговорила она, - о войне и ее виновнике... они у
всех теперь в мыслях... давно я собиралась вам это передать...
Прошлым летом с Архаровыми я ездила в их подмосковную. Там
собрание картин, и я, помню, в особенности засмотрелась на одну.
На ней изображена охота в окрестностях Парижа, в парке, на
оленей. Превосходная копия с работы какого-то знаменитого
французского живописца. Ах, что за картина! ну, живые люди; а
скалы, ручей, деревья...
- У Архаровых действительно отличная картинная галерея.
- Нет, послушайте: справа, на поляне, за оленем, стая озлобленных
гончих. Он изнемогает, напряг последние силы и спасся бы... но -
наперерез ему... беда слева: в ожидании оленя стоит спрятанный за
деревьями стрелок. Его окружают верхами пышные, в золоте,
придворные и, в открытых колясках, под зонтиками, красивые,
нарядные дамы. Стрелок - Наполеон... Он в синем мундире, белом
камзоле и в треуголке; как теперь его вижу: толстый, круглый,
счастливый и крепкий, точно каменный.
- Именно каменный, - сказал, вздохнув, Перовский.
- Его полное, смуглое лицо самодовольно, - продолжала Аврора. -
Он спокойно прицелился и чуть не в упор стреляет в бедное, с
высунутым языком и блуждающими глазами животное... Фу! Я видела
не раз, бывала на охоте, но тогда же я сказала Элиз Архаровой:
"Какой дурной и жестокий этот всеми прославленный человек!" Ну
можно ли так равнодушно-спокойно и так безжалостно убивать
слабое, изнемогающее в побеге, живое существо?! Он так же
расстрелял и герцога Ангиенского... Аврора в волнении смолкла.
- Вы правы... клянусь, это жестокий человек! - сказал Перовский.
- Мы ему отплатим за все его вероломства. Ему вспомнятся лживые
заверения Тильзита и Эрфурта. Я заблуждался, был слеп... говорю
это теперь не с чужого голоса и не стыжусь за то, что говорю; я
еду с твердым убеждением, что наши жертвы, наши усилия сломят
врага... Одно горе... Перовский смешался и замолчал. Аврора с
трепетом ожидала чего-то необычайного, страшного.
- Вы меня простите, - проговорил вдруг упавшим голосом Перовский,
- я еду и, может быть, навсегда... но это выше моих сил...
Аврора с замиранием вслушивалась в его слова. Ее сердце билось
шибко.
- Я не могу, я должен сказать, - продолжал Базиль. - Я вас люблю,
и потому...
Аврора молчала. Свет померк в ее глазах. После минутной борьбы
она робко протянула руку Перовскому. Тот в безумном восторге
осыпал эту руку поцелуями.
- Как? вы согласны? вы...
- Да, я ваша... твоя, - прошептала, склонясь, Аврора.
Они снова углубились в сад. Перовский говорил Авроре о своих
чувствах, о том, как он с первого знакомства горячо ее полюбил и
не решался объясниться.
- Все ли ты обо мне знаешь? - спросил Базиль. - Я - Перовский, но
мой отец носит другое имя.
Он передал Авроре о своем прошлом. Она, идя рядом с ним, молча
слушала его признания.
- Зачем ты мне это сказал? - спросила она, когда он кончил
исповедь.
- Чтобы ты знала все, что касается меня. Это тайна не моя, моего
отца, и я должен был ее хранить от всех, но не от тебя...
Аврора с чувством пожала руку Перовского.
- Так ты - сын министра? - сказала она, подумав. - Что же? Я рада
за твоего отца, но, прости, не за тебя... Почему твой отец из
этого делает тайну?
Перовский сослался на обычаи света, на положение отца.
- Ты любишь свою мать? - спросила Аврора.
- Еще бы!.. всем сердцем, горячо.
- И она хорошая мать, добра, заботилась о тебе?
Базиль рассказал о своих детских годах в Малороссии, о свидании в
деревне с отцом, пред отъездом в ученье, о пребывании в
университете и о поступлении на службу в Петербург.
- И ты, с отъезда из деревни, не видел отца?
- Видел в Петербурге.
- И он не оставил тебя при себе?
Базиль молчал.
- Я так же горячо, как и ты, полюблю твою матушку! - сказала
Аврора. - Но тебя узнает и, нет сомнения, ближе оценит и твой
отец; не может быть, чтобы он тобою не гордился, тобою не жил.
Из-за ограды раздался голос слуги княгини, Власа:
- Барышня, бабушка вас зовут... Мелецкие уезжают...
- Постой, еще слово, - проговорил Перовский, не выпуская руки
Авроры. - Подари мне на память какую-нибудь безделицу... ну, хоть
этот цветок.
Аврора вырвала из пучка сирени, приколотого к ее труди, цветущую
ветку и подала ее Перовскому.
- Есть у тебя твой портрет? - спросила она.
- Есть миниатюрный, работа Ильи... я хотел завтра его послать
матери в Почеп, но для тебя...
- Отлично, Илья Борисович снимет мне копию..
- Нет, нет! - вскрикнул Перовский. - Возьми этот! Он готов... со
мной! Вот он... я сегодня утром получил его из отделки.
Он подал Авроре медальон с крошечным своим акварельным портретом.
Она взглянула на портрет и прижала его к груди.
- Барышня, да где же вы? - раздался от ворот голос экономки
Маремьяши.
Аврора спрятала медальон под корсаж платья и, отирая слезы,
направилась из сада. Она, об руку с Перовским, возвратилась в
дом, откуда уже начали разъезжаться.
- Ну, теперь иди к бабушке, - сказала она, сморщив носик, - и
делай формальное предложение: иначе нельзя... как можно,
обидится, еще откажет.
Базиль было направился в гостиную. Аврора остановила его.
- Нет, - объявила она, выпрямляясь, - пойдем вместе.
Сильно побледнев и ни на кого не глядя, она твердо прошла через
ряд комнат, подвела Перовского к бабке, окруженной у двери в
молельню прощавшимися гостями, и, держа его за руку, тихо
проговорила:
- Дорогая бабушка, вот мой жених.
Княгиня обомлела.
- Да как же это, не спросясь? Да что же и ты, как смел? -
обратилась было княгиня к Перовскому, но тут же, едва сдерживая
слезы, она обняла его, обняла и упавшую перед ней на колени
Аврору, крестила их и целовала.
- В мать! в мать! смела и мила! - твердила она, смеясь и плача. -
Ох, родные мои, любите друг друга и будьте счастливы!
Разъезд гостей приостановился. Все радовались счастливой развязке
романа Авроры. Потребовали шампанского, и помолвка сговоренных
была полита обильными тостами.
