с кровью людей и тигров, и, пройдя многие стадии превращений,
которые невозможно ни описать, ни повторить, бронза обрела
твердость и прочность дамасской стали, став клинком меча,
несокрушимого и вечного, как само Время. В ладонь шириной у
гарды, клинок сужался к острию, лезвие его было волнистым, а
навершием рукояти служил тяжелый бронзовый шар... Словом,
Крушитель Черепов был мечом из мечей и мне так же не хватает
слов, чтобы рассказать о его красоте и изысканности,
безукоризненном балансе и потрясающей скорости, как и для
описания другой моей любви, Тарамис.
Я добрался до холмов и начал подъем, Крушитель Черепов
висел на ремне за плечом. Через лабиринт откосов и оврагов
пролег мой путь и наконец я достиг крутого утеса и высоко
вверху увидел зев пещеры. Снизу по скале к пещере вели ступени,
вырубленные в камне, вероятно, кремневым топором, зажатым в
волосатой лапе чудовища.
(Я, Джеймс Эллисон, не устаю поражаться непоколебимому
спокойствию Бракана, необычному даже для кельта.) Вверх, вверх
по головокружительной лестнице, по кровавой цепочке следов
твари-убийцы... Я не знал, что ждет меня впереди, спит чудовище
или бодрствует!
На цыпочках прокрался я в пещеру, поигрывая в руке
Крушителем Черепов, и увидел чудовище, до ужаса напоминающего
человека и в то же время до отвращения на него непохожего.
Существо спало на громадной каменной плите, подложив руку под
голову. Одно мгновение я стоял, застыв от потрясения и
разглядывая его. На первый взгляд Косматый выглядел большущей
уродливой обезьяной, и все же он был обезьяной не больше, чем я
или вы. Он был значительно выше меня, - уверен, подымись он на
своих кривых выгнутых ногах, то возвышался бы на семь футов с
лишком. Голову его покрывали невероятно густые черные с
проседью волосы. Странного, гротескного вида, она все же не
была головой обезьяны. Лоб очень низкий и покатый, крепкий и
хорошо развитый подбородок, плоский нос с вывернутыми ноздрями,
широкий рот с толстыми обвислыми губами. Тесно прижатые к
черепу уши подергивались во сне.
И вдруг он начал просыпаться... Но прежде, чем Косматый
сумел подняться, я размахнулся и срубил своим мечом кошмарную
голову с гигантских покатых плеч. Голова скатилась на каменный
пол пещеры, а обезглавленное тело поднялось вертикально - из
перерубленной шеи толчками хлестала кровь. Но вот тело
зашаталось и через несколько томительных секунд опрокинулось
навзничь с жутким грохотом, гулким эхом отразившимся от стен.
Я не стал задерживаться в пещере, этом логове мерзости и
страха. Мертвый Косматый был еще более ужасен, чем живой. И
часть этого ужаса я вынужден был унести с собой. Я взял
отсеченную голову и бросил в припасенную для этой цели кожаную
торбу, после чего направился обратно, в Амелию. Я пришел в
деревню и потребовал в награду Тарамис, принадлежащую мне по
праву. И был великий свадебный пир, устроенный королем
Джогахом...
