- Извинения излишни. Сколько вам потребуется времени на сборы?
- Три минуты.
- Тогда жду вас у метро-два Гомеля.
Виом собрался в тлеющий уголек, погас.
- Мне кажется, - задумчиво сказал Ромашин, глядя на мигающую
полусферу "домового", - что Аристарх не прав, отталкивая такую
красоту. И верность.
- Молодой, полный сил, энергии и замыслов... - Джума подумал и
мрачно добавил: - Козел! Итак, коллега, наша экипировка?
- Я одет. - Ромашин коснулся рукой воротника своего серо-белого
кокоса. - Вам нужен такой же, с ПР и Умом [ПР - пси-рация, Ум -
усилитель мышц.]. Оружие вряд ли понадобится, но на всякий случай я
захватил вот это. - Эксперт сделал быстрое движение, и в его руке
оказался необычной формы и цвета - алый, словно сделанный из
раскаленного металла или стекла, - пистолет.
- Что за шпалер? - заинтересовался Джума. - Суггестор?
- Нет, эта штука к психотехнике не имеет отношения. Это
"строевик".
Джума присвистнул.
- Слышать - слышал, но никогда не видел.
"Строевиком" на жаргоне тревожных служб назывался демонстратор
фазового поворота, как его окрестили ученые, оружие, создающее узкий
канал особого вида микроволновых взаимодействий, в результате которых
атомы воздуха и любых встреченных на пути луча препятствий начинают
двигаться в одном направлении, "строем". Физика явления была известна
издревле, однако экспериментальные образцы демонстраторов появились
недавно.
- Ну и связи у вас, эксперт!
- Пустяки, - скромно потупился Ромашин.
Через несколько минут они уже садились в такси. Оба отличались
сдержанностью и спокойствием, хотя Ромашину эта черта характера была
дарована природой, а Джуме Хану - тренингом, натура у него была
увлекающаяся, веселая, жизнерадостная, поэтому разговаривали -
демонстрируя сдержанность - мало. Каждый думал об удивительной силе,
которая зовется любовью женщины и которая толкает ее на
самоотверженные, порой непредсказуемые поступки вопреки
обстоятельствам и логике. Забава Боянова, историк с мировым именем,
социолог-исследователь, интрасенс, любила Аристарха Железовского и
была достойна ответной любви, но вряд ли она оценивала себя с этих
позиций. И оба еще не знали, что через много лет судьба поменяет их
местами...
У метро развлекалась толпа молодых людей, одетых пестро,
экстравагантно и вызывающе. Многие из них носили значки в форме
человеческого сердца, не стилизованного, а натурального, с надписью:
"Я люблю себя!" - это были дилайтмены, а у нескольких рослых юнцов
была выбрита левая бровь - признак "касты" "эскадронов жизни".
- Вот кого не люблю, так не люблю, - проворчал Джума, определяя по
привычке массу агрессивности толпы и главаря.
- Ребятишки ищут острых ощущений, - вполголоса ответил Ромашин. -
Пусть веселятся в пределах допустимого, здесь есть кому за ними
приглядеть.
- Кого вы имеете в виду?
- Посмотрите на крайнего слева.
Джума увидел высокого, хорошо сложенного мужчину с
брезгливо-сонным лицом, на лацкане куртки которого голубел значок
инспектора-социоэтика.
- Странно, что он не вмешивается, ребята уж слишком расшумелись.
Или он уже вызвал подмогу? Подождите, спрошу.
Джума Хан решительно двинулся к меланхолически любующемуся
происходящим инсоэтику, в то время как веселящиеся парни толкали
пассажиров метро, задирались и отпускали грязные шуточки.
- Не пора ли вмешаться?
Соннолицый смерил Джуму взглядом, процедил неохотно:
- Не вижу смысла.
- Но ведь это ваша обязанность, - удивился безопасник. - До
конфликта - пара шуток!
- А плевать! Кстати, какое вам-то до этого дело? Иди своей
дорогой, сейфмен.
- О! - сказал Джума, поднимаясь. - Да вы, оказывается, хам,
милейший! Не уважаете себя, дело ваше, не уважаете свою работу -
уходите на другую, но не уважать незнакомого человека - нехорошо! - Он
сжал пальцами плечо инсоэтика, лицо которого перекосилось от боли.
- У нас проблемы, Джума? - раздался сзади тихий голос Ромашина.
- Хамит, - коротко ответил Хан, неохотно отпустил плечо
инспектора. - Оказывается, среди социоэтиков тоже попадаются
некомбатанты. Парень, уходи из комиссии сам, иначе я позабочусь, чтобы
от тебя избавились.
- Когда для дела нужны трое, двое не ссорятся, - миролюбиво
заметил Ромашин. - Говорят, там внутри кто-то пристал к девушкам, надо
помочь.
- Этот не помощник. - Джума окинул презрительным взглядом
инспектора-социоэтика, державшегося за плечо, и направился ко входу в
метро, потом вернулся, сорвал значок социоэтика и сунул в карман. -
Это тебе не понадобится, слизняк.
В зале метро с линией кабин было почти пусто, кабины работали в
основном на финиш, и выходящие пассажиры торопились удалиться, заметив
группу разрисованных под тигровую шкуру мускулистых громил с бритыми
головами. Их было человек восемь, и они, выстроившись кругом, с
хохотом толкали в круг двух девушек. Одна из них, маленькая брюнетка,
вскрикивала и плакала, а вторая, высокая красивая блондинка, закусив
губу, отбивалась молча и яростно.
- Брейкеры, - хмуро сказал Джума. - А вот этих я уже ненавижу!
Сленг брейкеров состоял из дикой смеси языковых искажений, понять
которую было очень трудно. Впрочем, весь смысл их разговора сводился к
оценке девичьих фигур и перевода не требовал.
- Эй, орлы! - окликнул их Хан, подходя к группе вдоль
металлического никелированного поручня с завесой турникетов,
регулирующего вход-выход. - Не надоело?
Парни оглянулись. На их лицах отразилось недоумение, потом
появились ухмылки. Девушки в это время попытались вырваться из круга,
но двое парней схватили их за руки, притянули к себе. Блондинка,
чем-то похожая на Карой, вскрикнула от боли.
- Отпустите! - негромко сказал Джума, темнея лицом. В ответ
раздались смех, возгласы, циничные остроты, советы, самыми
благопристойными среди которых были: "А не пошел бы ты..." Перед
безопасником пенилась тупая и воинствующая наглость. Что ей
увещевания, призывы к совести, добрые уговоры? Ей всегда были понятны
только кулаки и зубы.
Джума вдруг коротко, почти без размаха, ударил ребром ладони по
поручню, смяв и прогнув трубу. Смех мгновенно стих, парни молча
переводили взгляд с трубы на фигуру безопасника, готового к прыжку.
- Покалечу! - тихо, но внятно предупредил Джума. - Отпустите их.
- И покалечит, - философски заметил, подходя, Ромашин. - Он может.
- Эксперт напрягся, раздался стон металла, труба поручня медленно
выгнулась в обратную сторону. Ромашин полюбовался ею, погладил
вмятину, сжал ладонью, отпустил, и все увидели, что деформация поручня
почти исчезла.
- Идите, мальчики. - На лице Ромашина появилась добродушная
улыбка. - Пошалили и хватит. Вопросы есть?
- Трезверы, - с разочарованием проговорил один из бритоголовых. -
Линяем, любы!
Парни отпустили девушек, упорхнувших к свободным кабинам метро, и
потянулись к выходу, бормоча невнятные угрозы, а когда из кабины в
конце зала вышли трое молодых людей в форме линейной службы
общественной безопасности - кто-то, очевидно, вызвал контроль порядка,
- брейкеры ретировались с завидной быстротой. Снаружи послышались
свист, крики, топот.
- Надо рассказать им... - начал было Джума, но Ромашин потянул его
за рукав.
- Опаздываем, сами разберутся.
В кабине метро Джума взял Ромашина за руку, внимательно осмотрел
ладонь, хмыкнул.
- Как вы это проделали? Я имею в виду поручень.
- Ловкость рук и никакого мошенства, - улыбнулся эксперт, вытащил
из кармана нечто вроде тонкой перчатки телесного цвета с
металлическими нитями вдоль пальцев.
- Понятно, - кивнул безопасник. - Я не заметил, когда вы его
надели.
Это был экзоскелет для кисти руки, пользовались такого рода
усилителями мышц обычно скалолазы и спасатели, но этот был изящнее и
почти незаметен.
Еще через несколько минут они выходили из зала второй станции
метро Гомеля. У четырехместного нефа с голубой мигалкой на зализанной
крыше их ждала Забава Боянова, тоненькая, очаровательно грациозная в
белом кокосе с нашивкой: "Всемирный институт истории и социологии".
Поздоровались.
- И на этой банке вы хотите найти Аристарха? - иронически
осведомился Джума, хлопнув рукой по блистеру кабины.
Боянова с недоумением взглянула на него.
- Но ведь это удобная скоростная машина... А, поняла: мигалка?
Разве она помешает? Машина техслужбы транспорта...
- Все равно надо бы антиграв понезаметней, а мигалка может
насторожить.
- Что же делать? - растерялась девушка.
Ромашин едва заметно улыбнулся: Забава была похожа на сестру не
только внешне, но Власта никогда не терялась в подобных
обстоятельствах.
- Снимем мигалку, - сказал он, - всего-то и забот.
- А не боитесь гнева моей сестры? Она почему-то сердита на вас за
какие-то проступки.
- Во-первых, одним проступком больше, одним меньше - не велика
разница, а во-вторых, волка бояться...
Забава подняла брови, задумчиво разглядывая бывшего начальника
службы безопасности.
- Вы такой, каким я вас и представляла. Не пугайтесь, это похвала.
- Не сомневаюсь, - наклонил голову Ромашин.
Демонтаж лампы-вспышки занял две минуты, и неф взлетел, имея на
борту добровольную дружину риска по розыску товарища. Из всей троицы
больше других, как ни странно, волновался Игнат Ромашин, как всегда
предельно собранный и внимательный, опирающийся на точный прогноз
событий и огромный опыт работы в отделе безопасности. Компас интуиции
никогда его не подводил, а сейчас он предсказывал бурю.
Глава 6
Как произведение гроссмановых чисел зависит от порядка
сомножителей, так и жизнь Мальгина в одномерном пространстве
колеблющейся "сверхструны" зависела от порядка следования по "струне"
его систем: сигнальной, нервной, парасимпатической, а также от уровня
сложности управления телом. Не догадайся Мальгин вывести процессы
управления метаболизмом на уровень сознания, он не дошел бы до конца
пути целым и невредимым. Вернее, дошел бы, но в "урезанном",
"отредактированном" виде, без многих органов и систем, если не вовсе
без тела.
В моменты коротких остановок заработали и другие органы чувств, о
которых Клим даже не подозревал, способные ориентироваться там, где
пасовали основные и добавочные экстрасенсные чувства. Сознание взяло
под контроль жизнедеятельность организма в форме "пачки информации"
вплоть до клеточного уровня, и Мальгин впервые осознал, каков запас
прочности у человеческого мозга! Его мозг сейчас включил на уровень
сознания не два-четыре процента нейронов, как у обычных людей, и не
десять-двенадцать, как у интрасенсов, а все сто!
Сложнейшая сеть "сверхструн" орилоунского метро в эпоху
становления человечества рвалась от старости. Хранители Пути, спасая
транспортируемого и выводя его в соответствии с желанием в нужную
точку пространства-времени, бросали Мальгина от одного умирающего
орилоуна к другому, и каждый бросок входа-выхода сопровождался ударом
по организму. Выдержать эти встряски нормальный человек, хрупкий,
медленно реагирующий на изменения среды, сосредоточенный на своих
мелких желаниях, практически отключенный от космоса, не мог бы.
Геометрия пространства вне "струны" стремительно изменялась от
броска к броску; сто одиннадцать измерений, двадцать шесть,
двенадцать, десять, семьдесят семь, пять, снова сто одиннадцать... -
