предложение... Об этом вашем "Речении", помните, вы мне
рассказывали?
-- Да, а что?
-- Вы не могли бы мне оставить или прислать из Москвы
фотокопии всех текстов, которые бесопорно принадлежат Хирену, и
тех, где авторство его вы только подозреваете.
-- Зачем?
-- Хочу попытаться, чтобы физика еще раз пришла на помощь
египтологии. Или, точнее, кибернетика на сей раз...
-- Ничего не понимаю! Объясните Получше, что задумали,
неожиданный вы человек! -- взмолился я.
-- Тогда давайте зайдем в Летний сад и сядем где-нибудь в
сторонке, а то на нас уже начинают обращать внимание.
Мы выбрали пустую скамью в боковой аллейке и сели.
-- Насколько я понял, вам важно доказать на основе
стилистического анализа, что автором и "Речения" и надписи,
найденной вами в пустыне, является Хирен, так?
-- Так. Но при чем тут физика?
-- Не физика, а кибернетика. Хочу привлечь для анализа ваших
текстов электронно-вычислительную машину, она есть у нас в
институте. Вы слышали, как американцы недавно с помощью такой
машины установили авторство нескольких анонимных памфлетов,
приписываемых Гамильтону, одному государственному деятелю конца
восемнадцатого века?
-- Нет, признаться, не слышал.
Моргалов укоризненно покачал головой.
-- Вот видите, выходит, мы, физики, больше вашими делами
интересуемся, чем вы -- нашими.
-- Ладно, учту ваши уроки и тоже постараюсь жить "во все
стороны". Это Герцен так советовал?
-- Герцен. Нравится его совет?
-- Очень. Но продолжайте, Атон Васильевич, не томите меня
отступлениями.
-- Сохранилось, кажется, двенадцать анонимных памфлетов.
Авторство их одни исследователи приписывали Гамильтону, другие --
его литературному сопернику Джеймсу Медисону, тогдашнему
президенту США. И вот арбитром в научных спорах предложили стать
электронной машине. Попросту говоря, заставили ее сравнить
анонимные памфлеты с другими документами, бесспорно
принадлежащими как Гамильтону, так и Медисону. Конечно,
закодировав их сначала определенным образом и составив
специальную программу. И вот машина на основе стилистического
анализа, по частоте повторения "ключевых" слов и другим признакам
установила, что одиннадцать памфлетов из двенадцати, несомненно,
принадлежат Гамильтону...
-- И вы думаете, что такой же эксперимент можно повторить с
предполагаемыми текстами Хирена? -- прерывающимся голосом спросил
я.
-- Ну вот, вы уже заволновались. Так нельзя. Попробовать,
по-моему, стоит, но надежд на хороший результат, честно говоря,
мало. Во-первых, уж документов-то у вас раз-два -- и обчелся,
почти нечего сравнивать.
-- А во-вторых, все они написаны ведь не самим Хиреном, а
разными писцами, которым он диктовал в различное время, --
добавил я сразу погрустневшим голосом.
-- Верно, это усложняет положение. И, кроме того, машина
будет иметь дело -- вернее, не машина, а мы, когда станем
составлять программу, -- не с обычным текстом, а с иероглифами.
Но ведь именно по сочетанию каких-то излюбленных иероглифов, по
частоте их повторения в надписях и пытаетесь вы установить, так
сказать, "стиль Хирена", верно? Так что попробовать стоит.
Присылайте все фотокопии, какие найдете.
Я крепко пожал ему руку.
-- Чудесный вы человек, Атон Васильевич! Так помогли мне и
столько новых идей подарили, что прямо не знаю, как и
благодарить...
-- Ну что там, пустяки какие. Мне ведь самому интересно.
Итак: жду материалов и желаю успеха,
ГЛАВА XIII. МОРГАЛОВ ПРАВ
В Москве все обернулось гораздо лучше, чем я полагал. А
может быть, это Моргалов заразил меня такой энергией, что я
быстро и весьма успешно всех уговорил немедленно начать поиски
гробницы Хирена?
Даже старика Савельева мне почти не пришлось убеждать. Едва
я рассказал ему о своей догадке и начал "иронически" читать
"Речение", вскрывая подтекст, как Михаил Сергеевич выхватил книгу
у меня из рук и так и впился в нее.
-- Пожалуй, ты прав, -- пробормотал он, свирепо глянув на
меня и снова склоняясь к книге. -- Как же я не понял этого
раньше, ах, старый пень!
Какой все-таки молодец старик! Умеет отказаться даже от
собственной давно выношенной теории, убедившись в ее ошибочности.
У меня прямо язык чесался от пространных доказательств,
которые я приготовил в защиту своей гипотезы. И, как это ни
смешно, мне даже стало обидно, что убеждать старика вовсе не
придется. Но зато какую неистовую деятельность он теперь развил,
чтобы помочь мне поскорее отправиться на поиски гробницы Хирена!
Замучил телефонными звонками директора института, привел в трепет
всех снабженцев и работников бухгалтерии, на заседании Ученого
совета грозно повторял с вошедшей в пословицу настойчивостью
Катона:
-- Гробница Хирена должна быть найдена и спасена для науки!
По его настоянию нам выделили самое современное
оборудование: новейшую аппаратуру для электрической и магнитной
разведки, радиометры, портативную рацию.
-- Нечего скупиться, -- приговаривал он. -- Речь идет об
изучении эпохи древнейших народных восстаний, коренной ломки
общественных отношений. Кому же этим заниматься, как не нашим,
советским археологам? Здесь столпам зарубежной археологии, вроде
того же профессора Меро, делать нечего, только напустят
какого-нибудь туману идеалистического. Так что надо провести эту
работу на самом высоком научном уровне. Никакой кустарщины! И
людей отбирайте в экспедицию лучших, самых способных, не
стесняйтесь!
Савельев так разошелся, что даже собирался послать
египетским властям письмо с предупреждением об опасной
деятельности "лжеархеолога Вудстока, за которым надо вести
постоянное, неусыпное наблюдение", -- мне стоило немалых трудов
удержать его. Как я потом пожалел об этом!..
Почему нет никаких вестей от Моргалова? Получится ли у него
что-нибудь с анализом текстов, я ведь послал их ему сразу же по
возвращении в Москву.
Я уже хотел писать в Ленинград, как Моргалов, словно
почувствовав на расстоянии мое нетерпение, сам прислал
коротенькое, очень теплое письмо. Он сообщал, что вовсе не забыл
о своем предложении и занимается присланными документами, --
"даже в ущерб своей основной работе, по мнению нашего директора.
Но составление программы и перевод ваших иероглифов, местами
весьма напоминающих тех собачек и птичек, каких все мы рисовали в
милом детстве, оказалось делом куда более затяжным и трудоемким,
чем я предполагал..."
Письмо кончалось опять пожеланиями всяческих успехов и удач,
а внизу была сделана приписка:
"Передайте привет мормирусу, если, конечно, вам удастся его
поймать..."
Письмо успокоило меня: можно было уезжать в Египет, Моргалов
сам доведет исследования до конца.
И вот, наконец, вся суета сборов позади. Москва провожает
нас затяжным осенним дождиком, а в Каире -- благоухающая
оранжерейная духота, от которой мы все уже успели отвыкнуть.
Первым делом я, конечно, отправился в больницу навестить
профессора Меро. Он похудел, сильно осунулся. Видимо, болезнь
замучила его, и он очень обрадовался мне.
-- Вот видите, дорогой коллега, как быстро сбавила мне жирку
эта проклятая пирамида вашего зловредного Хирена, -- сказал он,
слабо пожимая мне руку. -- Я стал жертвой мести фараона, не
иначе, если верить газетам. Боже мой, какая чепуха! Но поневоле
начнешь в нее верить, ведь они все никак не могут разобраться в
моей болезни, эти местные знахари. Надо скорее выбираться во
Францию, там меня быстро поставят на ноги...
Он неосторожно повернулся на кровати и сморщился от боли.
-- И главное -- эти проклятые язвы, они никак не заживают.
Где меня угораздило подцепить эту гнусную тропическую заразу?
Тропическая зараза... Сказать ему об истинной причине
болезни? Я не решился и промолчал.
Он расспрашивал меня о наших планах. Где-то рядом, совсем
под моим ухом, громко тикали часы. Я осмотрелся и увидел их на
тумбочке возле кровати. Это были все те же знакомые мне часы с
полустершимися от старости затейливыми буковками. "Пока вы
смотрите на часы, время проходит", -- прочитал я и начал
прощаться.
Потом я прошел в кабинет главного врача и доверительно
рассказал ему о наших подозрениях. Худощавый и стройный доктор
араб с совершенно седой головой выслушал меня очень внимательно.
-- Мы кое-что подозревали, -- задумчиво сказал он, -- но
сомневались, не зная причины. Теперь многое становится ясным,
благодарю вас. Но очень прошу, йа эфенди: газетчикам пока об этом
ни слова. И самому больному, конечно, надеюсь, вы ничего не
говорили?..
Я сообщил также о наших предположениях относительно
радиоактивного заражения пирамиды Хирена и местным властям. Мне
посоветовали по приезде в Асуан немедленно связаться с инженером
Али Сабиром, возглавлявшим там геологическую службу.
Как ни тянуло воспользоваться случаем и осмотреть древние
памятники по пути, особенно мне хотелось заглянуть в Долину
царей, где находилась гробница Тутанхамона, и в Тель-аль-Амарн,
на развалины бывшей столицы еретика Эхнатона, -- мы не могли
нигде задерживаться. Уж очень хотелось поскорее проверить догадки
и предположения, все еще казавшиеся даже нам невероятными. А если
они оправдаются, надо срочно искать настоящую гробницу Хирена по
новым, более определенным признакам.
Вот снова и Асуан --.древние ворота в легендарную страну
Куш! Наместники фараона, жившие здесь, так и назывались
"хранителями Врат Юга". Возле этих скал некогда закончил свои
путешествия великий географ древности Страбон -- дальше для него
начиналась туманная "терра инкогнита" -- "земля неизвестная".
Здесь Эратосфен проводил первые в истории человечества измерения
длины экватора, доказывая шарообразность нашей планеты, и умер в
изгнании замечательный римский сатирик Ювенал, -- каждый камень
тут овеян дыханием истории.
И так причудливо переплетается здесь современность с давней
стариной. Помню свои первые впечатления: город показался очень
многолюдным, но я тогда не удивился этому, -- ведь рядом
громадная стройка.
Возле гидростанции -- вырубленные в скале ступени, стертые,
исшарканные миллионами подошв за века. Это знаменитый ниломер, по
нему жрецы составляли "прогнозы" разлива Великого Хапи, с
нетерпением ожидавшиеся всей страной.
А рядом возводится новая плотина Садд аль-Аали, одно из
замечательнейших сооружений нашего времени. На дне стометрового
карьера вгрызались в скалы советские экскаваторы, по узкой
дороге, витками поднимавшейся из этого рукотворного ущелья,
тяжело, натужно урча, один за другим ползли могучие "МАЗы"... Все
выглядело так, словно мы вдруг попали куда-нибудь на берега
Енисея.
Здесь потомки древних египтян строят будущее. А пирамиды...
Хоть я и с громадным наслаждением копаюсь в них, не могу не
согласиться с ядовитым замечанием Генри Торо:
"Самое удивительное в пирамидах -- это то, что столько людей
могло так унизиться, чтобы потратить свою жизнь на постройку
гробницы для какого-то честолюбивого дурака".
Пожалуй, лишено чувства историзма, но по существу верно.
Геолог Сабир, которого мы, наконец, отыскали в дощатом
домике на краю карьера, оказался совсем молодым, круглолицым, с
крошечными усиками над припухшей верхней губой. Мой рассказ
привел его в совершенный экстаз. Он начал тут же искать какие-то
