тот факт, что они по почетному и ответственному поручению ездили в
Америку. Теперь он знал их ближе.
Он вручил Анжелике в знак признательности маленький флакон. Он
извинился, что его форма была несколько традиционной, поскольку такова
была французская мода, как впрочем и мода отдаленных столиц, включая
Великого Могола и испанские города Нового Света. Кроме того, не желая ее
убеждать, что этот флакон из позолоченного серебра является изделием,
заказанным для нее одной, д'Эстре подчеркнул, что хочет оставить о себе
память, залог безграничного уважения.
- Из всех чудесных встреч, знакомство с вами - самая значительная. Я
расскажу о ней королю.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЧТЕНИЕ ТРЕТЬЕГО СЕМИСТИШИЯ
10
Каждый раз, когда Анжелика возвращалась в Голдсборо, каждый раз,
когда сквозь клочья перламутрового тумана или на фоне царственно голубого
неба она видела блеск розоватых снегов на вершинах Ман-Дезерта, что
означало конец пути, сердце ее наполнялось радостным возбуждением. И не к
чему было ей напоминать о целой лавине драм и унижений, которые обрушились
на них в этих местах или могли еще раз их подстеречь.
Для нее этот край сохранил образ сказочного райского уголка, который
восхитил ее в тот самый момент, когда она различила сквозь густой туман,
через который блестела радуга, звон якорной цепи, возвещавший об окончании
ее первого длительного путешествия. Она стояла на мостике, прижав к себе
Онорину. В глубине ее рождался молчаливый крик, словно это взывали все
изгнанники, избежавшие тюрьмы или казни, крик, от которого хотелось пасть
на колени: "Новый Свет!"
На этой неизведанной земле могло случиться что угодно, она это
понимала и заранее была готова ко всему. Самое главное, что они были
свободны и спасены.
Каждый раз по возвращении в Голдсборо она снова переживала миг
прилива новой крови, миг обновления сил.
Прибыв в Новый Свет, изгнанники и побежденные снова обретали
мужество, иные чувствовали его в первый раз.
Вопреки тому, что ей пришлось перенести у этих берегов, Анжелика не
забывала своего первого впечатления неописуемой красоты.
К нему в последующие дни добавилась чудесная радость от известия, что
оба ее сына живы. И она никогда не забудет мгновения, когда Кантор,
обнаженный, словно молодой бог с Олимпа боролся с волнами в гроте Анемонов
и кричал: "Посмотрите на меня, матушка!" К этому примешивалось впечатление
от сна, рассказанного Флоримоном перед его отъездом в Америку вместе с
Натанаэлем де Рамбур. Ей казалось, что она спит... или что она умерла.
Многое здесь казалось призрачным как мечта, так был велик контраст между
жизнью в Европе и в Новом Свете.
Итак Голдсборо останется местом, где реальность похожа на мираж, где
вас поджидают неожиданные сюрпризы и радости, ослепляющие словно молния.
И эти радостные мысли, которые облегчали душу и наполняли сердце
песней, пробуждали в ней нетерпение увидеть тех, с кем были связаны
(правда не всегда наилучшим образом, надо признать) первые часы,
проведенные на этих берегах.
Там жили гугеноты из Ля Рошели, которых ей и Жоффрею удалось спасти
от тюрьмы и галер. Среди них - ее близкая подруга Абигаэль, жена Габриэля
Берна, их дети - Мартьяль, Северина и Лорье, которых Анжелика любила, как
родных... также - старая Ребекка, их служанка, тетушка Анна, чета Маниго и
много других.
Она также готовилась к встрече с Коленом Патюрелем, и это всегда было
связано с волнением и искренним удовольствием, в которых она себя никогда
не упрекала. Когда она думала о чувствах, испытываемых при виде их
губернатора, высокого и грузного, направляющегося навстречу походкой
морского волка, приспособившегося к качке, поднимающего руку в знак
приветствия, окруженного постоянно детьми, она понимала, что этот человек
приветлив, приятен, надежен и даже безгранично предан им обоим в равной
степени.
Когда Колен был рядом с ними, Жоффрей и Анжелика чувствовали, что их
груз, их заботы разделены уже на троих. Они знали, что в верности Колена
по отношению к ним никогда не придется сомневаться.
Дневной прилив отнес их в спокойные воды через фарватер, знакомый и
доступный лишь опытным штурманам. Они проделали маневры прежде, чем
бросить якорь, ибо несколько кораблей разного водоизмещения со спущенными
парусами загромождали проход. Анжелику не интересовало, что некоторые
лодочки подплывали к их судну; в основном это были индейские каноэ. Дикари
были любопытны, к тому же их интересовало, не удастся ли обменять меха на
огненную воду.
Заняв место в шлюпке, которая должна была доставить их в порт, что
находился в нескольких кабельтовых, она подняла глаза и вгляделась с
улыбкой в пейзаж, ставший для нее родным. Ей бросилось в глаза нечто
необычное, напомнившее ей их недавний приезд в Квебек.
- Но... нас никто не встречает, - сказала она, повернувшись к
Жоффрею.
Действительно, им еще не доводилось видеть набережную Голдсборо такой
пустой, хотя слово "никто" здесь было не совсем справедливо.
Они различили матросов, которые сновали туда-сюда, перекатывали
бочки, переносили тюки. Иные просто слонялись вдоль берега, ожидая команды
к отплытию, но среди них - ни одного знакомого лица. Не было видно
просторных темных платьев дам из Ля Рошели, обычно они образовывали
почетную процессию, стоя вдоль набережной рядом с мужчинами в шляпах и с
кружевными воротничками; на их лицах с трудом угадывалась скрываемая
радость. Не было ни детей, прыгающих через лужи и поднимающих фонтаны
брызг, даже птицы не кружили над причалом и не присоединяли свои крики к
обычным приветствиям друзей. Военные в полном снаряжении и вооружении не
стояли на пристани, как не стояли там живописные пары - результат брака
бывших пиратов и королевских дочерей или прелестных уроженок Акадии,
встреченных на побережье залива.
Как бы ни были заняты жители Голдсборо своими ремеслами, никогда они
не жалели времени, чтобы, оставив все дела, придти встретить и
приветствовать графа де Пейрака - основателя и благодетеля городка.
- Может быть, дать сигнал из пушки о нашем прибытии? - спросила
Анжелика, в тот же момент подумав, что на их выстрел не последует ответа.
Она взглянула вопросительно на мужа и увидела, что хоть он и не
показывает своего волнения, он тем не менее сильно удивлен. Его глаза
изучали новые детали в пейзаже, словно он всматривался в лицо ребенка,
который подрос.
Тонкие струйки дыма, которые тянулись к небу из труб домов, говорили
о том, что жители в городе есть. А среди толкотни незнакомых матросов на
площади они различили фигуру пожилого человека, который, казалось,
прогуливался, время от времени бросая палку своей собаке и заставляя ее
бегать за ней. Эта картина была успокаивающей и указывала на то, что
Голдсборо не стал объектом чьего-то нападения, хотя возможность такого
поворота событий никогда не теряла актуальность.
Но напрасно они всматривались в разных направлениях и все, кто был
вместе с ними в шлюпке - тоже. Ни Колена Патюреля, размахивающего руками,
ни передвижения солдат на стенах форта, ни радостных подростков.
Словно в адском калейдоскопе перед мысленным взором Анжелики
сменялись картины всеразличных катастроф: кровожадные пираты с французских
берегов или с английских островов, например с Ямайки, обрушились на
Голдсборо; индейцы-ирокезы или абенакисы уничтожили население; или
англичане из Массачусеттса с Фипсом во главе напали на город и ограбили
его; это могли быть и гугеноты Ля Рошели, которых сослали в Новую Англию
или в английские колонии. В конце концов, в этой болотистой местности
оказалось столько различных типов людей - паписты и реформаторы, пираты и
разорившиеся буржуа, что они могли просто поубивать друг друга. Это
предвидел маркиз де Виль д'Аврэ!..
Однако флаг де Пейрака - голубое полотно с серебряным щитом -
по-прежнему развивался на башне форта рядом с двумя вымпелами: первый
принадлежал войскам Ля Рошели и символизировал единство гугенотов, второй
изображал "сердце Марии". Это был настоящий шедевр вышивки, изготовленный
монахинями-урсулинками из Квебека, который Анжелика и Жоффрей подарили
Колену Патюрелю и его друзьям во время их первого путешествия в Новую
Францию. При виде этих вымпелов и флага можно было с уверенностью сказать,
что все находятся дома. Но по мере того, как они приближались, выяснилось,
что большинство домов стоят с заключенными дверями и окнами, что придавало
поселению вид враждебный или умирающий.
"Я знаю! Болезнь! - подумала Анжелика, сраженная внезапной догадкой.
- Эпидемия! Чума! Или, может быть, оспа...
Но тогда Колен поднял бы черный флаг!.. Если только он еще жив!.. А
если он умер, тогда все поддались панике и не знают, что делать".
И вдруг ее как молния озарила мысль, объяснение, которое заставило ее
побледнеть. Это была идея, что Дьяволица воскресла и высадилась...
Действительно, в этом случае странный вид Голдсборо объяснялся, это была
порча и ужас.
11
Киль шлюпки коснулся прибрежного песка. Берег круто поднимался к
земляным площадкам, на которых во время отлива располагались торговые
лотки. Шлюпку отнесло волной. Жоффрей де Пейрак жестом указал направление,
и они поплыли на другой конец порта к новому молу на сваях. Он вел к
постоялому двору мадам Каррер, который назывался "Гостиница при форте",
куда сходились путешественники всех национальностей, чтобы пропустить
стаканчик доброго французского вина по прибытии. Но сейчас там было пусто,
окна и двери заделаны, и граф де Пейрак с опаской смотрел на все эти
ослепшие дома, глухие и немые. Он предпочел держаться от них подальше.
Быть может, его орлиный глаз различил в стороне построек силуэты,
которые старались остаться незамеченными и, казалось, их поджидали в
засаде.
Анжелика приняла помощь двух матросов, чтобы добраться до берега, не
замочив своих прелестных туфелек, сшитых по последней парижской моде. Она
специально надела их в честь - и, кажется, напрасно - друзей из Голдсборо.
Итак она вступила на мокрый песок и, подняв глаза, увидела их перед собой,
величественных и черных. Они ждали.
В своем костюме огненного цвета "старик" Сирики выступил из-за
сломанной лодки и подошел в сопровождении своей жены, красавицы Акаши,
которая сохранила свою царственную походку. Кофточка и нижние юбки
прикрывали ее скульптурную наготу, присущую всем уроженкам Судана. Но
диковатое выражение ее лица уступило место гордости и нежности, которые
дарит материнство всем королевам пустынь.
Она держала на руках прелестную куклу цвета эбенового дерева, которая
уставилась на пришельцев во все глаза.
Старший сын Акаши, дитя африканских саванн, вместе с которым ее
продали работорговцам, мальчик лет десяти с короткими ногами и огромной
головой, которого звали "маленький колдун", следовал за ними. В улыбках
всех четверых, включая малышку, хоть у нее и не было еще ни одного зуба,
но личико ее выражало счастье и спокойствие, присущее невинным созданиям,
ясно читалось сияние радости, наивное и искреннее восхищение жизнью. Они
так обрадовались встрече с друзьями, что тревога Анжелики улетучилась.
Важно поклонившись, Сирики указал с торжественным видом на младенца.
- Я счастлив иметь честь представить вам мою новорожденную дочь Зоэ,
- объяснил он.
Юная Зоэ родилась два месяца назад. Она была на удивление оживленной
