- Нет, брат! она такая почтенная и верная! Услуги оказывает такие...
поверишь, у меня слезы на глазах. Нет, ты не держи меня;как честный
человек, поеду. Я тебя в этом уверяю по истинной совести.
- Пусть его едет, что в нем проку! - сказал тихо Чичиков Ноздреву.
- А и вправду! - сказал Ноздрев. - Смерть не люблю таких растепелей! -
и прибавил вслух:- Ну, черт с тобою, поезжай бабиться с женою, фетюк!(1)
----
(1) Ф е т ю к - слово, обидное для мужчины, происхоит от Фиты - буквы,
почитаемой некоторыми неприличною буквою. (Прим. Н.В.Гоголя.)
- Нет, брат, ты не ругай меня фетюком, - отвечал зять, - я ей жизнью
обязан. Такая, право, добрая, милая, такие ласки оказывает... до слез
разбирает; спросит, что видел на ярмарке нужно все рассказать, такая,
право, милая.
- Ну поезжай, ври ей чепуху! Вот картуз твой.
- Нет, брат, тебе совсем не следует о ней так отзываться; этим ты,
можно сказать, меня самого обижаешь, она такая милая.
- Ну, так и убирайся к ней скорее!
- Да, брат, поеду, извини, что не могу остаться. Душой рад бы был, но
не могу.
Зять еще долго повторял свои извинения, не замечая, что сам уже давно
сидел в бричке, давно выехал за ворота и перед ним давно были одни пустые
поля. Должно думать, что жена не много слышала подробностей о ярмарке.
- Такая дрянь! - говорил Ноздрев, стоя перед окном и глядя на
уезжавший экипаж. - Вон как потащился! конек пристяжной недурен, я давно
хотел подцепить его. Да ведь с ним нельзя никак сойтиться. Фетюк, просто
фетюк!
Засим вошли они в комнату. Порфирий подал свечи, и Чичиков заметил в
руках хозяина неизвестно откуда взявшуюся колоду карт.
- А что брат, - говорил Ноздрев, прижавши бока колоды пальцами и
несколько погнувши ее, так что треснула и отскочила бумажка. - Ну, для
препровождения времени, держу триста рублей банку!
Но Чичиков прикинулся, как будто и не слышал, о чем речь, и сказал,
как бы вдруг припомнив:
- А! чтоб не позабыть: у меня к тебе просьба.
- Какая?
- Дай прежде слово, что исполнишь.
- Да какая просьба?
- Ну, да уж дай слово!
- Изволь
- Честное слово?
- Честное слово.
- Вот какая просьба: у тебя есть, чай, много умерших крестьян, которые
еще не вычеркнуть из ревизии?
- Ну есть, а что?
- Переведи их на меня, на мое имя.
- А на что тебе?
- Ну да мне нужно.
- Да на что?
- Ну да уж нужно... уж это мое дело, - словом, нужно.
- Ну уж, верно, что-нибудь затеял. Признайся, что?
- Да что ж затеял? из этакого пустяка и затеять ничего нельзя.
- Да зачем же они тебе?
- Ох, какой любопытный! ему всякую дрянь хотелось бы пощупать рукой,
да еще и понюхать!
- Да к чему ж ты не хочешь сказать?
- Да что же тебе за прибыль знать? ну, просто так, пришла фантазия.
- Так вот же: до тех пор, пока не скажешь, не сделаю!
- Ну вот видишь, вот уж и нечестно с твоей стороны: слово дал, да и на
попятный двор.
- Ну, как ты себе хочешь, а не сделаю, пока не скажешь, на что.
"Что бы такое сказать ему?" - подумал Чичиков в после минутного
размышления объявил, что мертвые души нужны ему для приобретения весу в
обществе, что он поместьев больших не имеет, так до того времени хоть бы
какие-нибудь душонки.
- Врешь, врешь! - сказал Ноздрев, не давши окончить. - Врешь, брат!
Чичиков и сам заметил, что придумал не очень ловко и предлог довольно
слаб.
- Ну, так я ж тебе скажу прямее, - сказал он, поправившись, - только,
пожалуйста, не проговорись никому. Я задумал жениться; но нужно тебе знать,
что отец и мать невесты преамбициозные люди. Такая, право, комиссия: не
рад, что связался, хотят непременно, чтоб у жениха было никак не меньше
трехсот душ, а так как у меня целых почти полутораста крестьян недостает...
- Ну врешь! врешь! - закричал опять Ноздрев.
- Ну вот уж здесь, - сказал Чичиков, - ни вот на столько не солгал, -
и показал большим пальцем на своем мизинце самую маленькую часть.
- Голову ставлю, что врешь!
- Однако ж это обидно! что же я такое в самом деле! почему я
непременно лгу?
- Ну да ведь я знаю тебя: ведь ты большой мошенник, позволь мне это
сказать тебе по дружбе! Ежели бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил
на первом дереве.
Чичиков оскорбился таким замечанием. Уже всякое выражение,
сколько-нибудь грубое или оскорбляющее благопристойность, было ему
неприятно. Он даже не любил допускать с собой ни в каком случае
фамильярного обращения, разве только если особа была слишком высокого
звания. И потому теперь он совершенно обиделся.
- Ей-богу, повесил бы, - повторил Ноздрев, - я тебе говорю это
откровенно, не с тем чтобы тебя обидеть, а просто по-дружески говорю.
- Всему есть границы, - сказал Чичиков с чувством достоинства. - Если
хочешь пощеголять подобными речами, так ступай в казармы, - и потом
присовокупил:- Не хочешь подарить, так продай.
- Продать! Да ведь я знаю тебя, ведь ты подлец, ведь ты дорого не дашь
за них?
- Эх, да ты ведь тоже хорош! смотри ты! что они у тебя бриллиантовые,
что ли?
- Ну, так и есть. Я уж тебя знал.
- Помилуй, брат, что ж у тебя за жидовское побуждение. Ты бы должен
просто отдать мне их.
- Ну, послушай, чтоб доказать тебе, что я вовсе не какой-нибудь
скалдырник, я не возьму за них ничего. Купи у меня жеребца, я тебе дам их в
придачу.
- Помилуй, на что ж мне жеребец? - сказал Чичиков, изумленный в самом
деле таким предложением.
- Как на что? да ведь я за него заплатил десять тысяч, а тебе отдаю за
четыре.
- Да на что мне жеребец? завода я не держу.
- Да послушай, ты не понимаешь: ведь я с тебя возьму теперь всего
только три тысячи, а остальную тысячу ты можешь заплатить мне после.
- Да не нужен мне жеребец, бог с ним!
- Ну, купи каурую кобылу.
- И кобылы не нужно.
- За кобылу и за серого коня, которого ты у меня видел, возьму я с
тебя только две тысячи.
- Да не нужны мне лошади.
- Ты их продашь, тебе на первой ярмарке дадут за них втрое больше.
- Так лучше ж ты их сам продай, когда уверен, что выиграешь втрое.
- Я знаю, что выиграю, да мне хочется, чтобы и ты получил выгоду.
Чичиков поблагодарил за расположение и напрямик отказался и от серого
коня, и от каурой кобылы.
- Ну так купи собак. Я тебе продам такую пару, просто мороз по коже
подирает! брудастая, с усами, шерсть стоит вверх, как щетина. Бочковатость
ребр уму непостижимая, лапа вся в комке, земли не заденет.
- Да зачем мне собаки? я не охотник.
- Да мне хочется, чтобы у тебя были собаки. Послушай, если уж не
хочешь собак, так купи у меня шарманку, чудная шарманка; самому, как
честный человек, обошлась в полторы тысячи. тебе отдаю за девятьсот рублей.
- Да зачем же мне шарманка? Ведь я не немец, чтобы, тащася с ней по
дорогам, выпрашивать деньги.
- Да ведь это не такая шарманка, как носят немцы. Это орган; посмотри
нарочно: вся из красного дерева. Вот я тебе покажу ее еще! - Здесь Ноздрев,
схвативши за руку Чичикова, стал тащить его в другую комнату, и как тот ни
упирался ногами в пол и ни уверял, что он знает уже, какая шарманка, но
должен был услышать еще раз, каким образом поехал в поход Мальбруг. - Когда
ты не хочешь на деньги, так вот что, слушай: я тебе дам шарманку и все,
сколько ни есть у меня, мертвые души, а ты мне дай свою бричку и триста
рублей придачи.
- Ну вот еще, а я-то в чем поеду?
- Я тебе дам другую бричку. Вот пойдем в сарай, я тебе покажу ее! Ты
ее только перекрасишь, и будет чудо бричка.
"Эк его неугомонный бес как обуял!" - подумал про себя Чичиков и
решился во что бы то ни стало отделаться от всяких бричек, шарманок и всех
возможных собак, несмотря на непостижимую уму бочковатость ребр и комкость
лап.
- Да ведь бричка, шарманка и мертвые души, все вместе!
- Не хочу, - сказал еще раз Чичиков.
- Отчего ж ты не хочешь?
- Оттого, что просто не хочу, да и полно.
- Экой ты, право, такой! с тобой, как я вижу, нельзя, как водится
между хорошими друзьями и товарищами, такой, право!.. Сейчас видно, что
двуличный человек!
- Да что же я, дурак, что ли? ты посуди сам: зачем же приобретать
вещь, решительно для меня ненужную?
- Ну уж, пожалуйста, не говори. Теперь я очень хорошо тебя знаю.
Такая, право, ракалия! Ну, послушай, хочешь метнем банчик? Я поставлю всех
умерших на карту, шарманку тоже.
- Ну, решаться в банк, значит подвергаться неизвестности, - говорил
Чичиков и между тем взглянул искоса на бывшие в руках у него карты. Обе
талии ему показались очень похожими на искусственные, и самый крап глядел
весьма подозрительно.
- Отчего ж неизвестности? - сказал Ноздрев. - Никакой неизвестности!
будь только на твоей стороне счастие, ты можешь выиграть чертову пропасть.
Вон она! экое счастье! - говорил он, начиная метать для возбуждения задору.
- Экое счастье! экое счастье! вон: так и колотит! вот та проклятая девятка,
на которой я все просадил! Чувствовал, что продаст, да уже, зажмурив глаза,
думаю себе: "Черт тебя побери, продавай, проклятая!"
Когда Ноздрев это говорил, Порфирий принес бутылку. Но Чичиков
отказался решительно как играть, так и пить.
- Отчего ж ты не хочешь играть? - сказал Ноздрев.
- Ну оттого, что не расположен. Да, признаться сказать, а вовсе не
охотник играть.
- Отчего ж не охотник?
Чичиков пожал плечами и прибавил:
- Потому что не охотник.
- Дрянь же ты!
- Что ж делать? так бог создал.
- Фетюк просто! Я думал было прежде, что ты хоть сколько-нибудь
порядочный человек, а ты никакого не понимаешь обращения. С тобой никак
нельзя говорить, как с человеком близким... никакого прямодушия, ни
искренности! совершенный Собакевич, такой подлец!
- Да за что же ты бранишь меня? Виноват разве я, что не играю? Продай
мне душ одних, если уж ты такой человек, что дрожишь из-за этого вздору.
- Черта лысого получишь! хотел было, даром хотел отдать, но теперь вот
не получишь же! Хоть три царства давай, не отдам. Такой шильник, печник
гадкий! С этих пор с тобой никакого дела не хочу иметь. Порфирий, ступай
скажи конюху, чтобы не давал овса лошадям его, пусть их едят одно сено.
Последнего заключения Чичиков никак не ожидал.
- Лучше б ты мне просто на глаза не показывался! - сказал Ноздрев.
Несмотря, однако ж, на такую размолвку, гость и хозяин поужинали
вместе, хотя на этот раз не стояло на столе никаких вин с затейливыми
именами. Торчала одна только бутылка с какие-то кипрским, которое было то,
что называют кислятина во всех отношениях. После у ужина Ноздрев сказал
Чичикову, отведя его в боковую комнату, где была приготовлена для него
постель:
- Вот тебе постель! Не хочу и доброй ночи желать тебе!
Чичиков остался по уходе Ноздрева в самом неприятном расположении
духа. Он внутренно досадовал на себя, бранил себя за то, что к нему заехал
и потерял даром время Но еще более бранил себя за то, что заговорил с ним о
деле, поступил неосторожно, как ребенок, как дурак: ибо дело совсем не
такого роду, чтобы быть вверену Ноздреву... Ноздрев человек-дрянь, Ноздрев
может наврать, прибавить, распустить черт знает что, выйдут еще
какие-нибудь сплетни - нехорошо, нехорошо. "Просто дурак я". - говорил он
сам себе. Ночь спал он очень дурно. Какие-то маленькие пребойкие насекомые
кусали его нестерпимо больно, так что он всей горстью скреб по уязвленному
месту, приговаривая: "А, чтоб вас черт побрал вместе с Ноздревым!"
Проснулся он ранним утром. Первым делом его было, надевши халат и сапоги,
отправиться через двор в конюшню приказать Селифану сей же час закладывать
