Мальгин поцеловал его в темную от загара шею и пошел, не
оглядываясь, к их туристскому пинассу.
Заремба вошел в кабинет в тот момент, когда Мальгин собирался
выключить связь с Гиппократом: он успел узнать все институтские
новости и раздумывал теперь над тем, за что браться в первую очередь.
- Привет директору, - сказал молодой нейроконструктор; руки, как
всегда, в карманах, на лице непробиваемая безмятежность, в глазах
любопытство. - А Богдан говорил, что ты выйдешь только в августе.
- А я еще не вышел, просто заглянул ради интереса. Гиппократ
сообщил, что ты успешно сделал сложную операцию на ganglion spinale
[Спинномозговой узел - ганглий (лат.).]. Поздравляю.
Заремба небрежно отмахнулся.
- Не стоит поздравлений, я могу делать и более сложно.
Мальгин засмеялся.
- Ты не меняешься. Как дела у Стобецкого?
- У него тоже ничего не меняется: работает, бурчит, каждую неделю
ходит в театр с новой дамой. Лучше расскажи, где ты пропадал, - вдруг
жадно сказал Заремба. - А то слухи ходят один страшней другого. Где
Шаламов? Что там у вас произошло?
На миг в душе Мальгина шевельнулось дремлющее раздражение, он
отвык от манеры поведения Зарембы, парень так, наверное, и не
избавится от амикошонства, не научится тактичности самостоятельно,
надо бы позаниматься с ним, хотя чувство такта, деликатность и
галантность, очевидно, должны быть врожденными, генетически
запрограммированными. А их планируемое приобретение в зрелом возрасте
- процесс длительный и не всегда результативный...
- Какие слухи ты имеешь в виду? - спросил Мальгин, снимая эмкан и
приглаживая волосы.
- Говорят, ты дрался с Шаламовым, но тот превратился в "черного
человека" и удрал на Орилоух. А еще говорят, что ты стрелял в него...
- Кто говорит? - наливаясь яростью, сипло спросил Мальгин.
Заремба испуганно отступил, в замешательстве потрогал верхнюю
губу.
- Да ребята из неврологического, Стоун, Роб, Жека...
- А они откуда знают такие подробности? Что у них за источник
информации?
- Не знаю точно. - Заремба пожал плечами. - У Роба приятель в
СПАС-центре, может, он?
- Имя приятеля не помнишь?
Молодой нейрохирург засмеялся, преодолевая внутренний трепет: он
никогда не видел у товарища таких глаз - в них плавились ненависть и
угроза.
- Ты будто ведешь допрос... Имени приятеля Роба я не помню, спроси
у него сам. Так ты расскажешь о своих приключениях?
- Расскажу. - Мальгин взял себя в руки; он уже понял, откуда ветер
дует, информатором Роба, равно как и Купавы, мог быть только один
человек - Марсель Гзаронваль, мстивший ему подобным образом. - Позже
расскажу. Не обижайся, Иван, я еще не совсем здоров, и мне вредно
волноваться.
Заремба торопливо закивал.
- Все понял, прошу прощения, Клим, но смотри - ты пообещал. Моя
помощь не понадобится?
- В чем? - усмехнулся Мальгин через силу. - Спасибо за сочувствие,
обойдусь. Таланов у себя?
Заремба как-то странно посмотрел на него.
- Тебе разве ничего не говорили?..
Мальгин молча взглянул на коллегу, и тот снова почувствовал себя
неуютно.
- На Совете академии Таланов снял с себя обязанности директора и
взял месяц отдыха. Мотивировал тем, что не предусмотрел последствий
пробуждения Шаламова и тем самым подверг риску ни в чем не повинных
людей.
Вставший было Мальгин снова сел.
- А Гиппократ этого мне почему-то не сообщил... странно... Что
Богдан собирался делать?
- Сказал, что будет согласен с любым назначением, и Совет принял
решение поменять вас местами. Так что ты теперь - без пяти минут
директор. Ты разве не расслышал, как я тебя приветствовал?
- Думал, ты, как всегда, шутишь.
Мальгин медленно и глубоко вздохнул и так же медленно выдохнул: в
голове тонко задергал-запульсировал сосудик, и тотчас же ожил "филер"
на груди - его писк был слышен только хозяину.
Такой новостью можно свалить и здорового, подумал Клим, а я еще
действительно не в форме. Бедный старикан, что ему пришлось пережить!
Он ведь на самом деле всю жизнь будет считать себя виновником
случившегося, и доказать обратное невозможно, уж такой он человек.
Если уж вбил себе в голову какую-то идею - обухом не выбьешь.
Кремень... Дредноут!
Последнее слово Мальгин произнес вслух.
- Кто? - не понял Заремба.
Мальгин очнулся.
- Я, конечно. Не обращай внимания, это эвфемизм. Ты, пожалуйста,
иди, Иван, мне надо побыть одному. Не говори, что я в институте, не
хочу паломничества, хватит с меня и твоих расспросов.
Хирург подошел, похлопал его по плечу и вышел, несколько
разочарованный тем, что не смог целиком удовлетворить своего
любопытства. Однако быстро примирился с неудачей и тут же переключил
внимание на новый интерес. Мальгин невольно позавидовал легкости его
характера, сам он был слеплен из другого теста.
На груди снова зашелся писком "филер".
- Слышу, слышу, не нервничай, - буркнул хирург. - И без тебя ясно,
что мне необходима консультация.
Он позвонил Купаве, не включая обратной связи, полюбовался на
крошечное существо в колыбели, возле которой топтался робот-нянька с
немыслимым набором игрушек, и вызвал отдел безопасности УАСС.
Глава 4
Уже после второго путешествия по "струнным" трассам, связывающим
Орилоух с "живыми" станциями метро на других планетах, Шаламов ощутил
потребность делиться с кем-нибудь своими открытиями. "Черный человек",
которого он не отпускал, таская за собой в качестве гида, живого
справочника и просто собеседника, замкнулся в себе и все реже отвечал
на вопросы, а скафандровый микрокомп не годился для роли
сопереживателя и товарища, его забота не распространялась на душу
хозяина. И тогда снова вернулась мысль посетить Землю и забрать с
собой Купаву. Это был бы самый благодарный слушатель и сопереживатель
из всех возможных, включая даже ученых-ксенопсихологов, а уж что
показать Купаве - Шаламов знал.
Первый прыжок с Орилоуха после схватки с чужим автоматом, из
которой Даниил вышел победителем, впервые воспользовавшись
"универсалом", занес его в иную галактику, на планету, где царствовала
электрическая жизнь. Ничего в ней не поняв, Шаламов стартовал снова и
оказался за пределами местного скопления галактик, в которое входили и
Туманность Андромеды, и галактики в Волосах Вероники, и Галактика,
давшая жизнь Солнцу.
Орилоун-метро, выбросивший спасателя с "черным человеком" на
поводке, с первого взгляда был установлен на небольшом по космическим
масштабам скалистом планетоиде, изъеденном порами, как головка сыра.
На самом же деле планетоид оказался чудовищным скелетом жившего
некогда существа! В поперечнике скелет-планетоид достигал шестисот
шестидесяти шести километров! Сам Шаламов, наверное, никогда не
догадался бы, что это такое, новость сообщил ему маатанин,
взволновавшийся на короткое время. Потрясенный спасатель долго не мог
прийти в себя от неожиданности, бродя по "внутренностям" монстра, но
не верить "черному человеку" не мог, маатане не были способны на ложь,
да и на творческую фантазию тоже.
Исполин давно был мертв, сотни тысяч лет, но трансгресс-метро на
нем работало исправно, как ни в чем не бывало, хотя от старости само
превратилось в "скелет".
Не найдя на "трупе" ничего достойного внимания, Шаламов отправился
дальше и вышел на Орилоухе, в незнакомом районе. Снова нырнул в
"струну" мгновенной транспортировки и вылез под водой неизвестно
где...
Потом были десятки голубых, красных, желтых солнц, гигантов и
карликов, с планетами и без них, вращающихся вокруг черных дыр и
нейтронных звезд, в шаровых скоплениях, в эллиптических, спиральных и
не имеющих определенной формы галактиках. Однажды Шаламов вышел из
метро, выращенного в системе квазара, и в течение суток любовался
грандиозной картиной горящего обломка праматерии, сохранившегося с
момента Большого Взрыва Вселенной.
А потом идущий внутри Шаламова процесс распада психики достиг той
стадии, когда включение памяти "черного человека" стало уже не
раздражающим, а приятным фактором, хотя сам Даниил не понимал, что при
этом состояние озарения сопровождается устойчивым безразличием ко
всему, что еще так недавно казалось интересным и волновало душу.
Вспыхивающее восхищение быстро сменялось равнодушием, интерес к новым
ощущениям гас, разгорался ненадолго и снова потухал; человеческая
психика все еще боролась за власть внутри Шаламова, но силы были уже
неравны - подсознание, принадлежащее маатанской психике, постепенно
подчиняло сознание, и таявшему человеческому "я" все труднее было
контролировать поступки хозяина. Спасти личность Шаламова могла только
немедленная операция.
Вернулись головные боли, появилась тяга к обычной человеческой
пище, несмотря на то что спасатель не был голоден, приспособив
организм к прямому поглощению энергии, как это делали "черные люди".
Спустя неделю с начала путешествия Шаламов заметил, что за ним
следует тот самый непонятный орилоунский автомат с "миллионом глаз", с
которым он столкнулся еще на Страже Горловины, когда гнался за
сбежавшим маатанином. На запросы "глазастый" фантом не отвечал, только
смотрел, а когда Шаламов брался за пистолет - исчезал, словно понимая,
к чему это может привести. Однако исчезал ненадолго, на час-два, чтобы
потом выскользнуть из ниоткуда, как стеклянная змея, и превратиться в
зыбкое полупрозрачное облако со множеством живых, внимательных,
вразнобой мигающих глаз.
На вопрос Шаламова: что это такое? - "черный человек" ответил
коротким: "Было всегда", - но пояснять свой ответ не стал. В конце
концов спасатель привык к необычному преследователю, будто к детали
пейзажа, и перестал обращать на него внимание: "глазастый" был
безвреден и представлял собой скорее всего автомат-наблюдатель.
Почувствовав, что ему становится хуже, Шаламов решил серьезно
поговорить с маатанином: многое из того, что всплывало в сознании из
хранившихся в памяти запасов маатанских знаний, оставалось непонятным,
хотя спасатель уже знал главное: кто такие маатане, как возникла их
"цивилизация", что такое Орилоух и для чего создан Страж Горловины. Но
оставались "темными" знания, передаваемые маатанами из поколения в
поколение и не используемые ими в повседневной жизни; вот они-то и
будоражили остатки человеческого любопытства Даниила. Ему казалось,
найди он ответ на все загадки - и его болезнь прекратится сама собой,
или он сможет вообще вылечить себя сам, без помощи хирурга Мальгина и
земных врачей, поэтому Шаламов наконец перестал метаться по неизвестно
кем созданной сети мгновенного масс-транспорта и попытался разговорить
молчаливого "черного человека", полного непонятной тоски и скорби.
Вышли они в угрюмом дождливом мире с низкими, зеленоватыми тучами,
нависшими над серо-коричневыми, рябыми от дождя водоемами и голой
скалистой почвой, черной и блестящей от пленки воды.
Джордж определил, что вода в этом мире насыщена целой смесью
кислот от серной до плавиковой, и Шаламов вынужден был вернуться в
сухой грот метро: глазастый орилоунский автомат остался висеть снаружи
- видимо, погода ему нравилась.
Шаламов уже знал, что "черные люди" не имеют имен, хотя это и не
мешало им различать друг друга, но для определенности называл "своего"
маатанина Отшельником.
- Послушай, старик, - просигналил он мысленно, свободно переходя
на маатанский. - Я, конечно, мог бы оставить тебя помирать, коль уж
тебе приспичило, но все же войди в положение, мне тяжело носить в себе
