разврат несколько раз разжалованный мною в рядовые и за храбрость несколько
раз пожалованный в вахмистры. Скрыпка и Колядка - надежные вахмистры.
Гусары все были отличного военного поведения. Наименую тех из них, коих не
забыл имена: Федоров, Зворич, Мацыпура, Жирко, Форост, Гробовой, Мацырюк,
Пучков, Егоров, Зола, Шкредов, Крут, Бондарев, Куценко, Приман, Осмак,
Лишар.
Урядники Донского войска, кои остались у меня в памяти, были: Тузов,
Логинов, Лестов; казаки: Афонин, Антифеев, Волков, Володька. Сожалею, что
забыл остальных, ибо большая часть из них достойны быть известными.
На 12-е [сентября] я предпринял поиск в самой Вязьме. Сердце радовалось при
обзоре вытягивавшихся полков моих. С ста тридцатью всадниками я взял триста
семьдесят человек и двух офицеров, отбил своих двести и получил в добычу
одну фуру с патронами и десять провиантских фур... Тут же я командовал
тремястами всадников; какая разница! какая надежда! К тому же ревность
обывателей, деятельность дворянского предводителя в разглашении о
поголовном ополчении, в продовольствии моей партии, в устроении на
собственное иждивение лазарета в Юхнове и, наконец, спасительное движение
армии на Калужскую дорогу - все улыбалось моему воображению, всегда быстро
летящему навстречу всему соблазнительному для моего сердца!
На рассвете мы атаковали в виду города неприятельский отряд, прикрывавший
транспорт провианта и артиллерийских снарядов. Отпор не соответствовал
стремительности натиска, и успех превзошел мое ожидание: двести семьдесят
рядовых и шесть офицеров положили оружие, до ста человек легло на месте;
двадцать подвод с провиантом и двенадцать артиллерийских палубов с
снарядами достались нам в добычу. Немедленно две фуры с патронами и триста
сорок ружей поступили в распоряжение командовавшего поголовным ополчением
отставного капитана Бельского; и таким образом, с первых дней я имел уже в
Знаменском почти на пятьсот человек готового оружия.
Четырнадцатого мы подошли к селению Теплухе, что на столбовой Смоленской
дороге, и остановились на ночлег со всею военною осторожностью. Там явился
ко мне крестьянин Федор из Царева-Займища с желанием служить в моей партии.
Этот удалец, оставя жену и детей, скрывшихся в лесах, находился при мне до
изгнания неприятеля из Смоленской губернии и только после освобождения оной
возвратился на свое пепелище. По возвращении моем из Парижа, в 1814 году, я
нарочно останавливался в Цареве-Займище, с тем чтобы посетить моего
храброго товарища, но мне сказали, что его уже нет на свете. Он умер от
заразы со многими поселянами, скрывавшимися в лесах во время его ратования.
Какое поучение! И те, кои избегают смерти, и те, кои на нее отваживаются, -
всем равная участь; каждому определен срок неминуемый!.. Стоит ли прятаться
и срамиться!
Четырнадцатого, к вечеру, начали подходить мародеры, а так как мы были
скрыты и во всей осторожности, то брали их без малейшего с их стороны
сопротивления и почти поодиночке. К десяти часам ночи число пленных дошло
до семидесяти человек и двух офицеров; у одного из них все карманы набиты
были грабленными печатками, ножичками и прочим. Надобно, однако, сказать,
что офицер сей был не француз, а вестфалец.
Пятнадцатого, около восьми часов утра, пикетные открыли шедшее от села
Тарбеева большое количество фур, покрытых белым холстом. Некоторые из нас
сели
на коней и, проскакав несколько шагов, увидели их, подобно флоту, на
парусах подвигавшемуся. Немедленно штабс-ротмистр Бедряга 3-й, поручики
Бекетов и Макаров с гусарами и казачьи полки помчались к ним наперерез.
Передние ударили на прикрытие, которое, после нескольких пистолетных
выстрелов, обратилось в бегство; но, быв охвачено Бугским полком, бросило
оружие. Двести шестьдесят рядовых разных полков, с лошадьми их, два офицера
и двадцать фур, полных хлебом и овсом, со всею упряжью, попались нам в
руки.
До сего времени все предприятия мои были направлены между Гжатью и Вязьмою.
Успех их пробудил деятельность французского губернатора[23]. Он, собрав все
конные, чрез город сей следующие, команды, составил сильный отряд (из двух
тысяч рядовых, восьми офицеров и одного штаб-офицера) и предписал ему[24]
очистить от набегов моих все пространство между Вязьмою и Гжатью, разбить
непременно мою партию и привезти меня в Вязьму живого или мертвого[25]. О
таковой неучтивости я извещен был еще 13-го сентября, а 15-го, по взятии
транспорта, уведомился чрез конного крестьянина, что отряд сей подошел уже
к Федоровскому. Я старался, сколь возможно, чтобы случайность не мешалась в
предприятия и извороты мои, вследствие чего вся моя партия выступила сейчас
из Теплухи и пошла по дороге к селу Шуйскому. Пройдя некоторое расстояние,
она по лощине, покрытой лесом, повернула круто вправо, перешла вне вида
Теплухи столбовую дорогу и отступила чрез Румянцеве в Андреевское. Там,
проведя ночь в строжайшей осторожности, пошла усиленным шагом на село
Покровское, находившееся в пяти верстах от столбовой дороги.
Перемещение мое основывалось на трех предположениях: или отряд, назначенный
против меня действовать, потеряв меня из виду, обратится к первому
назначению своему, то есть продолжать будет путь свой к Москве; или,
гоняясь за мною от Дорогобужа до Гжати и от Гжати к Дорогобужу, и изнурит
лошадей своих, и представит мне случай поразить его с меньшим затруднением
или, разделясь, чтобы охватить меня, подвергнет себя разбитию по частям.
Восемнадцатого, вечером, по прибытии нашем в село Покровское, крестьянин,
пришедший с большой дороги, объявил нам, что он видел пехотного солдата,
бежавшего из транспорта пленных наших, которые остановились на ночлег в
селе Юреневе, и что сей солдат ночует в селе Никольском, между Юреневом и
Покровским. Я спросил крестьянина, может ли он привести ко мне солдата
сего? Он отвечал, что может, но что так как одному ему идти туда страшно,
то просит казака проводить его. Я ему дал известного урядника Крючкова, и
они отправились.
Девятнадцатого, за два часа перед рассветом, посланные мои возвратились и
привели этого солдата. Он объявил мне, что, точно, тысяча человек наших
пленных остановилась в Юреневе, что часть их заперта в церкви, а часть
ночует в селе по избам, где расположена и часть прикрытия, состоящего всего
из трехсот человек. Я велел садиться на коней, и, пока партия вытягивалась,
Крючков при крестьянине и солдате рассказал мне, как, подъехав к
Никольскому, они встретили прохожего, который объявил им, что при нем вошла
в оное село шайка мародеров, как крестьянин оробел и не смел войти в село,
но что он, Крючков, расспрося его подробно о месте, где ночует солдат,
надел на себя кафтан крестьянина, вошел в село, наполненное французами,
прямо пришел к сенному сараю, где, по рассказу крестьянина, должен был
ночевать солдат, разбудил и вывел его оттуда. Такой отважный поступок
усугубил большое уважение к нему всех его товарищей, а меня поставил в
приятную обязанность донести о том самому светлейшему.
Мы обошли Никольское и остановились за четверть версты от Юренева; еще было
час времени до рассвета. К несчастью, пока партия была на марше, транспорт
пленных поднялся и пошел далее по Смоленской дороге, оставя место свое трем
баталионам польской пехоты, шедшим от стороны Смоленска в Москву. Один из
них
расположился в селе, а два за церковью, на биваках. Войска сии были в
совершенной оплошности, что доказывает неумышленность сего перемещения.
Основываясь на рассказе солдата и полагая, что в самом селе не более
половины прикрытия, ибо другую половину я полагал около церкви, заключавшей
в себе другую часть наших пленных, я с рассветом осмотрел местоположение и
приказал шестидесяти человекам пехоты, прокравшись лощиною к селу,
вторгнуться в средину улицы, закричать: "Ура, наши, сюда!" - и на штыках
вынести вон неприятеля. Сею пехотою командовал отставной мичман Николай
Храповицкий.
В одно время Бугский полк должен был объехать село и стать на чистом месте,
между деревнею и церковью, дабы отрезать дорогу оставшимся от поражения.
Прежний мой отряд и Тептярский полк я оставил в резерве и расположил
полускрытно около леса, приказав им открывать разъездами столбовую дорогу к
Вязьме.
Распоряжение мое было исполнено со всею точностию, но не с той удачею,
каковую я ожидал. Пехота тихо пробралась лощиною и, бросясь в село, вместо
пленных наших и слабого их прикрытия попалась в средину хотя оплошного, но
сильного неприятельского баталиона. Огонь затрещал из окон и по улице...
Герои! Они опирались брат на брата и штыками пробили себе путь к Бугскому
полку, который подал им руку. В пять минут боя из шестидесяти человек
тридцать пять легло на месте или было смертельно ранено.
Между тем Чеченский с Бугским полком совершенно пресек путь атакованному
баталиону, который, ожидая подкрепления, мнил до прибытия его удержаться в
селе и усилил огонь по нас из изб и огородов. Кипя мщением, я вызвал
охотников зажечь избы, в коих засел неприятель... Первыми на то отважились
оставшиеся мои двадцать пять героев! Избы вспыхнули, и более двухсот
человек схватилось пламенем. Поднялся крик ужасный, но было поздно! Видя
неминуемую гибель, баталион стал выбегать из села вроссыпь. Чеченский сие
приметил, ударил и взял сто девятнадцать рядовых и одного капитана в плен.
Тогда баталион столпился, был несколько раз атакован и отступил с честью к
двум вышеупомянутым баталионам, которые уже шли от церкви к нему на помощь.
Когда они показались, я, видя, что нам нечего с ними будет делать, приказал
понемногу отступать. Огонь, ими по нас производимый, причинил мало вреда, и
мы, подобрав наших раненых, вскоре вышли из выстрелов. В это время один из
посланных разъездов к стороне Вязьмы уведомил меня о расположенном
артиллерийском парке версты за три от места сражения, за столбовою дорогою.
Я, отправя раненых в Покровское под прикрытием Тептярского полка, помчался
с остальными войсками к парку и овладел оным без малейшего сопротивления.
Он состоял в двадцати четырех палубах, в ста сорока четырех волах для
перевозки их употребленных и двадцати трех фурманщиках; прочие скрылись в
лесах. Возвратясь после сего полууспешного поиска в Покровское, я был, по
крайней мере, утешен тем, что опыт поисков, сделанных мною с первою моей
командою на Смоленской дороге, обратил светлейшего к предложению моему, и
легкие отряды назначены были действовать на путь сообщения неприятеля.
Едва мы успели расположиться в Покровском, как известился я, что новый
транспорт пленных наших, числом четыреста человек, остановился неподалеку
от нас. Быв уже раз наказан за отвагу штурмовать селение, занятое пехотою,
я отрядил вперед урядника Крючкова с шестью отборными казаками: Ластевым,
Афониным, Володькой, Волковым и еще двумя, коих забыл имена, и велел ему,
подъехав к деревне, выстрелить из пистолетов и поспешно скрыться, дабы тем,
встревожа прикрытие, принудить его искать себе покойнее для привала место.
Партия же следовала за Крючковым скрытно и оставалась в засаде, ожидая
выхода транспорта из селения.
Совершенный успех увенчал мое предприятие. Едва Крючков и казаки его,
выстреля, удалились от деревни, как весь транспорт стал вытягиваться из
оной. Дав ему отойти на расстояние около двухсот саженей, партия моя
поднялась на высоту и часть ее бросилась по долу в атаку. Пленные помогли
атакующим, и прикрытие, в сто шестьдесят шесть человек и четыре офицера
состоявшее, мгновенно было обезоружено. С добычею сей я воротился на ночлег
