- Он мне помогает, - добавил Майкл. - У нас обмен опытом.
Черные парни понимающе покивали, их белозубые улыбки сверкнули в
калифорнийской ночи, как яркие вспышки.
- Благодарю вас, - сдержанно сказал Хартман Бирсу. - Я хочу забрать
Джуди. Это не женское дело.
- Да, конечно. - Бирс показал на полицейскую машину, в которой,
оцепенев от страха, сидела в полумраке Джуди. - Прошу вас.
Он намеренно не стал подходить, чтобы они могли объясниться. Джуди
отказывалась, Хартман настаивал, а потом сел в свою машину и раздраженно
захлопнул дверцу; издали было заметно, что его разбирает злость.
Хартман круто развернулся и помчался назад. Бирсу казалось, что даже
улетающие в темноту красные стоп-сигналы машины выражают досаду. Он
постоял, глядя вслед, и открыл дверцу полицейской машины, сел на переднее
сиденье. Неожиданно сзади его шею оплели руки Джуди.
- О Тони, я горжусь тобой! - воскликнула она, сияя.
- Тебя опасно выпускать, ты нам всех клиентов разгонишь, - садясь за
руль, проворчал сержант. - Без работы останемся.
Они покатили дальше, и, как настоящий полицейский патруль, объезжали
территорию Уилширского дивизиона.
...Першин установил наблюдение за всеми подземными ходами, но понять
что-либо не мог: люди продолжали исчезать. По ночам то в одном, то в
другом районе Москвы пропадали люди, рассказы убитых горем домочадцев
сводились к набегу бледных, беловолосых, низкорослых людей в старых
комбинезонах, каких давно уже, с послевоенных лет никто не носил. По
описаниям выходило, что это те же альбиносы. Они проникали под землей в
любое место Москвы, в любой дом и похищали людей; никто не знал, откуда
они появляются, куда исчезают, где скрываются, куда уводят свои жертвы.
Отряд не раз перехватывал их - группы и одиночек, однако взять живым
никого не удалось: зная подземелья, как свой дом, альбиносы исчезали
тотчас, а те, кому не удавалось оторваться, отчаянно сопротивлялись и в
безвыходном положении, загнанные в тупик и обложенные со всех сторон,
кончали жизнь самоубийством.
Раненый между тем выздоравливал - креп день ото дня, но молчал.
Уговорить его было невозможно, полученный им приказ застил все здравые
доводы, как плотная штора свет.
Альбиносу дали особые препараты, человек под их действием рассказывал
все, что знал. То, что Першин услышал, ввергло его в растерянность,
хорошо, что заранее вели съемку, не будь кассет, не поверил бы.
15
Когда он приехал, Аня сразу поняла: что-то стряслось. Ключников без
утайки рассказал ей о Бурове, она внимательно выслушала, не перебивая. Он
ждал от нее каких-то суждений, но она промолчала, лишь обмолвилась кратко:
- Сам решай.
- Что?
- Как тебе быть.
Больше они на эту тему не говорили. Аня была спокойна, ни тени
насмешки или привычной иронии.
Ни разу еще, с тех пор, как они сошлись, не говорили они о своих
племенах, он о русских, она о евреях - не было нужды. В часы свиданий ни
ей, ни ему в голову не приходило вспоминать, кто из них какой
национальности, как не приходит это в голову тем, кто под огнем сидит в
одном окопе или бок о бок идет в атаку: в любви, как в бою, национальность
роли не играет.
С самого начала Ключников с отчетливой ясностью понял, что говорить
об этом нельзя, если он не хочет ее потерять: то был заповедник, запретная
зона, нечто вроде минного поля, куда не стоит вступать - одно неосторожное
движение и тебя разнесет на куски, даже пуговиц не останется. И по
естественному в природе инстинкту самосохранения Ключников уразумел, что
нельзя вторгаться на заповедную территорию.
Вскоре он заметил в ней какие-то перемены - горечь в лице, печаль,
заплаканные глаза; что-то происходило в ее жизни, чего он не знал:
спросить не решился, а она не сказала.
Спустя несколько дней, когда они на машине ехали в гости, Аня
притормозила на красный свет у перекрестка и обронила как бы невзначай.
- Если ты хочешь, можешь переехать ко мне.
- Как? - не понял Ключников и повернулся к ней с невысказанным
вопросом в лице.
- Ты можешь теперь жить у меня, - ответила она, глядя на дорогу перед
собой.
- А твоя семья? - Ключников непонимающе морщил лоб.
- Все уехали.
- А ты? - он смотрел на нее и не мог взять в толк, что произошло.
- Я осталась, как видишь, - усмехнулась она горько.
Ключников оцепенел, не в силах постичь смысл сказанного. Нет, он
понял, но не мог говорить, это было неправдоподобно. Теперь понятно было,
откуда у нее эта печаль, заплаканные глаза, горькие складки вокруг рта,
надо думать, ей несладко пришлось.
Новость оглушила его, медленно, шаг за шагом он осторожно свыкался с
ней, а иначе можно было задохнуться: тугая жгучая радость теснила грудь.
Он еще додумался спросить, почему она передумала, и Аня несколько раз
с осуждением покачала головой - ну и ну, мол, ума палата. Он поглядывал на
нее, ждал ответа. В конце концов, он получил его.
- Из-за тебя, дурак! - отрезала она, удрученная его тупостью.
Ключников внезапно ударил себя по коленям.
- Поворачивай! - решительно приказал он ей.
Теперь недоумевала она: они ехали в гости, где их ждали - неделю
сговаривались.
- Поворачивай! - твердо и настойчиво повторил Ключников. - Быстро
домой!
- Нас ждут... - попыталась она урезонить его.
- Обойдутся! - неуступчиво возразил он и ладонью отверг все доводы. -
Ты что хочешь, чтобы я тебя посреди улицы уложил?
Аня тотчас все поняла, вникла в самую суть.
- Я не против, прохожие советами измордуют, - ответила она, но
послушно развернулась посреди улицы, нарушив дорожные правила, и покатила
назад.
В тот день страсть захлестнула их с головой, могло сдаться, они
угодили в невиданный шторм, волна за волной накатывались отчаянно, и жуть
брала - выплывут или утонут?
Он был горд, что она осталась с ним, его просто распирало от
гордости, он готов был расшибиться в лепешку ради нее.
По ночам Ключников спускался с отрядом под землю. Он возвращался на
рассвете, Аня еще спала, он ложился с ней рядом, и она, сонная и теплая,
улыбчиво и томно обнимала его.
Каждое утро, несмотря на усталость и бессонную ночь, у него
просыпалось желание, и каждое утро, прежде чем уснуть, они на рассвете
любили друг друга.
Это было похоже на медовый месяц, на свадебное путешествие. Судьба
благоволила к ним: они одни жили в пустой квартире, никто не мешал им, не
вторгался, даже в гости они перестали ходить. Одно лишь досаждало ему:
телефонные звонки ее знакомых, которых у нее была пропасть; Ключников то и
дело норовил отключить телефон.
Квартира была похожа на необитаемый остров, на котором, кроме них, не
было ни души. Они наслаждались уединением, но иногда тонкой иглой грудь
Ключникова пронзал острый мимолетный страх: так не может продолжаться
вечно.
В один из дней они поехали в общежитие за вещами. Аня осталась в
машине, Ключников направился внутрь. Бурова, к счастью, в комнате не
оказалось, можно было спокойно собраться. Но видно, Провидению не угодны
были покой и ровный ход событий.
С двумя сумками Ключников вышел из общежития и направился к машине,
когда увидел Галю. Она торопилась в потоке людей, видимо спешила в
общежитие. Почти полтора месяца не виделись они, он не был в Звенигороде,
лишь звонил иногда матери на работу, чтобы известить - жив, здоров... Мать
каждый раз упрашивала его послать весточку Гале, которая тревожилась за
него и, что ни день, забегала к ним в беспокойстве.
Ключников страшился встречи, хотя понимал, что она неизбежна, рано
или поздно надо держать ответ. Ему нечего было сказать Гале, как ни тщись,
любое слово будет ложью.
Он предполагал, они встретятся наедине, с глазу на глаз, но вот
людная улица, толпа, час пик, гомон и толчея. Галя быстро шла, постукивая
каблуками, углубленная в свои мысли, на лице внятно угадывалась
озабоченность. Ключников понял ее тревогу и беспокойство и почувствовал
страх перед неизбежной встречей. При желании он мог ее избежать, он увидел
Галю раньше, чем она его, нырнуть в машину было делом мгновения. Но он
оцепенел - шага не мог ступить.
Галя неплохо смотрелась в городской толпе - миловидная, пушистые
светлые волосы, чистая белая кожа, которая, казалось, излучает свет, что и
понятно было: другой воздух, несуетная жизнь. Даже на расстоянии от нее
исходило ощущение тишины, опрятной прохлады, свежести, душевного
равновесия и здоровья.
Но было в ней вместе с тем что-то неуловимо провинциальное, не
поймешь сразу что, какие-то мелкие признаки - выражение лица, прическа,
детали одежды... Наблюдательный глаз мог определить в ней приезжую, сродни
тому, как даже издали определяют иностранца: слова не сказал, а понятно.
Разумеется, она не случайно оказалась здесь, вероятно, спешила в
общежитие в надежде что-то узнать. Она вдруг замедлила шаг и подняла
голову, наверное, почувствовала взгляд, потом повела глазами по сторонам,
словно кто-то окликнул ее.
Галя заметила его, удивилась, обрадовалась, но тут же острым женским
чутьем поняла, что он не один, и побледнела, замерла в растерянности, как
ребенок. Она быстро совладала с собой, лицо у нее стало спокойным, молча и
неподвижно смотрела она на Ключникова, словно обдумывала что-то и
старалась понять.
Вокруг шумно жила оживленная московская улица, они стояли в людском
потоке, суетная толпа огибала их и текла мимо, тугой городской гул висел
над мостовыми.
Ни упрека не было в ее взгляде, ни осуждения, лишь тихая печаль и
смирение, когда все ясно без слов и нет нужды объясняться. Никому в толпе
не было до них дела, ни один человек не остановился, головы не повернул,
никто их не замечал; гомон и шаги толпы, пестрая разноголосица, рев
моторов и рокот колес шумным облаком взбухали над ними, однако для них
сейчас не было никого вокруг, царила полная тишина; не замечая толпы, они
смотрели друг на друга, словно в беззвучии остались на улице одни.
Никто не знал, сколько длилась эта немая сцена. Сидевшая за рулем Аня
заметила его, стоящего в столбняке посреди тротуара с сумками в руках,
вышла из машины и открыла багажник.
Ключников не двигался, Аня глянула на него удивленно, проследила его
взгляд и уразумела все в тот же миг. Как опытная цыганка, Аня тотчас
определила, что было, что есть, а что будет, она решила дождаться, не
вмешиваясь в события.
Оставив багажник открытым, Аня села за руль и ждала, не двигаясь.
Ключников с трудом оторвал взгляд от Гали, оцепенело словно во сне, обошел
машину, сунул сумки в багажник и захлопнул крышку. Галя не стала
дожидаться, пока машина отъедет, быстро направилась к метро.
Сергей скованно залез в машину и сжался, замер, словно окоченел на
морозе; можно было подумать, что его разбила неведомая хворь.
Аня повременила немного, как бы давая ему возможность подумать, он
мог еще выскочить, побежать следом, настичь и объясниться. Но он сидел,
горбясь, словно от холода, и она, помешкав, спросила:
- Поехали?
Вопрос с трудом дошел до него, наконец Ключников уразумел, кивнул
рассеянно, оставаясь во власти раздумий. Аня завела мотор и покатила вдоль
улицы, которая жила шумно, как прежде, впрочем - как вся Москва.
Встреча оглушила Ключникова, он кротко сносил контузию, лишь отвечал
иногда невпопад. Аня обращалась с ним, как с больным, и, чтобы развлечь,
вечером взяла в гости.
Они приехали в большую богатую квартиру, набитую книгами и гостями,
