намерение самому атаковать его. Но прежде сего мне хотелось и наметать и
натравить сии новые войска, составлявшие большую половину моей партии. К
тому же, если малочисленным отрядом можно было управлять, так сказать,
разбойнически, без предварительного устройства, а братски и крутою
строгостью, то сего не можно уже было продолжать с семьюстами человек.
Итак, до 3-го октября я принужден был заняться образованием постановлений
внутреннего управления партии, показанием лучшего, по моему мнению,
построения оной в боевой порядок. Сделав несколько практических примеров
для нападения, отступления и преследования, я в первый раз испытал
рассыпное отступление, столь необходимое для партии, составленной из одних
казаков, в случае нападения на нее превосходного неприятеля. Оно состояло,
во-первых, чтобы по первому сигналу вся партия рассыпалась по полю,
во-вторых, чтобы по второму сигналу каждый казак скакал сам из вида
неприятеля и, в-третьих, чтобы каждый из них, проехав по своевольному
направлению несколько верст, пробирался к предварительно назначенному в
десяти, а иногда и в двадцати верстах от поля сражения сборному месту.
Третьего мы выступили и пришли в село Покровское. Четвертого я предпринял
общий поиск и разделил партию на три части так, чтобы в каждой из них
находилась часть Попова полка.
Две сотни оного и старую команду сборных казаков моих, под начальством
Попова, я определил идти на речку Вязьму в лес, что между столбовой дорогою
и селением, кажется, Лузинцовым. При сей части я находился.
Первый Бугский полк и сотня Попова полка с ротмистром Чеченским - чрез
столбовую дорогу, на речку Вязьму, к селениям Степанкову и Вопке.
Две сотни Попова полка с ахтырскими гусарами, под командою маиора
Храповицкого, - к Семлеву; пехота оставалась в Покровском. За два часа пред
рассветом все отделения были в движении. Первый отряд остановился в лесу за
несколько саженей от мостика, лежащего на речке Вязьме. Два казака взлезли
на дерева для наблюдения.
Не прошло часу, как казаки слабым свистом подали знак. Они открыли одного
офицера, идущего пешком по дороге с ружьем и с собакою. Десять человек сели
на коней, бросились на дорогу, окружили его и привели к отряду. Это был
4-го Иллирийского полка полковник Гетальс[29], большой охотник стрелять и
пороть дичь, и опередивший расстроенный баталион свой, который шел
формироваться в Смоленск. С ним была лягавая собака и в сумке - убитый
тетерев. Отчаяние сего полковника более обращало нас к смеху, нежели к
сожалению. После расспроса его обо всем, что нужно было, он отошел в
сторону и ходил, задумчивый, большими шагами; но каждый раз, когда
попадалась ему на глаза лягавая собака его, улегшаяся на казачьей бурке, -
каждый раз он брал позицию Тальмы в "Эдипе" и восклицал громким голосом:
"Malheureuse passion!"[30]; каждый раз, когда бросал взгляд на ружье свое,
- увы! - уже в руках казаков, или на тетерева, повешенного на пику, как
будто вывеской его приключения, - он повторял то же и снова зачинал ходить
размеренными шагами.
Между тем стал показываться и баталион. Наши приготовились, и, когда
подошел он в надлежащее расстояние, весь отряд бросился на него: передние
казаки вроссыпь, а резерв - в колонне, построенной в шесть коней. Отпор был
непродолжителен. Большая часть рядовых побросала оружие, но многие,
пользуясь лесом, рассыпались по оному и спаслись бегством.
Добыча состояла в двух офицерах и в двухстах нижних чинах.
В одно время ротмистр Чеченский встретил фуры с провиантом, ночевавшие в
лесу на дороге от Вопки к Вязьме. Неприятель, приметя казаков, торопился
становить обоз полукружием, дабы из-за него защищаться. Но Чеченский не дал
им времени исполнить сего построения, ударил и овладел транспортом.
Тогда прикрытие; состоявшее из пехоты, бросилось в средину леса, продолжая
огонь беспрерывный... Ярый Чеченский спешил своих, бросился в лес и ударил
на неприятеля в дротики. Сей удалой поступок довершил поражение, но стоил
пятнадцати лучших бугских казаков, которые пали тяжело раненными и убитыми.
С своей стороны, маиор Храповицкий, выбравшись на столбовую дорогу,
обратился к Семлеву. Пользуясь родом войска, составлявшим отряд его, он
приказал шедшим впереди отряда ахтырским гусарам надеть флюгера на
пики [31], а казакам скрываться за ними, взяв дротики наперевес. Таким
образом, отряд сей казался издали польскою кавалериею, идущею от
неприятельской армии к Смоленску.
Долго Храповицкий никого не встречал, но около Семлева он увидел
многочисленный транспорт огромных бочек, подвигавшийся к нему навстречу с
прикрытием и без малейшей осторожности, полагая отряд Храповицкого польским
отрядом. Наши допустили неприятеля на пистолетный выстрел и разом,
приклонив пики, закричали "ура!" и ударили со всей возможной
стремительностью на него. Большая часть прикрытия рассыпалась, но поручик
Тилинг с горстию своих защищался до тех пор, пока не был ранен; тут и
оставлен последними его окружавшими товарищами.
Сей транспорт состоял в новой одежде и обуви на весь 1-й Вестфальский
гусарский полк и (по накладной, найденной у Тилинга) стоил семнадцать тысяч
франков в Варшаве.
Возвращаясь с добычею к селу Покровскому, Храповицкий был атакован сильною
шайкою мародеров, засевшею в лесу, чрез который надлежало ему проходить.
Видя, что нельзя пробиться сквозь неприятеля, столь выгодно расположенного,
он объехал его чащею леса и благополучно прибыл в Покровское вечером, где
соединился с отрядами Попова 13-го и ротмистра Чеченского.
В сем сложном поиске Попова полк не уступил ни в чем войскам, партию мою
составлявшим. В оном оказались казаки отличной меткости и отважности.
Лучший офицер сего полка или, лучше сказать, один из отличнейших офицеров
всего донского войска был сотник Бирюков; после его заметны были хорунжие
Александров и Персианов.
Пленные (коих число простиралось до четырехсот девяноста шести рядовых,
одного штаб- и четырех обер- офицеров) были немедленно отправлены в Юхнов,
так как и сорок одна фура, отбитые Чеченским. Лошади, взятые из-под
конвойных, частию были разделены между опешившими и худоконными казаками, а
частию розданы жителям. В тот же день поехал от меня курьер в главную
квартиру. Я описал дежурному генералу сей последний поиск и просил
награждения как отличившимся в действии, так и юхновскому дворянскому
предводителю Храповицкому, коего попечением партия моя ни одного дня ни в
чем нужды не имела, раненые получали пользование, покой и облегчение.
Оконча историческое, подошло и романическое: пред отъездом своим вошел ко
мне поручик Тилинг. Он говорил мне, что казаки взяли у него часы и деньги,
но что он, зная право войны, на это не в претензии, а просит только, чтобы
ему возвратили кольцо им любимой женщины. Увы! и ах! - я всегда склонен был
к чувствам, обуревавшим душу г. Тилинга! Сердце мое может включить в каждую
кампанию свой собственный журнал, независимый от военных происшествий.
Смешно сказать, но любовь и война так разделили наравне прошедшее мною
поприще, что и поныне я ничем не поверяю хронологию моей жизни, как
соображением эпох службы с эпохами любовных чувствований, стоящими, подобно
геодезическим вехам, на пустынной моей молодости. В то время я пылал
страстью к неверной, которую полагал верною. Чувства узника моего
отозвались в душе моей! Легко можно вообразить взрыв моей радости при
встрече с человеком, у одного алтаря служившим одному божеству со мной. Я
обещал ему стараться удовлетворить его желание, и по отправлении его в
Юхнов, когда возвратился разъезд, в котором были казаки, взявшие его в
плен, я был столько счастлив, что отыскал не только кольцо, но и портрет,
волосы и письма, ему принадлежавшие, и немедленно отослал их к нему при сей
записке: "Recevez, monsieur, les effets, qui vous sont si shers;
puis-sent-ils, en vous rappellant l'objet aime, vous prouver, que, le
couraqe et le malheur sont respectes en Russie, comme partout ailleurs.
Denis Davidoff, Partisan"[32].
Сей Тилинг жил до 1814 года в Орле, где всегда с благодарностью, но еще
больше с удивлением рассказывал о сем приключении, как рассказывают о
великодушии некоторых атаманов разбойников. Впоследствии я узнал, что,
устав, подобно мне, менять предметы любви с каждой кампанией, он при
заключении общего мира заключил законный союз с последней им любимою
женщиною и променял кочующую жизнь гусарскую на философическое уединение,
променял фантасмагорию на существенность.
Пятого числа партия пошла в Андреяны. Там я узнал, что неприятельский отряд
разделился надвое. Одна часть находилась в одной деревушке в направлении к
селению Крутому, а другая - в Лосмине, что возле Вязьмы. Мы немедленно
выступили к Крутому.
Отряд в сто человек, с хорунжиим Бирюковым, отправлен был к селу Белыщину.
Ему велено было остановиться у этого села скрытно и посылать разъезды
вправо и влево, чтобы заслонить нападение мое на неприятеля, расположенного
близ Крутого. Вся же партия пошла поспешно к последнему селу, забирая
влево, чтобы сохранить сообщение с Бирюковым и, в случае удачи, отбросить
неприятеля в противную сторону той, где находилась другая часть оного.
Неопределительность в расстоянии от Андреян до деревушки, находящейся близ
Крутого, была причиною, что вместо того, чтобы нам прибыть часа за два
перед вечером, мы прибыли тогда, как уже было темно. Надо было решиться:
или отложить нападение до утра, или предпринять ночную атаку, всегда
неверную, а часто и гибельную для атакующего. Всякое войско сильно взаимным
содействием частей, составляющих целое, а как содействовать тому, чего не
видишь К тому же мало .таких людей, которые исполняют долг свой, не глядя
на то, что на них не глядят. Большая часть воинов лучше воюет при зрителях.
Сам Аякс требовал денного света для битвы. Я знал сию истину, но знал также
и неудобства отлагать атаку до утра, когда ржание одной лошади, лай собаки
и крик гуся, спасителя Капитолия, - не менее ночной атаки могут повредить
успеху в предприятии. Итак, с надеждой на бога, мы полетели в бой.
Мелкий осенний дождь моросил с самого утра и умножал мрак ночи. Мы ударили.
При резервном полку оставалась пехота. Передовая неприятельская стража,
запрятанная под шалашами, спокойно спала... и не проснется! Между тем
Храповицкий и Чеченский, вскакав в деревушку, спешили несколько казаков и с
криком "ура!" открыли огонь по окнам. Подкрепя их сотней человек пехоты и
взяв две сотни казаков из резерва, я бросился с ними чрез речку Уду, чтобы
воспретить неприятелю пробраться к Вязьме окружною дорогою. Мрак ночи был
причиною, что проводник мой сбился с пути и не на то место привел меня, где
обыкновенно переезжают речку. Это принудило нас спуститься как попало с
довольно значительной крутизны и кое-как перебраться на ту сторону. Не зная
и не видя местоположения, я решился, мало-помалу подвигаясь, стрелять как
можно чаще из пистолетов и во всю мочь кричать "ура!". К счастию,
неприятель не пошел в сию сторону, а, обратясь к Кикину, побежал в
расстройстве по дороге, которая лежит от Юхнова к Гжати.
Мы гнали его со всею партиею версты четыре. Тут я отрядил сотню казаков
вслед за бегущими и велел преследовать их как можно далее, забирая влево,
дабы быть ближе к партии, и потом держаться дороги между Вязьмою и
