дальневосточный Дон-Кихот в роли президента подземной научной
ассамблеи. Слушайте, Константинов, вы или немножко, или очень много
сумасшедший. Но, честное слово, вы мне нравитесь!
- Вы тоже, - улыбаясь, ответил Константинов.
- Сумасшедший?
- Нет. Нравитесь мне. Но мы еще успеем с вами объясниться в
любви, милый Майгин. А сейчас приступ,им к делу. Первым должен
выступить наш юноша. - Константинов взглянул на Петю. - Пусть
расскажет, что за яства он поставил на этот. стол. Потом уважаемый
Клавдий Владимирович доложит нам о своих наблюдениях над немеркнущими
светилами этого подземного мира, а затем вы, Майгин, расскажете о
новых картинах <иллюзиона>, виденных вами. Последним доложу уважаемому
обществу о своих изысканиях я...
- Хорошо, - начал Петя. - Я скажу. Но вы ешьте, это очень вкусные
штучки. Я назвал их <А-о>, их так называла женщина, что в <иллюзионе>
угощала своих гостей. Запивайте их <витном>. Это какой-то очень
питательный и освежающий напиток, похожий вкусом на вино. Вот я и дал
ему имя <витно>, от слова <вита> - жизнь. Конечно, эту еду и питье еще
должны исследовать химики, и самое главно - узнать, почему они так
долго хранятся и не портятся... Но я убедился, что одной лепешки
достаточно, чтобы утолить голод чуть ли не на целый день. Нэнэ за
несколько дней, проведенных в подвале, совсем переродился. Вы помните,
каким он был? Я сам, например, раньше всегда болел животом, а теперь
вот ем эти лепешки, и все как рукой сняло.
- Это что же, слабительное, что ли? - смеясь, спросил Майгин.
- Нет, - смущенно ответил Петя. - Но как-то очень хорошо себя
чувствуешь, когда поешь их.
- Все? - спросил Берсеньев.
- Все.
- Доклад слабо обоснован с научной стороны, - резюмировал Майгин,
наливая себе стакан пунцового <витна>. - Но что делать? Петя не химик.
С него взятки гладки.
Константинов отнесся к информации студента очень серьезно.
- И тем не менее он сказал много. Его наблюдения свидетельствуют,
что пища и напиток, найденные вами в этом доме, обладают неоценимыми
качествами. За вашу счастливую жизнь, юноша!
Константинов поднял стакан и осушил его одним духом.
- Я не мог близко наблюдать светящиеся шары над городом, - начал
Берсеньев, - но я воспользовался биноклем и подзорной трубой. Я так
же, как и Петя, ничего определенного сказать о предмете моих
наблюдений не могу, однако кое-что я понял и кое о чем догадываюсь.
Берсеньев отхлебнул из своего стакана, забрал в горсть бороду и
продолжал спокойно и размеренно:
- В шарах светится газ. Непрерывное свечение его поддерживает
какой-то неиссякаемый источник энергии. Возможно, что источник энергии
здесь один, действует он без проводов, на расстоянии, и питает все
механизмы: лампы, белые зеркала <саркофагов>, подъемники, двери,
воздухоочистительные машины... Что это за <вечный двигатель>?.. Трудно
сказать. Но если уж анализировать здесь все, то, видимо, без фантазии
не обойтись... Мне кажется, что <вечное движение> здесь поддерживает
какой-то неизвестный нам вид энергии, возможно - внутриатомная
энергия. Вот и все, пожалуй.
Константинов кивнул. Глаза его блестели.
- Вы, Майгин, - повернулся он к молодому геологу.
Майгин неторопливо наполнил свой стакан.
- Я наблюдал при помощи своего и трех других найденных здесь
<иллюзионов> разные бытовые сценки, - сказал он. - Все это, видимо,
мелкие и непонятные мне делишки бывших жителей подземного города. Одна
сцена показалась мне интересной. Дело происходило в обсерватории.
Некто, по-видимому астроном, рассматривал звездное небо, но,
представьте себе, не в телескоп, а в огромном зеркале. Отсюда, между
прочим, вывод: значит, лампы эти они умели гасить, когда город был на
поверхности. Иначе как они могли наблюдать ночное небо при таком
освещении? - Майгин отпил глоток <витна>. - Я астрономию помню только
по гимназии, а это очень немного, но мне показалось... В общем, мне
кажется, что в этом зеркале отражался не какой-нибудь маленький
участок неба, а целое полушарие. Проекция целого полушария небесной
сферы. Как будто наблюдение велось с высокой горы или... с воздушного
шара.
- Вот! - крикнул Константинов. - Купол неба, наблюдаемый с
полета! Спасибо, Майгин! Если у меня и оставалась капля сомнений в
моей идее, вы окончательно высушили эту каплю.
Он окинул всех горящим взглядом и сказал, отчеканивая каждое
слово:
- Этот город когда-то парил высоко в небе, в темном глубоком
звездном небе. Да-да! Это было так. Люди, что жили в нем, построили
его не на нашей планете, ибо город этот есть не что иное, как
огромный, прекрасно оборудованный межпланетный корабль. Много лет
назад люди из какого-то другого, далекого мира прилетели на Землю и
погибли здесь во время извержения вулкана. <Иллюзион> показал нам этот
трагический момент. Их корабль был залит лавой и засыпан землей...
Он на минуту умолк и взглянул поочередно в глаза каждому из своих
слушателей. Изумление, граничащее с испугом, увидал он в глазах
студента, тревогу прочел в глазах Майгина и настороженность уловил в
глазах Берсеньева.
- Нет, нет, я не сумасшедший, - усмехнулся он. - Отбросьте эту
мысль. Вот мои чертежи. Я пятнадцать лет работал над проектом
межпланетного корабля, движимого мощными ракетами. Такого же ракетного
корабля, на каком мы с вами находимся сейчас...
- Вы Арнаутов! - воскликнул Майгин.
- Да... Я Константин Арнаутов, конструктор ракетного летающего
корабля.
- Теперь я понимаю, как вы сюда попали. То есть я догадываюсь...
- тихо сказал геолог.
- Вы не ошиблись, Майгин. Я бежал из Якутского острога. Меня
сослали за то, что один высокопоставленный чинуша, затиравший мой
проект, умер с перепугу, когда ночью со всех углов загорелся его дом.
Загорелся же он по той причине, что в него угодила моя ракета,
посланная мною как доказательство моей правоты. Я хотел доказать, что
ракеты могут летать и падать туда, куда пошлет их изобретатель... Об
этом писали во всех газетах. Меня осудили на десять лет, но я бежал. Я
хотел попасть в Америку. Я уже устроился на одно китобойное судно, но
шторм разбил его и привел меня сюда. Я благословляю этот шторм и вас,
открывших в земле живое воплощение моих замыслов, это доказательство
жизненности моей идеи... На каторге я восстановил все свои чертежи,
отнятые у меня...
Напряженность, сквозившая в глазах у геологов, таяла. Они
вспомнили этого человека, об удивительном проекте и о трагической
судьбе которого много слышали пять лет назад.
- Выпейте это, - сказал Петя, подвигая Константинову стакан.
- Спасибо, Петя. Когда вы, Майгин, рассказывали мне о своем
открытии, у меня мелькнула лишь смутная догадка. Нет, это была даже не
догадка, не мысль, а какая-то тень мысли: <А что, если...> Даже мне
это казалось невероятным. Шутка ли - целый город! Но на другой же день
я нашел мощные ракетные камеры в глубоком донном отделении и
утвердился в своей мысли. Я осмотрел эти чудесные механизмы, они
неизмеримо совершеннее всего, что я знаю о реактивных проектах.
Многое, очень многое осталось мне неясным. Я не знаю, например, какой
источник энергии питал их в полете, какие силы освобождали эту
энергию, но я уже бесповоротно убежден, что мы с вами находимся на
звездном корабле, залетевшем к нам из далекого, пока еще неведомого
нам мира.
В тот день Берсеньев, Майгин и Петя, до глубины души
взволнованные сообщением Арнаутова, ходили словно оглушенные. Если
месяц назад реальность подземного города лишь с большим трудом была
воспринята их сознанием, то сейчас, когда этот город перестал быть
городом и превратился в межзвездный корабль, они были окончательно
сбиты с толку.
Но Арнаутов говорил так страстно, так убедительно, что невольно
хотелось верить. Да и какое иное логическое объяснение, по правде
говоря, можно было дать этому чуду в недрах вулканического полуострова
на Тихом океане?
Понемногу геологи стали свыкаться с мыслью, что действительно
нашли у подножия вулкана залетевший на нашу планету межзвездный
корабль. Правда, Берсеньев еще допускал возможность ошибки Арнаутова,
но большую долю вероятности он отводил и его <космической> теории.
Зато Майгин и Петя поверили в астральное происхождение подземного
города безоговорочно, а некоторые сцены, воспроизведенные вновь
найденными <иллюзионами>, окончательно развеяли всякие сомнения
относительно природы подземного города.
Прошло шесть дней после <заседания научного общества>, и вот
однажды в лагерь пришел запыленный, усталый ламут.
- Ты начальник? - спросил он, обращаясь к Берсеньеву.
- Да, - ответил Берсеньев.
- Тебе письмо.
Ламут подал смятый конверт.
Берсеньев вскрыл письмо и стал читать. Майгин и Петя,
присутствовавшие тут же, выжидательно смотрели на него.
- Письмо от Нины Росс, - сказал Берсеньев, передавая письмо
Майгину. - Нина, Григорий Николаевич и доктор Васенькин в двух
переходах отсюда. Будут здесь послезавтра.
- Вот и отлично! - обрадовался Майгин. - Наконец-то... - Он вдруг
озадаченно нахмурился. - Господи, а доктор-то зачем сюда потащился?
- Я, кажется, понимаю, - медленно проговорил Берсеньев.
Геологи переглянулись и расхохотались.
Может ли летать рожденный ползать
Все это время геологи и Арнаутов продолжали исследования и
поиски. Изобретатель и Майгин погрузились в механические недра
города-звездолета, а Берсеньев с Петей занялись <иллюзионами>. Нэнэ не
отходил от них ни на шаг. <Иллюзионы> обнаруживались в самых
неожиданных местах: в подвалах, среди приборов в лабораториях, в
переплетах странных решетчатых башен, стоявших по периферии города,
даже на крышах зданий. Просматривая картину за картиной, Берсеньев
однажды наткнулся на любопытную и красивую сцену: Эа, золотоволосый
мужчина и мальчик весело плескались в большом овальном, видимо, очень
глубоком бассейне. Берсеньев был теперь уверен, что мальчик - его
звали Суо - являлся сыном Эа и золотоволосого. Посадив на одно плечо
Эа, а на другое - Суо, золотоволосый гигант с необычайной легкостью
плыл стоя через бассейн. Посредине бассейна он неожиданно опрокинул
подругу и сына в воду, но те сейчас же вынырнули и с веселым смехом
снова вскарабкались на его плечи. А на краю бассейна стоял и
бесстрастно взирал на эту возню монументальный Уру. Вдруг смех замолк,
бассейн заволокло туманом, и Берсеньев увидел сидящего возле
<музыкальной пагоды> одинокого мальчика. Суо плакал. Перед ним
возвышался металлический гигант, держа в вытянутой крюкастой лапе
тускло отсвечивающий <иллюзион>. И Берсеньев догадался, что Суо с
помощью Уру воспроизвел сцену, заснятую, когда его отец и мать были
еще живы.
Тот же <иллюзион> показал Берсеньеву и Пете еще одну сценку, но
главным действующим лицом в ней был уже... Уру. Этот человекоподобный
механизм, напоминавший Берсеньеву статую Командора из <Каменного
гостя> Пушкина, неожиданно повел себя, как живой человек. Он положил
<иллюзион> рядом с окаменевшим от горя Суо и быстро зашагал к
<пагоде>. Через минуту загремела бодрая, мажорная музыка. Уру вернулся
и принялся маршировать перед мальчиком. Музыка напоминала марш.
Железный великан энергично передвигал свои трубоподобные ноги,
размахивал руками, раскачивался всем своим гладким округлым
корпусом... Даже у хладнокровного Берсеньева мурашки побежали по спине
