воинов похищают у меня из-под носа прямо в царском дворце!
Кулл рывком выпрямился в кресле:
- Что за бред? Какой еще воин и кто его похитил?
- Это я предоставляю выяснить тебе, - прорычал пикт. -
Только что он стоял рядом, подпирая мраморную колонну, как
вдруг -вж-ж-жик! - и исчез, оставив в качестве ключа к
разгадке этой тайны лишь испуганный вскрик да странный мерзкий
запах.
- Может, ревнивый муж?.. - размышлял вслух Кулл.
Брул грубо прервал его:
- Гроган отродясь не заглядывался на девок, даже из
собственного народа. Эти камулианцы все, как один, ненавидят
нас, пиктов. Это написано у них на лицах.
Кулл улыбнулся:
- Тебе это просто кажется, Брул. Здешний народ слишком
ленив и любит развлечения, чтобы ненавидеть кого-либо. Они
поют, сочиняют стихи. Я полагаю, ты не думаешь, что Грогана
умыкнули поэт Таллигаро, певица Зарета или принц Мандара?
- Какая мне разница, - огрызнулся Брул. - Но вот, что я
скажу тебе, Кулл: Гроган как воду проливал свою кровь за
империю, и он лучший из командиров моих конных лучников. Я
разыщу его, живого или мертвого, даже если придется для этого
разнести в клочья всю Камулу, камень за камнем! Валка! Я
скормлю этот город огненному зверю, а потом потушу огонь
потоками крови...
Кулл поднялся с кресла:
- Отведи меня к тому месту, где ты в последний раз видел
Грогана, - сказал он. Брул прервал свою пылкую речь и, угрюмо
глядя перед собой, вышел из зала.
Вместе с царем прошел он по ведущему вниз извилистому
коридору. Кулл и Брул походили друг на друга врожденной
гибкостью движений и звериной грацией, остротой зрения и
присущей варварам необузданностью характера, но в то же время
они были очень разными.
Кулл был высок, широкоплеч, с мощной грудной клеткой -
массивный, но не оставляющий впечатления тяжеловесности. Солнце
и ветер сделали его лицо бронзовым. Волосы царя были острижены
так, что напоминали гриву льва, а серые глаза сверкали холодным
блеском.
Брул выглядел как типичный представитель своей расы:
среднего роста, ладно скроенный, но сухощавый и жилистый как
пантера, с более темной, чем у царя, кожей.
- Мы находились в сокровищнице, - проворчал пикт, -
Гроган, Манаро и я. Гроган прислонился к выступающей из стены
полуколонне - и исчез прямо у нас на глазах! Панель качнулась
внутрь и его не стало, мы успели заметить темноту внутри, в нос
мне ударил отвратительный смрад. Стоявший рядом с Гроганом
Манаро в тот же миг выхватил меч и ткнул клинком в отверстие,
поэтому панель не смогла полностью закрыться. Мы налегли на
нее, но без толку, и тогда я поспешил за тобой, оставив Манаро
возле потайной двери.
- А зачем ты посрывал валузийскую символику? - спросил
Кулл.
- Это я со зла, - угрюмо буркнул Копьебой, избегая
смотреть ему в глаза. Царь без единого слова кивнул. Он
понимал, что это было естественным проявлением чувств
взбешенного дикаря, для которого единственно возможным способом
взаимоотношений с врагом была схватка.
Они проникли в сокровищницу. Ее дальняя стена была склоном
холма, на котором возвышалась Камула.
- Манаро божился, будто услышал едва различимую музыку,
- сказал Брул. - Да вот он, приник ухом к трещине. Эй,
Манаро!
Кулл нахмурился, увидев, что рослый валузиец не изменил
своей позы и никак не отреагировал на приветствие. Он прильнул
к панели, одной рукой стиснув меч, не дающий закрыться
секретному дверному проему, прижав ухо к широкой трещине.
Темнота позади черной щели была почти осязаемой - казалось, за
таинственным отверстием притаилась тьма, изготовившаяся к
прыжку, словно огромная кошка.
Царь порывисто шагнул вперед и грубо потряс солдата за
плечо. Окоченевшее тело Манаро отделилось от стены и рухнуло к
ногам Кулла. В выпученных глазах мертвеца застыл ужас.
- Валка! - выдохнул Брул. - Убит... Каким я был
идиотом, что оставил его здесь одного!
Царь покачал головой.
- На его теле нет крови, но - посмотри на его лицо!
Брул пригляделся, с губ его сорвалось ругательство. Черты
погибшего валузийца превратились в застывшую маску ужаса, и это
явно было вызвано услышанным.
Кулл осторожно приблизился к трещине в стене. Через минуту
он подозвал пикта. Откуда-то из глубины скрывающейся за стеной
чернильно-черной неизвестности доносился низкий воющий звук,
будто гудели призрачные трубы. Странная эта музыка звучала
столь тихо, что ее с трудом можно было различить - но и этого
было довольно, чтобы уловить в ней ненависть и злобу тысячи
демонов. Кулл передернул могучими плечами...
Рассказ пикта
(неоконченное)
Трое мужчин сидели за столом, увлеченые игрой. Через
открытое окно доносился шепот легкого ветерка. Пахло розами,
вином и буйно растущей зеленью.
Трое мужчин сидели за столом: один из них был царем,
другой - принцем, наследником древнего именитого рода, третий
- вождем воинственного варварского народа.
- Я выиграл! - радостно промолвил Кулл, царь Валузии,
передвинув одну из фигурок слоновой кости. - Бью своим
колдуном твоего воина, Брул.
Пикт кивнул. Он не отличался, подобно царю, гигантским
ростом, но был хорошо сложен, поджар и жилист. Если Кулл был
тигром, то Брул - леопардом. Смуглый как все пикты, он имел
начисто лишенное мимики привлекательное лицо, крепкую шею,
тяжелые квадратные плечи, мощную грудную клетку, обвитые
жгутами мускулов руки и ноги - черты, характерные для всех
представителей его народа. Но в одном Брул отличался от своих
соплеменников, - если их глаза обычно бывали мерцающе-карими
или иссиня-черными, то его очи полыхали глубокой синевой.
Видно, когда-то в пиктскую кровь влилась струя крови кельтов
или дикарей Севера, что жили разрозненными группами в ледяных
пещерах близ Полярного Круга.
- Да, Кулл, колдуна одолеть нелегко, - согласился пикт.
- Как в этой игре, так и в настоящей битве. Помню, я однажды
едва не лишился жизни, выясняя, кто сильнее - пиктский колдун
моего народа или я. На его стороне были чары, в моих руках -
отлично выкованный клинок...
Брул сделал паузу, чтобы выпить красного вина из кубка,
стоящего у его локтя.
- Поведай нам эту историю, Брул, - настойчиво попросил
третий игрок, Ронаро, отпрыск великого дома Атл Воланте -
изящный молодой человек с гордо поднятой головой, лицом
интеллектуала и проницательными темными глазами; настоящий
патриций, принадлежащий к элите просвещенной аристократии,
которым могла бы гордиться любая нация. Двое других его
товарищей были в этом смысле полной ему противоположностью. Он
родился во дворце, они - один в плетеной хижине, другой в
пещере. Родословная Ронаро насчитывала две тысячи лет и многие
поколения герцогов, принцев, поэтов, государственных мужей и,
наконец, царей. Брул мог смутно припомнить несколько ближайших
предков, среди которых были вожди с выбритыми головами,
свирепые воины в боевой раскраске и уборах из перьев, шаманов в
масках из бизоньих черепов и ожерелий из фаланг пальцев,
одного-двух островных царьков, правивших мелкими деревеньками,
да парочку легендарных героев, считающихся полубогами за
подвиги или массовые убийства. Кулл и вовсе не знал даже
собственных родителей.
Но все трое держали себя как равные, и равенство это было
превыше знатности и происхождения, - равенство аристократии
Рода Человеческого. Люди эти были истинными патрициями, каждый
в своем роде. Предки Ронаро были правителями, Брула -
бритоголовыми бойцами, Кулла - могли быть и рабами, и вождями.
Но в каждом из троих мужчин содержался тот загадочный элемент,
который выделяет личность из толпы.
- Ну что ж, - глаза Брула заволокло пеленой
воспоминаний. - Случилось это в пору моей юности... Да-да...
Тогда я впервые отправился в военный поход, хотя и до того мне
уже случалось убивать людей - в ссорах, на рыбалке и на
пирушках, где собиралось все племя. Но я еще не украсил себя
шрамами, отличающими членов клана воинов. - Он указал на
обнаженную грудь, и слушатели увидели три небольших
горизонтальных линии - татуировку, еле различимую на бронзовой
от загара коже пикта.
Ронаро смотрел на рассказчика во все глаза. Ах, эти
варвары, они с их первобытной энергией и буйным темпераментом
завораживали юного принца. Годы, проведенные в Валузии в
качестве одного из сильнейших союзников империи внешне изменили
пикта, покрыв его легким налетом культуры. Но под этим внешним
лоском продолжала бурлить неприрученная, слепая черная дикость
древности. Куда значительнее подобные изменения затронули
Кулла, - некогда воина из Атлантиды, ныне царя Валузии.
- Так вот, Кулл, и ты, Ронаро, - продолжал пикт. - Мы,
жители Островов, люди одного народа и одной крови, но разных
племен, каждое с характерными только для него одного традициями
и обычаями. Своим верховным правителем мы признавали Найела с
Татели. Власть его была необременительной. Он не вмешивался во
внутренние дела племен и родов, и даже не взимал, как это
делают валузийцы, подати и налоги ни с кого, кроме кланов,
живущих на острове Татель - Нарги, Дано и клана Китобоев. За
это он помогал им, если они начинали войну с другими племенами.
Но ни мой клан Борни, ни другие не платили Найелу дань. Он не
вмешивался, когда племена принимались воевать друг с другом -
до тех пор, пока они не задевали интересы тех, с кого он взимал
налоги. Отгремела очередная война, и он становился третейским
судьей и его решения считались окончательными - сколько
вернуть захваченных женщин, сколько прислать лодок с платой за
разрушения и пролитую кровь и все такое. А когда лемурийцы,
кельты или иной заморский народ, а то и просто банды безродных
грабителей нападали на Острова, он собирал кланы вместе и
отправлял их в бой, заставив забыть о распрях и сражаться
плечом к плечу... Но Найел был непрочь усилить и расширить свою
власть и знал, что во главе своего, очень сильного, клана и при
поддержке союзной Валузии он мог бы покорить одно за другим все
островные племена. Но знал он и то, что при этом он лишился бы
мира и покоя до той поры, пока остается в живых хоть один из
Борни, Сунгара или из Волков-Убийц...
Дети ночи
Помню, как-то собрались мы вшестером в причудливо
оформленном кабинете Конрада, заполненном экзотическими
реликвиями со всего света и длинными рядами книг. Чего тут
только не было - от Боккаччио в издании "Мэндрейк Пресс" до
"Missale Romanum", напечатанного в Венеции в 1740 году и
заключенного меж двух дубовых дощечек с застежкой. Клементс и
профессор Кирован тут же жарко заспорили по поводу одной, давно
занимавшей обоих антропологической проблемы. Клементс отстаивал
теорию особой, в корне отличающейся от других, альпийской расы,
профессор же утверждал, что эта так называемая раса не что
иное, как просто одно из ответвлений исконного арийского древа,
- возможно, результат смешения каких-то южных
средиземноморских народов и нордических племен.
- Но как вы объясните их брахицефалитизм [брахицефалы
(лат., букв. "короткоголовые") - антропологический тип,
отличающийся равной шириной и глубиной черепной коробки. У
доликоцефалов череп вытянутой, некруглой формы. (Прим.
переводчика)]? - спросил Клементс. - Средиземноморцы имели
черепа вытянутые, равно как и арийцы Севера. Так могло ли
смешение доликоцефалов породить широкоголовый промежуточный
тип?
