прищурившись, смотрел на Мартынова.
- А почему бы вам не пригласить для этого профессионального
испытателя, наверняка у пространственников есть для этого специально
подготовленные люди?
- Конечно, есть люди! Конечно, мы могли пригласить испытателя. Но
ведь ни один корабль не вернулся! Почти наверное придется садиться на
планету, а там уже нужен совсем другой специалист. Креме всего прочего, у
тебя диплом навигатора первого класса. Не каждый испытатель имеет первый
класс.
Трансатлантический лайнер выплюнул посадочную кабину на высоте
двенадцати тысяч метров, даже не замедлив скорости.
Прозрачный пластиковый кокон некоторое время летел по инерции, потом
начал медленно падать. На высоте трех тысяч метров его подхватил силовыми
полями диспетчер местной линии и медленно повел по пеленгу. До дома
оставалось меньше десяти минут полета. Ротанов откладывал нелегкую для
себя встречу с Олегом и дотянул до самого последнего дня. Дел во время
подготовки экспедиции в Центрограде было невпроворот, и он подумал с
горечью, что оправданий у него сколько угодно. С Олегом они вместе учились
в навигаторском, потом Ротанов поступил на курсы инспекторов, а Олег не
прошел по конкурсу и остался простым навигатором. Студенческая дружба,
несмотря на разную работу, сохранилась, с годами окрепла и превратилась в
холостяцкую мужскую привязанность. Каждому из них, возвращаясь из дальних
экспедиций, приятно было сознавать, что дома кто-то ждет. Так получалось,
что мимолетные знакомства с женщинами в промежутке между двумя
экспедициями не выливались ни во что прочное, а дружба с Олегом
оставалась. И каждый год они собирались улететь вместе в очередную
экспедицию. Уезжая в Центроград пробивать экспедицию к Гидре, он твердо
пообещал, что уж на этот раз... Олег знал, что Ротанов не бросал слов на
ветер, и теперь, конечно, спокойно сидит дома и ждет вызова.
Кабина пробила слой облачности, и под ней, насколько хватало взгляда,
раскинулось зеленое лесное море. Тут и там мелькали маленькие домики
одиноких коттеджей. При современном транспорте люди селились где хотели,
проблемы расстояний практически не существовало. Перелет с другого
полушария с доставкой на дом занял у Ротанова не больше трех часов.
Капсула ткнулась своим округлым носом в зеленый куст и раскололась
надвое. Ротанов прихватил сверток с модной курткой из ренилана,
привезенной в подарок Олегу, не заботясь о кабине, направился к дому.
Кабину поднимут к очередному рейсовому лайнеру.
Дом встретил его запахом некрашеного дерева. Заскрипели рассохшиеся
доски крыльца. Ротанов остановился перед дверью и с минуту стоял
неподвижно, вдыхая густой аромат хвои. Он любил этот лесной дом. Может
быть, потому, что бывал здесь так редко...
Колодец с журавлем во дворе без всяких там автоматических насосов и
силовых подбросов. Настоящий колодец. Интересно, наносил ли Олег воды?
Наверно, и печь, как всегда, не топлена. Чрезмерная привязанность Олега к
старинному укладу жизни имела все же некоторые неудобства. Из последнего
робота-уборщика Олег сделал, кажется, ручной пылесос, и с тех пор их
совместное холостяцкое жилище было покрыто изрядным слоем пыли. Ротанов
усмехнулся, стараясь вспомнить, когда в последний раз они сдавали ключ в
бюро обслуживания. Кажется, в прошлом году... Скрипнула дверь. Показалось
заспанное лицо Олега.
- Ты чего топчешься на пороге?
- Воздух наш после столицы располагает к раздумьям.
- Ага, понятно. Но ты все-таки проходя. Мне Ирина звонила. Сказала,
какой у тебя рейс. Я даже печь истопил. Запомни, теперь твоя очередь.
- Ирина? Она-то откуда знает?
- Это ты у нее спроси. И, между прочим, можешь не мучиться
угрызениями совести. Я все уже знаю про твою экспедицию.
- Тоже Ирина?
- У меня свои источники информации.
Можно было избежать нелегкого разговора, но все же чего-то Ротанов не
понимал. Слишком просто Олег все это принял. Вряд ли при всем желании ему
удалось бы так хорошо разыграть равнодушие. Что-то здесь другое.
Интересно, что?
В комнате, заставленной грубой деревянной мебелью, топилась огромная
русская печь. Печь - детище Олега. Он сделал эту диковинку по музейным
чертежам. К нему даже приезжали какие-то специалисты смотреть на по чудо.
В огромном овальном отверстии пылал огонь. Можно было сесть на широкую
деревянную скамью и помолчать. За долгие годы, проведенные в космосе, они
мучились молчанию. Но там оно было другим. Нашелся котелок душистой
вареной картошки, рассыпчатой, с салом. Сало, правда, было вроде
синтетическим. Ротанов не стал уточнять.
После ужина образовалась неловкая пауза. Оба понимали, что разговора
об экспедиции им все равно не взбежать. Ротанову хотелось узнать, что
скрывается за показным равнодушием Олега, но спрашивать об этом не мог,
чтобы не причинить другу лишнюю боль. Чтобы сразу со всем покончить,
Ротанов наконец сказал:
- О том, что полетит один человек, было решено заранее, еще до того,
как меня пригласили.
- Я знаю.
- Ну вот и отлично. Я, правда, не понимаю, откуда тебе все известно.
И не знаю поэтому, что бы ты хотел от меня услышать.
- Что ты будешь делать после перехода, когда откажет двигатель или
управляющий центр корабля?
- Ты хочешь сказать, если откажет?
- Я сказал то, что хотел.
- Ну, в таком случае мне разрешается сесть на планету.
- Я так и думал. Какой класс корабля?
- Исследовательский. Второго класса.
- Почему второго?
- Первый слишком тяжел для экспериментального двигателя. И команды на
борту для первого будет маловато...
После этого опять надолго замолчали. Хорошо, что хоть тишина у них в
доме никогда не бывала полной. Все время что-то шуршало, вздыхало,
двигалось. Скрипели половицы, щелкали бревенчатые стены. Казалось, дом
живет своей, отдельной от них жизнью.
Ротанов проснулся глубокой ночью. Синий неправдоподобный свет тихо
лился в открытые окна дома. Почему-то на Земле иногда бывают такие яркие
ночи, словно целый день копится невидимая красота, чтобы ночью щедро
выплеснуться этой голубоватой прозрачной тишиной.
Ротанов лежал на толстом слое искусственного меха, покрывавшего
лежанку на печи. Всегда ему было здесь слишком жарко. Всегда он просыпался
среди ночи и лежал потом подолгу в темноте, слушая, как шумит за окном
ночной ветер, запутавшийся в кронах деревьев. Он думал о Дуброве,
оставшемся председателем совета на Реане. О том, как мало, в сущности,
времени отведено в жизни человека на общение с друзьями. Чуть только
повстречаешь хорошего человека, а дорога уже свернула в сторону, и опять
ты один пробираешься сквозь колючие заросли. И вот уже мысли сами собой
сворачивают на запретную тропу, возвращаются к гордой рэнитке, не
пожелавшей принять его помощи. Он еще только начинает путь и не знает,
куда приведет дорога. Дождется ли она помощи? Гидра была ее домом. Но
прошли тысячелетия. На планете, возможно, ничего не осталось - ни памяти,
ни пыли. А он все-таки думает о ней и не в силах себе запретить.
Снизу до него донеслось отрывистое нервное дыхание Олега, и Ротанов
подумал, что Олег, наверно, тоже не спит и думает о чем-то своем,
сокровенном. Неожиданно, без всякой подготовки, словно продолжая недавно
прерванный разговор, Олег сказал:
- Ирина очень хотела тебя видеть.
Ротанов не ответил. Лишь беспомощно пожал плечами, словно Олег мог
видеть в темноте этот его жест.
- Ты знаешь, какой у тебя срок?
- Срок чего? - не понял Ротанов.
- Если через шесть месяцев ты не вернешься, вылетает второй корабль.
От неожиданности Ротанов привстал на своей лежанке.
- Так. И полетишь, конечно, ты.
- Ты правильно догадался. Вытаскивать тебя из этой дыры на Гидре
поручено именно мне.
Наступил наконец день, когда, простившись с командами крейсеров
сопровождения, Ротанов подошел на ракетном шлюпе к своему "И-2". Черная
труба пространственного конвертера, словно удав, обхватила тело корабля,
сделала непривычными для глаза обтекаемые прежде формы. Ротанов подумал,
что корабль уродлив, как первый автомобиль. Придет время, и новый, только
что созданный двигатель станет сердцем корабля, а не придатком, как
сейчас. Отработаются формы, пространственные корабли станут красивее
сегодняшних. Но это случится еще не скоро, а пока маленькая неказистая
машина - самое совершенное из всего, чем располагает Земля.
В рубке, рассчитанной на четырех пилотов, было просторно. Но это,
пожалуй, единственное просторное помещение, оставшееся на корабле. Все
остальные, за исключением одной небольшой каюты, переоборудовали под
склады и хранилища. Слишком многое нужно было взять с собой. И прежде
всего - топливо. Его должно было хватить на обратный бросок к Земле.
Ротанов пристегнул амортизаторы и включил бортовой компьютер. Из динамика
сразу же раздалось монотонное тиканье хронометра.
- Тринадцать, двенадцать... одиннадцать, - бормотал компьютер. В
последний раз замерцал экран связи. На нем показалось озабоченное лицо
оператора, а потом руководителя полета. Что-то он хотел сказать, но не
успел. Экран отключился. Слишком велика была нагрузка в эти последние
секунды перед броском через бездну пространства, и компьютер автоматически
отсекал все лишнее, не имеющее прямого отношения к делу. Очевидно, ничего
серьезного все же не произошло, потому что отсчет продолжался.
- Девять, восемь... семь...
Вдруг Ротанову стало не по себе. Он подумал о том, что через
несколько секунд его сознание исчезнет, растворится в гигантском
энергетическом всплеске, возможно, навсегда... Рука непроизвольно
потянулась к аварийному выключателю. Но медленно, слишком медленно!
- Пять... четыре... три...
Почему же рука так медлит? Осталось несколько сантиметров, одно
движение - и перестанут, как глыбы, падать на него монотонные, равнодушные
цифры:
- Два, один, ноль!
2
Ротанов сидел в полной темноте. На пульте не светился ни один огонек.
Протяжно свистел воздух в респираторе скафандра, и это был единственный
звук. Лицо заливал пот (или кровь?). Он никак не мог сообразить, где
находится и почему сидит в скафандре, пока не вспомнил слово "ноль" и
вспышку, оборвавшую сознание. Из этого немудреного умозаключения, из
самого факта существования памяти, скафандра, пульта, на котором он уже
искал тумблеры аварийного освещения, из всего из этого следовало, что он
жив и что переход удался...
"Стоп, - оборвал он себя, - могло что-нибудь не сработать в последний
момент..."
Наконец над головой вспыхнул мертвенным светом аварийный
люминесцентный фонарь.
"Ноль времени... Ноль расстояний... Ноль энергии", - считывал он
показания приборов и измерителей. Скорее всего это означало, что ни один
измеритель не работал. Тут же он убедился, что не работают и локаторы.
Вообще ничего не работало, даже карманный калькулятор. Корабль был похож
на консервную банку. Надо было снять заслонки с перископов... Но он все
медлил с этим последним, окончательным действием, наверно, потому, что
боялся увидеть за бортом пустоту. Наконец решился... Механизмы ручного
действия, не связанные с электронным управлением, слушались безотказно.
Гидравлические усилители сдвинули в стороны тяжелые броневые заслонки. Это
произошло слишком резко, он даже не успел подготовиться и чуть не
вскрикнул, когда по глазам ударил сквозь линзы оптики колючий живой свет
