Совместное владение угодьями, жертвоприношения предкам, кровная месть и
связанные с ней межплеменные войны - все это входило в компетенцию не
отдельного лица, а рода в целом. В монголах укоренилось представление о
родовом коллективе как основе социальной жизни, о родовой (коллективной)
ответственности за судьбу любого рода и об обязательной взаимовыручке. Член
рода всегда чувствовал поддержку своего коллектива и всегда был готов
выполнять обязанности, налагаемые на него коллективом. Но в такой жесткой
системе пассионарность отдельных родовичей не только не нужна - она ей
прямо противопоказана, ибо подрывает авторитет старейшин, а тем самым и
родовые порядки.
Но монгольские роды охватывали все население Монголии только номинально. На
самом деле постоянно находились отдельные люди, которых тяготила дисциплина
родовой общины, где фактическая власть принадлежала старейшим, а прочие,
несмотря на любые заслуги, должны были довольствоваться второстепенным
положением. Те богатыри, которые не мирились с необходимостью быть всегда
на последних ролях, отделялись от родовых общин, покидали свои курени и
становились "людьми длинной воли" или "свободного состояния", в китайской
передаче - "белотелые" (байшень), т.е. белая кость*22. Судьба этих людей
часто была трагична: лишенные общественной поддержки, они были принуждены
добывать себе пропитание лесной охотой, рыбной ловлей и даже разбоем, за
что их убивали. С течением времени они стали составлять отдельные отряды,
чтобы сопротивляться своим организованным соплеменникам, и искать вождей
для борьбы с родовыми объединениями. Число их неуклонно росло, в их среде
рождались идеалы новой жизни и нового устройства общества, при котором их
бы перестали травить, как волков. Этими идеалами стали: переустройство быта
на военный лад и активная оборона родины, т.е. Великой степи, от
чжурчжэньских вторжений, недвусмысленно названных в империи Кинь
"уменьшением рабов и истреблением людей"*23. Эти истребительные походы
повторялись раз в три года, начиная с 1161 г. Девочек и мальчиков не
убивали, а продавали в рабство в Шаньдун. "Татары убежали в Шамо (пустыню),
и мщение проникло в их мозг и кровь"*24. Те, кому удавалось спастись из
плена, пополняли число "людей длинной воли", которое увеличивалось в
течение 20 лет. Но не будем забегать вперед, а сосредоточим внимание на
середине XII в. - фазе этнического становления монгольского этноса.
Закономерно поставить вопрос: на чьей стороне должно оказаться сочувствие
читателя или кто был прав: родовичи или "люди длинной воли"? Вопрос этот
лежит скорее в сфере эмоций, нежели в области научного анализа. Однако
эмоции и рациональный анализ так переплетены друг с другом, что
размежевание их было бы искусственно и бесперспективно.
Конечно, вопрос надо формулировать несколько иначе: не кто прав или
симпатичен, а кто мог обеспечить монгольскому этносу возможность
существования и развития? Кто мог организовать оборону от истребительных
походов чжурчжэней и сохранить наследие предков - верность ближним,
святость очага, нерушимость произнесенных клятв и уважение к обычаям,
заменявшим монголам законы? Казалось бы, что поборниками обычного права и
законов гостеприимства должны были оказаться не бездомные бродяги с
"длинной волей", а родовичи, связанные с традициями и родными угодьями,
консерваторы по принятому принципу. Но посмотрим, как эти приличные люди
вели себя в десятилетия своего безраздельного господства.
115. ЗАБВЕНИЕ ДРЕВНИХ ОБЫЧАЕВ
Хотя в 1147 г. монголы победоносно окончили войну с чжурчжэнями и заключили
почетный, выгодный и желанный мир, в Великой степи было неспокойно.
Мир был непрочен. Будучи шаманистами, а не митраистами, чжурчжэни клятв не
соблюдали. А еще хуже, что они развратили своих соседей - татар. Эти
последние использовали свой престиж степного народа для того, чтобы
получать от Алтан-хана империи Кинь мзду за наигнуснейшие преступления,
главным образом предательства.
Старший сын Хабул-хагана, Окин-Барха, красотой и изяществом напоминал
девушку*25. Люди поражались его круглому открытому лицу с полным
подбородком*26. У него был женатый сын, но внука своего, Сэчэн-беки,
Окин-Барха не увидел. Окин-Барху подстерегли татары и выдали Алтан-хану,
т.е. чжурчжэньскому монарху Холу. Несчастного царевича приколотили
железными гвоздями к деревянному ослу и дали умереть медленной и
мучительной смертью. Это случилось еще при жизни Хабул-хагана, т.е. до 1147
г., но и потом было не лучше.
В 1150 г. новый император Кинь, Дигунай, приказал напасть на непокорных
кочевников*27, несмотря на мир, заключенный в 1147 г. На этот раз жертвой
предательства татарского вождя Нор-Буюрук-хана оказался хан кераитов Маркуз
, т.е. Марк (несторианин). Его тоже выдали на смерть, и он погиб на том же
деревянном осле. Его вдова, красавица Кутуктай-херикун ("волнующая своей
красотой"), нашла способ, столь же вероломный, убить несколько татарских
вождей во время пира*28, но это, хоть и удовлетворило ее чувства, ничего не
изменило.
После смерти Хабул-хагана и гибели Маркуза монгольскими родами стал ведать
племянник Хабула Амбагай-хаган, которого покойный предпочел семи своим
сыновьям. Его также заманили к себе татары*29, с которыми у монголов был в
это время мир, скрепленный помолвкой сына Амбагая с дочерью вождя племени
"белых (чаган) татар". По монгольскому обычаю, между помолвкой и свадьбой
должно пройти несколько лет, иногда даже пять-шесть*30. За эти годы
политическая ситуация изменилась, о чем Амбагай не знал.
Пока в империи Кинь правил изверг и самодур Дигунай, убивавший своих
приближенных и стремившийся покорить Южный Китай, в Степи было относительно
спокойно. Но в 1161 г. Дигунай был убит своими приближенными, и новый
император Улу издал манифест, в котором говорилось о войне с монголами.*31
Был задуман большой карательный поход против ничего не подозревавших
монголов, и чжурчжэньские дипломаты привлекли на свою сторону татар. Именно
в эти роковые дни Амбагай-хаган поехал в гости к "белым татарам", чтобы
привезти к себе домой невесту с приданым. Спутниками его были его младший
брат Тодоен-отчигин и советник Чинтай-нойон. Последний, будучи человеком
умным и предусмотрительным, пытался уговорить Амбагая вернуться, ссылаясь
на неблагоприятные приметы, но тот отказался считаться с суевериями и
прибыл на пир, устроенный в его честь.
Вождь соседнего племени байат-дуклат Мунка-чаутхури пригласил к себе
Тодоен-отчигина вместе с советником и тоже угощал на славу. Через десять
дней, в разгар пира, прибыл гонец от татар и сообщил, что Амбагай схвачен,
татары просят доставить и Тодоена, а самим выступить в поход на монголов.
Однако дуклаты не предали гостя. Мунка по совету своих старшин дал ему коня
и рекомендовал не медлить в пути. Тодоен спасся, но татары разграбили
становище дуклатов*32.
Привезенный к чжурчжэньскому "алтан-хану" Улу, Амбагай был пригвожден к
деревянному ослу, но перед смертью велел одному из своих нухуров
(дружинников) передать императору: "Ты не полонил меня своим мужеством,
доблестью и ратью, а другие... привели меня к тебе. Убивая меня так
позорно, ты делаешь своими врагами Хадана-тайши, Хутула-каана и
Есугей-багатура, старших и младших родичей улуса монгольского... Нет
сомнения, они подымутся для мщения тебе за мою кровь. Убивать меня
неблагоразумно". В ответ на это Улу рассмеялся и дал дружиннику несколько
коней, чтобы тот уведомил монголов об убийстве Амбагая. Тот, добравшись до
кочевий племени дурбан, попросил сменить усталого коня, но те вопреки
степному обычаю отказали. Бедняга загнал своих лошадей насмерть и дошел
домой пешком*33.
Как же встретили монголы эту трагическую весть? Они, сославшись на волю
покойного, поставили ханом Хутулу. "И пошло у монголов веселие с пирами и
плясками... вокруг развесистого дерева на Хорхонахе (у берега Онона). До
того доплясались, что выбоины образовались по бедро, а кучи пыли по
колено"*34. Да, в каждом из нас достаточно сил, чтобы перенести страдания
ближнего!
Новый хан был могуч и свиреп, как медведь, но еще более глуп. Поход на
чжурчжэней, в отмщение за кровь Амбагая, не состоялся потому, что хан не
мог его организовать*35. Вместо этого он затеял охоту с соколами и был
застигнут в степи дурбанами. Нухуры разбежались кто куда, а хан с конем
увяз в небольшом болотце. Тут-то он себя проявил. Врагов, подъехавших к
другому краю болота, он отогнал выстрелами из лука, потом схватил коня за
холку и вытащил из грязи, затем, решив, что возвращаться без добычи стыдно,
украл у дурбанов жеребца с табуном кобылиц и, наконец, наполнил сапоги (ибо
другой тары у него не было) яйцами дикой утки. После этих подвигов он
вернулся домой, где по нему шли поминки. Как он погиб - неизвестно, но
вскоре его сменил Хадан-тайши, который только за 1161-1162 гг. проиграет
татарам тринадцать сражений*36.
Особенно трагичным для монголов было поражение при озере Буир-Нор в 1161
г., после чего монгольское ханство распалось, так как часть племен
отказалась класть жизнь за бездарного предводителя и выполнять приказы,
неисполнимость которых была очевидна.
Чжурчжэньское правительство, узнав о таком сверхудачном для него обороте
дел, приостановило готовившийся поход*37 ради экономии средств, которые
понадобились новому императору Улу для подавления восстания киданей. Кидани
продолжали ненавидеть своих поработителей. Узнав об убийстве кровожадного
Дигуная, они сочли 1162 г. моментом, благоприятствующим восстанию. Однако
чжурчжэньские ветераны снова одержали победу. Захваченных в плен воинов
предали казни, а женщин обратили в наложниц*38. Эта неожиданная диверсия
спасла монголов от полного истребления.
С другой стороны, китайская война поглощала большие силы чжурчжэней вплоть
до 1165 г., когда китайцы были наголову разбиты при Хуай-Яне. После этой
битвы был заключен выгодный для чжурчжэней мир, но время для войны с
монголами оказалось упущено.
Но даже при столь благоприятном стечении обстоятельств Монгольское ханство
находилось на краю гибели. Зажатые татарами с юго-востока, а меркитами - с
северо-запада, монголы должны были найти союзника, который помог бы им даже
не победить, а хотя бы уцелеть. Тогда Хадан обратился за помощью к
кераитскому принцу, сыну погибшего Маркуза, носившего титул "гурхан" (глава
межплеменного объединения). По-видимому, они договорились, но перед
отъездом кравчие гурхана угостили монголов, согласно обычаю, тарасуном
(молочной водкой). Нухуров вырвало, и они уцелели, а Хадан, пивший
последним, вскоре скончался. Видимо, чжурчжэньские шпионы проникли и сюда.
После гибели Хадана Монгольская держава распалась, но поскольку защищаться
от врагов было нужно, то военным предводителем стал один из внуков
Хабул-хагана - Есугей-багатур.
116. ЕСУГЕЙ-БАГАТУР
В то самое время, когда татары везли связанного Амбагай-хагана на смертную
муку в Китай, его молодой племянник Есугей забавлялся охотой на птиц на
зеленом берегу светлого Онона. Навстречу ему попался возок, в котором
сидела молодая, очень красивая девушка, а рядом ехал ее новобрачный -
Еке-Чиледу из племени меркит. Есугей немедленно съездил домой и вернулся с
двумя своими братьями. Чиледу понял, что он один не справится с тремя
богатырями, и, хлестнув коня, пустил его полным галопом, пытаясь скрыться
за холмом. Монголы помчались за ним, но отстали настолько, что Чиледу,
обогнув холм, вернулся к возку. Умная девушка быстро сказала ему: "Разве ты
не понял, что дело идет о твоей жизни? Найди себе другую жену, но назови ее
моим именем - Оэлун. Спасайся". Трое преследователей уже показались из-за
сопки и подлетали к Чиледу. Снова хлестнул своего скакуна меркит и помчался
вверх по Онону. Монголы долго гнались за ним, но отстали. Тогда они
вернулись к возку и повезли плачущую пленницу к себе в становище. Они не
были злыми и утешали Оэлун тем, что теперь, мол, все равно ничего вернуть
нельзя.
Да, по тем жестоким временам это было обыкновенное умыкание невесты, хотя
