слез.
Мальгин запахнул халат, рука его дрожала. Купава заметила эту
дрожь и вдруг подалась вперед - прижалась к нему, спрятав лицо на
груди.
- Я дура, да? - послышался ее изменившийся голос.
- Не знаю, - сказал Мальгин, усмехнувшись, обнял ее за плечи, и
так они стояли некоторое время, словно пытаясь соединить несоединимое,
каждый со своей надеждой, верой и отчаянием. Потом Купава
отстранилась. Вопреки ожиданию Мальгина она не заплакала, глаза
женщины сухо блестели, брови, придававшие лицу неповторимый колорит и
красоту, были сдвинуты и, казалось, взлетят сейчас птицей со лба,
унося ее тоску и муку... непонятную, в общем-то, муку, так как Мальгин
впервые в жизни не смог определить ее причины; во всяком случае, он
был твердо уверен, что причина не только в исчезновении Шаламова.
- Мне никто не хочет говорить, где Дан, - сказала женщина
непривычно низким от сдерживаемого волнения голосом. - Ты видел его
последним. Что с ним?
Мальгин неожиданно успокоился, стремясь зажать сердце в холодных
тисках рассудка. Подумал: не прав был древний философ, утверждавший,
что разум - это возбужденное сердце. В жизни все наоборот:
возбужденное сердце - это полное отсутствие разума. Держи себя в
руках, мастер, не поддавайся очарованию несбыточных надежд и эмоций.
- Садись, успокойся, - сказал он, придвигая ей кресло; сам сел
напротив на кровать. - Дан... ушел вместе с "черным человеком". Куда -
неизвестно. Но я уверен, он жив.
- А мне сказали, что ты его...
Мальгин потемнел от гнева. Купава испугалась.
- Я не верю, конечно, все это чепуха, но... ты вернулся, а он...
прости, Клим.
Хирург подождал, пока кровь отхлынет от щек и перестанут дрожать
пальцы на руках, сцепил руки на колене.
- Снова Гзаронваль, узнаю почерк. Можешь не отвечать, я и так
знаю. Не думал, что ты можешь быть такой неразборчивой в выборе
друзей. Это же... низкий и подлый человек!
- Не смей о нем так... - Купава заговорила с вызовом, но тут же
сникла, в голосе прозвучали нотки горечи. - Мои друзья - это друзья
Дана, а врагов у него не было... если только... А Марсель... он
хороший парень, только самолюбив немного... ты его плохо знаешь.
- Достаточно, чтобы понять его. Он ведь по сути натравливает нас
друг на друга. Подумай об этом на досуге.
Мальгин вдруг с пронзительной остротой понял ее состояние: Купава
была непередаваемо, чудовищно одинока, если искала утешения даже у
такого человека, как Марсель Гзаронваль! Всю свою жизнь привыкшая к
лидерству, созданному и культивируемому ее красотой и умом, привыкшая
ко всеобщему поклонению, она пыталась доказать, что не зависит ни от
кого и ни от чего и всегда способна принять самостоятельное решение,
сделать так, как хочет сама. И уход-то ее к Шаламову был, вероятно,
попыткой доказательства полной независимости и самостоятельности, хотя
жизнь всегда с успехом доказывала обратное. А теперь, неожиданно
оказавшись в ситуации, когда потребовались истинное мужество и
решительность, умение переносить удары судьбы, Купава растерялась, и
не оказалось рядом никого, кто помог бы ей обрести уверенность. А к
одиночеству она готова не была...
- Я не враг даже врагам своим, - улыбнулся Мальгин. - Не помню,
чей это девиз, но могу под ним подписаться. - А Дан - мой злейший
друг. - Он снова улыбнулся. - Друг, а не враг, как, вероятно, хочет
доказать тебе твой Марсель. Ну да Бог с ним. Дай мне только чуть-чуть
прийти в себя, и я доставлю тебе Дана живым и невредимым.
- Правда? - Взгляд Купавы был так откровенно и красноречиво
недоверчив, что Мальгин опять пережил приступ острой головной боли.
- Правда.
В палату вошел врач, знакомый Климу по первому посещению клиники
СПАС-центра: он же лечил и Джуму Хана.
- Извините, пациенту необходим покой.
Купава встала, несколько мгновений смотрела на Мальгина сияющими
глазами и вышла. А потом вдруг вернулась, сказала: "У нас дочь, Клим",
- и дверь бесшумно закрылась за ней.
Судорога боли снова вонзилась в голову хирурга, лишая воли и
спокойствия. Любовь и ненависть, тоска и радость, лед и пламя
смешались в его душе в кипящую болезненную лаву, вывели из равновесия,
заставили смеяться, и плакать, и шептать странные слова, непонятные
никому, кроме него самого.
- Ну-ну, сейчас все будет в норме, - бормотал врач, укладывая
Мальгина на кровать и задвигая над ним невесть откуда взявшийся
прозрачный колпак процедурной камеры. - Я, кажется, поспешил с
разрешением посещений, не все они несут положительные эмоции...
Последним видением Клима была абстрактная фигурка ребенка с
громадными черными - в пол-лица - глазами, в которых застыли
непонятная угроза и вопрос...
Солнце уже встало, пронзив сосновый бор на противоположном берегу
копьями оранжевого света, но до речного плеса, над которым стлался
туман, его лучи пока не доставали. Вода в заводи была тиха и
прозрачна, она еще спала и едва заметно вздыхала, шевеля листья
кувшинок.
Мальгин поправил удилище и снова уставился на поплавок, грезя с
открытыми глазами. Перед мысленным взором проплывали вереницы
призрачных лиц, каких-то бесформенных фигур, картин природы чужих
планет, но ни одно видение не затрагивало душевных центров и не
заставляло волноваться и переживать заново приключения вдали от Земли.
Природа вокруг была так чиста, идиллически тиха и безмятежна, что
тревогам дня не дано было пробиться к человеку сквозь эту хрупкую на
первый взгляд броню, защищавшую его душу не хуже любой лечебной
психологической блокады. Отец знал, что делал, предлагая сыну
отдохнуть в лесной глуши, вдали от цивилизации, суеты и скорости,
вечных забот, не оставляющих человеку времени на осмысление
собственных желаний и устремлений.
Уже два дня Мальгин жил с отцом в заповеднике на берегу Десны,
установив палатку в красивейшем сосновом бору, рядом с густым
малинником, обещавшим в то лето невиданный урожай малины. Они почти не
разговаривали, понимая друг друга без слов, а старик был не только
умным собеседником, но и хорошим психологом, зная, что нужно сыну
после сильных потрясений, дозу которых никто не регулировал. Он
старался не мешать Климу, отвлекая его от созерцания природных красот,
только лишь когда приходило время обеда и ужина, и не заговаривая с
ним без нужды. Вчера вечером он сказал:
- Ты изменился...
Мальгин улыбнулся, не отрывая взгляда от пляшущих языков пламени
костра.
- В какую сторону?
Отец закряхтел, устраиваясь на боку, подбросил в костер сухих
полешек.
- Пока не знаю. Раньше ты, во всяком случае, не колебался,
принимая какое-то решение, даже самое пустяковое. Ты знаешь, что у
Купавы дочь?
- Знаю, Дарья.
- Она сказала, что ребенок твой... и, значит, мой внук.
Мальгин промолчал, завороженный колдовством пламени. Он мог так
просидеть всю ночь.
Старик поворочался, бормоча что-то про себя, покрякивая, пошевелил
хворост, огонь высветил его лицо с резкими чертами, углубленными
резцом теней.
- Я предложил ей жить у нас...
Молчание.
- Она сказала, что подумает. Тебя это не интересует?
Клим посмотрел на отца, словно только сейчас расслышав его слова.
- Отец, давай о чем-нибудь другом. У нее есть муж...
- Какой он ей муж, - буркнул Мальгин-старший. - Ему бы только
приключений побольше... да и если бы он был настоящим мужем, то прежде
подумал бы о ней, а не о...
- Отец!
- Что "отец"? Ты тоже хорош! Вы оба с ней - два сапога пара, не
ведаете, что творите. Как можно быть такими глупцами? Ведь значит, вы
до сих пор не разобрались в себе, если не можете порвать связи.
Главное, что вы любите друг друга, но как-то... эгоистично, что ли,
самолюбиво, не считаясь с обидами...
- Я счета обидам не веду.
- Вот-вот, не ведешь, но не ведешь-то своим обидам, а речь об
обидах другого. Ты когда наконец поймешь, что нельзя всю жизнь
оставаться прямым и твердым, как скала? Когда научишься определять
границу компромиссов? Любовь - самый великий и древний из них, неужели
еще не понял?
Мальгин молчал.
Отец еще повздыхал и затих. Костер продолжал потрескивать, играть
оранжевыми и фиолетовыми язычками огня, одобряя все, о чем думал
созерцатель и что творилось в его душе. Он тоже был хорошим
собеседником...
С другой стороны лодки плеснула рыба, Мальгин очнулся, машинально
потрогал на груди золотистого "паучка" - не потерялся ли?
- Вам придется поносить вот такую штучку, - сказал ему врач,
вручая нечто вроде небольшого значка в форме десятиногого плоского
паучка. - Это "филер" - анализатор состояния, он будет записывать ваши
биопараметры в течение дня и в случае накопления отрицательных данных
напомнит, что вам необходимо зайти в клинику. Если же все будет
нормально, приходите через три-четыре дня, и я сниму прибор.
Мальгин снова погладил почти неощутимый значок, приклеившийся к
коже над сердцем, и вспомнил еще об одном приборе, который вручил ему
Ромашин. Бывший начальник отдела безопасности застал его дома
буквально перед отъездом в Придесновье.
- Простите, что я незванно, не помешаю? Я всего на одну минуту.
Клим сдержанно пожал протянутую руку, познакомил гостя с отцом и
пригласил его в свой "грот", как называла гостиную Купава: видеопласт
комнаты создавал непередаваемую иллюзию пещеры с "наскальными
рисунками" и закопченным потолком, причем иллюзию с эффектом
законченности и уюта. Ромашин огляделся без удивления, а может быть,
хорошо скрывал его и сел на "лежак" в углу, в меру твердый, но
удобный. Хозяин сел напротив на "плоский камень", чуть подрегулировал
освещение.
Знание того, что Ромашин отстранен от должности за "превышение
полномочий и служебного положения" плюс "преувеличение степени
опасности одного человека для всего общества", заставляло Мальгина
держаться с изрядной долей вины и сочувствия. Операция по задержанию
Шаламова в системе Маата свела на нет усилия комиссии коммуникаторов и
по сути сорвала контакт с "черными людьми", а также едва не привела к
человеческим жертвам. И хотя компетентная подкомиссия СЭКОНа не нашла
в действиях Ромашина корыстных побуждений, ему было рекомендовано
найти другую работу. Что он выбрал, какую профессию, Клим еще не знал.
- Собираетесь на природу? - спросил Ромашин; под глазами у него
собрались иронические морщинки, словно он догадывался, о чем думает
собеседник.
- Да вот, еду порыбачить на Деснянские плесы с отцом, он старожил
тех мест и знает заповедник как егерь и лесник.
- Завидую, право слово. С удовольствием отдохнул бы денек-другой
на лоне природы, вдали от суеты... хотя от дома до поймы Днепра - пять
минут лета на любом транспорте.
- Поедемте с нами, - великодушно предложил Мальгин, учинив над
собой насилие, но готовность его не могла обмануть такого опытного
психолога, как Игнат Ромашин.
- Спасибо, и рад бы, но не могу, нет времени. Замаливаю грехи в
экспертном секторе отдела безопасности. Работы много, и она неожиданно
интересна, хотя и весьма специфична... Да вы не переживайте за меня,
Клим, ей-Богу, вы в этом не виноваты.
- Если бы я догадался поработать на эм-синхро, Даниил не ушел бы
из института, и ничего не случилось бы...
- Нет, все правильно, бегство Даниила послужило только
катализатором остальных действий, спусковым механизмом... да что вы
все об этом да об этом.
- А кто теперь во главе отдела? Шевчук?
Гость покачал головой.
