и скакал в расстройстве прямо на партию: если б я не принял круто вправо,
то вся сия толпа вторглась бы в средину ее и замешала бы ее без сомнения. К
счастию, означенный поворот партии, вовремя исполненный, поправил дело, ибо
неприятель, гнавшийся за авангардом, был принят одною частию партии во
фланг и в свою очередь обращен вспять. Тогда воспаленные и успехом, и
вином, и надеждою на добычу, едва все полки мои не бросились в
преследование. Нужно было все старание, всю деятельность моих товарищей -
Храповицкого, Чеченского, Бедряги, Бекетова, Макарова и казацких офицеров,
- чтобы разом обуздать порыв их и осадить на месте.
Видя, что неприятель не только не смутился отражением своего авангарда, но,
получив новое подкрепление со стороны Вязьмы, двинулся вперед с решимостию,
я решился не противиться его стремлению и отступить тем порядком или, лучше
сказать, тем беспорядком, который я испробовал в Андреянах. Вследствие чего
я объявил рассыпное отступление и назначил сборным местом село Красное, за
рекою Угрою, известное уже казакам моим. По данному сигналу все рассыпалось
и исчезло! Одна сотня, оставленная с хорунжиим Александровым для наблюдения
за неприятелем, продолжала перестреливаться я отступать на Ермаки к
Знаменскому, дабы заманить неприятеля в другую сторону той, куда партия
предприняла свое направление. На рассвете все уже были в Красном, кроме
сотни Александрова, которая, соединясь в Ермаках с моей пехотой, отступила
с нею вместе в Знаменское, занимаемое поголовным ополчением.
Шестнадцатого в ночь я получил известие от начальника сего ополчения
капитана Бельского о том, что 16-го, поутру, неприятель, подошедши к
последнему селу, намеревался его занять, но, увидя в нем много пехоты,
выстрелил несколько раз из орудий и отступил в Ермаки. Тогда только я узнал
от пленных, приведенных ко мне со стороны сел Козельска и Крутого, что
неприятельская армия выступила из Москвы, но, по какому направлению и с
каким предположением, мне было неизвестно.
Семнадцатого я выступил на Ермаки, в том намерении, чтобы, продолжая поиски
к стороне Вязьмы, всегда находиться на дороге к Юхнову, откуда я получал
все известия из армии, ныне, по выступлении неприятеля из Москвы,
сделавшиеся столь для меня необходимыми. Я рассчитывал так, что, ежели
армия наша возьмет поверхность над неприятельской армией, то последняя не
минует того пространства земли, на коей я находился; и что, будучи впереди
ее, я всегда буду в состоянии, сколько возможно, преграждать ее
отступлению. Если же армия наша потерпит поражение, то непременно отступит
к Калуге, вследствие чего и я отступлю к Юхнову или к Серпейску.
Перейдя через Угру, авангард мой дал мне знать, что, будучи атакован
неприятелем под Ермаками, он с поспешностию отступает и что неприятель в
больших силах за ним следует с чрезмерною наглостию. Я рассудил послать к
нему на подмогу одну сотню, а всю партию переправить обратно через Угру.
Едва успел я перебраться на левый берег оной, как увидел вдали дым
выстрелов и скачку кавалерии. Это была погоня за моим авангардом. Вскоре
показались на горизонте две черные колонны неприятельские, идущие весьма
быстро. Авангард мой прибыл к берегу, бросился вплавь и соединился с
партией, а неприятельские передовые войска, остановясь на той стороне реки,
стали стрелять из ружей и пистолетов, в одно время как часть оных искала
броду выше того места, где находилась партия моя. Я увидел по сему, что
стремление неприятеля не ограничится рекою, и потому взял меры к
отступлению на Федотково. Вследствие чего и дабы совершить оное безопаснее,
я немедленно послал три разъезда, по десяти казаков каждый: один на
Кузнецово к селу Козельску для открытия левой стороны, дабы никакой другой
неприятельский отряд не мог сбоку помешать моему отступлению, второй - в
Федотково, для открытия дороги, которую партия избрала, и для приготовления
оной продовольствия, а третий - в Знаменское, с повелением Бельскому
оставить немедленно сие село с поголовным ополчением и с моею пехотою и
поспешнее следовать по Юхновской дороге к селу Слободке. Сам же, желая
выиграть время, пока неприятель дойдет до реки и будет чрез оную
переправляться, двинулся рысью в три колонны и в два коня, чтобы по
средству длины колонн показаться сильнее, нежели я был действительно.
Сначала все шло удачно: перестрелка умолкла, и мы продолжали путь
беспрепятственно, но едва успели пройти около семи верст, как оба первые
разъезда во всю прыть прибыли к нам навстречу и уведомили меня, первый: что
другая конная неприятельская колонна идет на дорогу, по коей я следую, а
второй: что и в Федотково вступил неприятель. В доказательство первому
известию неприятель стал уже показываться с левой стороны, а последнее
подтвердил мне прибывший из Федоткова конный крестьянин, который сам видел
неприятеля, вступившего в село, и с тем оттуда выехал, чтобы меня
уведомить. Обстоятельства представлялись не в розовом цвете! Долгое
размышление было неуместно; я немедленно, поворотя вправо на Борисенки и
переправясь чрез Угру при Кобелеве, прибыл в Воскресенское, находящееся на
границе Медынского уезда, возле дороги из Юхнова в Гжать.
На марше моем один урядник и два казака были посланы к Бельскому с
повелением не останавливаться уже в Слободке, отступить к Климовскому
заводу; сим же посланным велено было поспешнее проехать в Юхнов для
уведомления дворянского предводителя, что партия отступает в Воскресенское
и чтобы все бумаги, которые будут адресованы на мое имя из главной
квартиры, были посылаемы прямо в означенное село.
Двадцатого, поутру, я получил уведомление от дежурного генерала об
отступлении неприятеля из Малоярославца и о следовании его на Гжать и
Смоленск[38] . Этого надлежало ожидать: внезапное умножение неприятельских
отрядов и обозов с некоторого времени между Вязьмою и Юхновом достаточно
могло удостоверить в незамедленном отступлении всей неприятельской армии.
Несмотря на это, я не мог бы тронуться с места, если бы светлейший не
отрядил после Малоярославского дела всю легкую свою конницу наперерез
неприятельским колоннам, идущим к Вязьме. Появление большой части легкого
войска с атаманом Платовым и с графом Орловым-Денисовым на пространстве,
где я шесть недель действовал и которое в сие время находилось уже во
власти неприятельских отрядов, принудило их удалиться частию к Вязьме, а
частию к Дорогобужу, и тем освободило меня из заточения в Воскресенском.
Без сомнения, я лично много обязан сей спасительной мысли; но если бы
уважили неоднократные представления мои об умножении на сем пространстве
числа легких войск с начала занятия Тарутина, тогда отряды, потеснившие
меня почти до Юхнова, или не смели бы явиться на пространстве, столь
впоследствии необходимом для нашей армии, и опустошать оное, или попались
бы немедленно в руки нашим партиям. Как бы то ни было, исправлять прошедшее
было поздно; следовало пользоваться настоящим, и я немедленно послал
Бельскому повеление поспешнее двинуться в Знаменское, где соединился с ним
того же числа вечером.
Двадцать первого я оставил поголовное ополчение на месте и, присоединяя
регулярную пехоту к партии, выступил в два часа утра по Дорогобужской
дороге на село Никольское, где, сделав большой привал, продолжал следовать
далее. От направления сего я попался между отрядами двух
генерал-адъютантов: графа Ожаровского и графа Орлова-Денисова [39]; первый
прислал ко мне гвардии ротмистра (что ныне генерал-лейтенант) Палицына,
дабы выведать, не можно ли ему прибрать меня к рукам, а последний еще от
19-го числа прислал офицера отыскивать меня для объяснения, что если я не
имею никакого повеления от светлейшего после 20-го октября, то чтобы
немедленно поступил в его команду.
Уверен будучи, что звание партизана не освобождает от чинопослушания, но с
сим вместе и позволяет некоторого рода хитрости, я воспользовался
разновременным приездом обоих присланных и объявил первому о невозможности
моей служить под командою графа Ожаровского по случаю получения повеления
от графа Орлова-Денисова поступить под его начальство, а второго уверил,
что я уже поступил под начальство графа Ожаровского и, вследствие повеления
его, иду к Смоленской дороге.
Между тем я не счел не только предосудительным, но даже приличным
солдатской гордости - просить генерала Коновницына довести до сведения
светлейшего неприятность, которою я угрожаем. "Имев счастие, - писал я ему,
- заслужить в течение шестинедельного моего действия особенное его
светлости внимание, мне чрезмерно больно, при всем уважении моем к графу
Орлову-Денисову и к графу Ожаровскому, поступить в начальство того или
другого, получив сам уже некоторый навык к партизанской войне, тогда как я
вижу, что в то же время поручают команды людям, хотя по многим отношениям
достойным, но совершенным школьникам в сем роде действия". Я заключал
письмо мое изложением выгод размножения, а не сосредоточивания партий при
тогдашних обстоятельствах, и послал урядника Крючкова с пятью казаками в
главную квартиру, находившуюся, по известиям, около Вязьмы. Я приказал ему
искать меня к 23-му числу около села Гаврикова, чрез которое я намерен был
следовать после поиска моего к селу Рыбкам.
Того же числа, то есть 21-го, около полуночи, партия моя прибыла за шесть
верст от Смоленской дороги и остановилась в лесу без огней, весьма скрытно.
За два часа пред рассветом мы двинулись на Ловитву. Не доходя за три версты
до большой дороги, нам уже начало попадаться несметное число обозов и туча
мародеров. Все мы били и рубили без малейшего сопротивления. Когда же
достигли села Рыбков, тогда попали в совершенный хаос! Фуры, телеги,
кареты, палубы, конные и пешие солдаты, офицеры, денщики и всякая сволочь -
все валило толпою. Если б партия моя была бы вдесятеро сильнее, если бы у
каждого казака было по десяти рук, и тогда невозможно было бы захватить в
плен десятую часть того, что покрывало большую дорогу. Предвидя это, я
решился, еще пред выступлением на поиск, предупредить в том казаков моих и
позволить им не заниматься взятием в плен, а, как говорится, катить
головнею по всей дороге. Скифы мои не требовали этому подтверждения; зато
надо было видеть ужас, объявший всю сию громаду путешественников! Надо было
быть свидетелем смешения криков отчаяния с голосом ободряющих, со стрельбою
защищающихся, с треском на воздух взлетающих артиллерийских палубов и с
громогласным "ура" казаков моих! Свалка эта продолжалась с некоторыми
.переменами до времени появления французской кавалерии, а за нею и
гвардии[40].
Тогда я подал сигнал, и вся партия, отхлынув от дороги, начала строиться.
Между тем гвардия Наполеона, посредине коей он сам находился, подвигалась.
Вскоре часть кавалерии бросилась с дороги вперед и начала строиться с
намерением отогнать нас далее. Я весьма уверен был, что бой не по силе, но
страшно хотелось погарцевать вокруг его императорского и королевского
величества и первому из отдельных начальников воспользоваться честью отдать
ему прощальный поклон за посещение его. Правду сказать, свидание наше было
недолговременно; умножение кавалерии, которая тогда была еще в положении
довольно изрядном, принудило меня вскоре оставить большую дорогу и уступить
место громадам, валившим одна за другою. Однако во время сего перехода я
успел, задирая и отражая неприятельскую кавалерию, взять в плен с бою сто
