Эльзы от мотыги - и он тоже воскликнул: "Какая у нас Эльза-то умница!"
И подсел к ним, и тоже стал вместе с ними плакать. Жених долго сидел
в доме один-одинешенек; но так как никто не приходил, то он подумал:
"Они, пожалуй, меня там внизу ждут? Надо и мне туда же пойти, посмот-
реть, что они затевают?"
Сошел он в погреб и видит - сидят они все пятеро рядом и ревут, и
плачут жалобно, один другого перещеголять стараются.
"Да что же у вас за несчастье случилось?" - спросил он. "Ах, милый
Ганс, - заговорила Эльза, - сам подумай: как мы с тобой поженимся да бу-
дет у нас ребенок, да вырастет, да пошлем мы его, пожалуй, сюда пива на-
цедить, да вот эта мотыга, что там наверху торчит, на голову ему упадет,
да пришибет его до смерти! Так как же нам об этом не плакать?" - "Ну, -
сказал Ганс, - большего разума для моего домашнего обихода не требуется;
коли уж ты такая умная, Эльза, так я тебя возьму за себя замуж".
Хвать ее за руку, повел ее в дом и свадьбу с нею сыграл. Пожила она
сколько-то времени с Гансом, и сказал он ей: "Жена, я пойду на заработки
ради добычи денег, а ты ступай в поле и жни, чтобы у нас, кроме денег, и
хлеб был". - "Хорошо, милый Ганс, я так и сделаю".
Ганс ушел, а она наварила себе славной каши и взяла кашу с собою в
поле.
Когда она пришла на свое поле, то и сказала себе самой: "Что мне
прежде следует сделать? Жать ли прежде начать, кашу ли прежде кончать?
Э-э! Стану я прежде кашу кончать!"
И опорожнила свой горшок каши, и как уж очень-то наелась, опять стала
себя спрашивать: "Теперь что делать прежде? Жать ли мне прежде, спать ли
мне прежде? Э-э! Дай-ка я посплю прежде!" И залегла она в рожь, и крепко
уснула.
Ганс давно уж и дома был, а Эльза все еще не возвращалась; вот он и
сказал: "Экая у меня Эльза умная, экая старательная! До сих пор и домой
нейдет, и работает, ничего не евши".
А так как та все не возвращалась домой и уж завечерело, Ганс сам по-
шел за нею в поле, думает: "Дай, посмотрю, сколько она там нажала!" И
видит, что она ничего не нажала, а лежит во ржи да спит.
Тогда Ганс побежал домой, принес птицеловную сетку с маленькими бу-
бенчиками и накинул на нее эту сетку; а та все спит себе да спит.
Затем побежал он опять домой, запер входную дверь, уселся на свое
место и принялся за работу.
Наконец, когда уж совсем стемнело, умная Эльза проснулась и, когда
стала подниматься, то была словно полоумная, да и бубенчики-то брекотали
вокруг нее, чуть только она ступит шаг вперед.
Это напугало Эльзу, и она впала в сомнение - точно ли она и есть ум-
ная Эльза? И стала она себя спрашивать: "Я ли это или не я?" И сама не
знала, что ей на это ответить, и стояла в нерешимости. Наконец она наду-
мала: "Пойду-ка я домой и спрошу: я ли это или не я. Те-то уж наверно
знают".
Подбежала она к дверям своего дома и нашла двери запертыми; постуча-
лась в окошечко и крикнула: "Ганс, Эльза-то у тебя дома?" - "Да, - отве-
чал Ганс, - она дома". Тут Эльза испугалась и сказала: "Ах, Боже мой,
значит, я не Эльза!" - и бросилась к другим дверям.
Но все, чуть только заслышат побрякивание бубенчиков, не отпирают; и
так ей нигде не нашлось приюта. Тогда она побежала из деревни, и никто
уж не видал ее более.
Портной в раю
Получилось так, что Бог в один прекрасный день задумал пройтись по
райскому саду и взял с собою всех апостолов и всех святых, так что на
небе никого не осталось, кроме Святого Петра. Господь приказал Петру во
время своего отсутствия никого не впускать в рай, а потому Петр и стоял
на часах.
Немного спустя кто-то возьми и постучись. Петр спросил: "Кто там и
что нужно?" Тоненький голосок отвечал ему: "Я честный бедняга-портной и
прошу о пропуске в рай". - "Да, знаем мы вас, честных! - сказал Святой
Петр. - Честен ты, как вор на виселице, а у самого небось лапа загребис-
тая и куда как искусна насчет урезки чужого сукна! Не войдешь ты в рай -
Господь запретил мне впускать кого бы то ни было, пока он будет сам в
отсутствии". - "Сжальтесь надо мной! - воскликнул портной. - Ведь эти
маленькие обрезочки, которые сами собой отпадают от сукна, даже и за во-
ровство почитать нельзя, об них даже и говорить-то не стоит. Извольте
видеть, что я вот хромаю и пузыри у меня сделались на ногах от долгого
пути сюда... Как же вы хотите, чтобы я еще назад шел? Вы уж только впус-
тите меня, уж я там приму на себя всю черную работу. Я и с детьми готов
возиться, и свивальники их стирать, и лавки те мыть и обтирать, на кото-
рых они играют, и платье их штопать".
Святой Петр поддался состраданию и приотворил дверь рая ровно нас-
только, чтобы хромой портной, худой и тощий, мог-таки проскользнуть в
рай. Он должен был приютиться в уголке за дверью и там сидеть смирненько
и тихонько, чтобы его не приметил Господь, когда вернется, и не прогне-
вался на него.
Портной повиновался, но чуть только Святой Петр вышел за двери, порт-
ной поднялся со своего места, пошел бродить по всем закоулкам неба и все
осматривал с любопытством.
Наконец пришел он к месту, на котором стояло много прекрасных дорогих
стульев, а среди них кресло из чистого золота, украшенное сверкающими
драгоценными камнями; это кресло было значительно выше прочих стульев, а
перед ним стояла золотая скамейка для ног.
Это и было то кресло, на котором сидел сам Господь, когда бывал у се-
бя дома, и отсюда он мог видеть все, что происходило на земле.
Портной остановился и долго смотрел на кресло, потому что оно ему
понравилось более всего остального. Смотрел, смотрел и не мог воздер-
жаться от желания посидеть на этом кресле - взобрался на него и сел.
Тогда увидел он все, что происходило на земле, и обратил особенное
внимание на старую, безобразную бабу, которая полоскала белье у ручья и
тихонько отложила в сторону два покрывала. Портной так разгневался на
это, что схватил золотую скамейку и швырнул ее с неба на землю в старую
воровку. Но так как он не мог вернуть скамейку с земли, то потихоньку
соскользнул с кресла, уселся на свое прежнее место за дверью и сделал
вид, будто он и воды не замутил.
Когда Господь Бог со своей небесной свитой вернулся в свои небесные
покои, то, конечно, не заметил портного за дверью, но когда опустился в
свое кресло, то увидел, что скамейки при нем не было.
Он спросил у Святого Петра, куда девалась скамейка, и тот не знал,
что ему ответить. Тогда Господь спросил Петра, не впускал ли он кого-ни-
будь. "Не знаю, кто бы сюда мог войти, - отвечал Петр. - Разве только
хромой портной, что сидит и теперь еще за дверью".
Тогда Господь приказал позвать портного и спросил его, не он ли взял
скамейку и куда он ее девал. "Ах, Господи, - радостно отвечал портной, -
я ту скамейку, разгневавшись, швырнул на землю в старуху, которая на мо-
их глазах украла из стирки два покрывала". - "О ты, лукавец! - сказал
Господь. - Да ведь если бы я вздумал так судить, как ты судишь, что бы я
с тобою-то должен был сделать? Как ты думаешь? Ведь тогда бы у меня
здесь ни стульев, ни скамей, ни кресел, ни даже кочерги не осталось -
все бы пришлось побросать на вас, грешников! Отныне ты не можешь долее
оставаться на небе, убирайся за ворота - знай, куда ты попал! Здесь ник-
то не смеет карать, кроме меня, Господа".
Петр должен был опять выпроводить портного из дверей рая, и так как у
того башмаки были рваные и ноги в пузырях, то он взял в руки палку и
отправился в покой, где сидят в царстве небесном благочестивые солдаты и
проводят время в веселье.
Столик-сам-накройся, золотой осел и дубинка из Аешка
Много лет тому назад жил да был портной, а у него было три сына и
всего-навсего одна коза. Но эта коза прокармливала их всех своим моло-
ком, а потому и кормить ее надо было хорошо и ежедневно гонять на паст-
бище. Гонять ее сыновьям приходилось по очереди.
И вот однажды старший сын пригнал ее на кладбище, где росли превос-
ходнейшие травы, и дал ей там досыта наесться и напрыгаться.
Под вечер, когда уже пора было домой идти, он спросил ее: "Козочка,
сыта ли ты?" И козочка отвечала:
Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!..
Мэ-э!
"Ну, так пойдем домой", - сказал молодец, ухватил ее за веревочку,
привел в хлев и привязал ее там.
"Ну, что, - спросил старый портной, - наелась ли козочка досыта?" -
"О да! Она так сыта, что не может съесть ни листа".
Однако же отец захотел сам в этом удостовериться, пошел в стойло,
погладил милое животное и спросил: "Козочка, сыта ли ты?"
И козочка отвечала:
С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!..
Мэ-э!
"Что я слышу? - воскликнул портной, взбежал наверх и сказал сыну: -
Ах ты, лжец! Говорил, что коза сыта, а сам заставляешь ее голодать?" И в
страшном гневе сорвал аршин со стены, стал им бить сына и прогнал его из
дому.
На другой день очередь дошла до другого сына, и тот выискал у садово-
го забора такое местечко, где росла только отличная трава, и коза всю ее
съела.
Под вечер, когда он хотел вернуться домой, он спросил: "Козочка, сыта
ли ты?"
И козочка отвечала:
Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!..
Мэ-э!
"Ну, так пойдем домой", - сказал молодец, привел ее домой и привязал
крепко-накрепко в стойле. "Ну, - спросил старый портной, - довольно ли
было корму у козочки?" - "О-о! - сказал сын. - Да она так сыта, что не
съесть ей ни листа".
Но отец решил убедиться сам, пошел в хлев и спросил: "Козочка, сыта
ли ты?"
Козочка отвечала:
С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!..
Мэ-э!
"Ах ты, злодей, ах, бездельник! - вскричал портной. - Этакую славную
скотинку да голодом морить!" - взбежал наверх за аршином да и выгнал
второго сына из дому.
Пришла очередь третьего сына. Тот задумал выполнить свое дело как
можно лучше, выискал кустарничек с густой листвой и дал козочке вдоволь
наесться листвы.
Вечерком, собираясь домой, он спросил у козочки: "Козочка, сыта ли
ты?"
Козочка отвечала:
Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!..
Мэ-э!
"Ну, так пойдем домой", - сказал молодец, привел ее в хлев и привязал
накрепко. "Ну, - спросил портной, - наелась ли коза досыта?" - "О, - от-
вечал сын, - так-то она сыта, что не съесть ей ни листа".
Не поверил портной сыну, пошел вниз, в хлев, и спросил: "Козочка, сы-
та ли ты?"
Злая тварь отвечала:
С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!..
Мэ-э!
"Ах ты, лживое отродье! - воскликнул портной. - Один другого хуже и
нерадивее! Теперь уж вы меня не одурачите!" - ив ярости взбежал наверх
да аршином так наколотил сыну спину, что тот сам убежал из дома.
Вот и остался старый портной один-одинешенек со своей козой. На дру-
гое утро сошел он в хлев, стал ласкать козочку и сказал: "Ну, пойдем,
дорогая моя животинка, я сам сведу тебя на пастбище".
И повел ее на веревке к зеленым изгородям и стал кормить теми трава-
ми, которые особенно любимы козами. "Тут ты можешь напитаться, сколько
твоей душеньке угодно!" - сказал он козочке и оставил ее пастись до са-
мого вечера.
А вечером спросил: "Козочка, сыта ли ты?"
Она ответила:
Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!..
Мэ-э!
"Ну, так пойдем домой", - сказал портной, свел ее в хлев и привязал
накрепко. Уходя из хлева, он еще раз обернулся и сказал:
"Ну, сыта ли ты теперь?"
Но коза и с ним так же поступила, как с сыновьями его, и отвечала:
С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!..
Мэ-э!
Услышав это, портной обомлел: он понял, что совершенно напрасно прог-
нал от себя своих троих сыновей. "Погоди ужо, - воскликнул он, - небла-
годарная тварь! Прогнать тебя мало! Я на тебе такую отметину поставлю,
