- А вы не пробовали отыскать пакет у родственников дочери Диомиди?
- Искать было не у кого. Она была одинока.
- Но ее имущество, то, что было в квартире, куда-то же подевалось?
- Как говорят, пошло с молотка, растащили неизвестно кто и куда. Мы
поздно хватились, узнали о ее смерти только через месяц. Но я глубоко
убежден: Гилевский не выпустил бы из рук этот пакет, он был помешан на
Диомиди.
- А вы?
Чаусов словно споткнулся. Потом сказал:
- Я всю жизнь занимался этим. Для меня Челлини, Фаберже, Диомиди, их
творчество - наука. Существует же наука о бесценных полотнах великих
живописцев, великих скульпторах.
- В докладной Гилевского на имя директора он возражает против издания
юбилейного сборника, посвященного Диомиди и что-то считает вашими
фантазиями. О чем речь?
- Исполняется 100 лет со дня рождения Диомиди и заканчивается
сорокалетний срок запрета его дочери на вскрытие этого злосчастного
пакета. Я предложил издать юбилейный сборник, высказал предположение, что
пакет все-таки существует, его надо опять искать.
- По вашему мнению Гилевский утаил пакет. Зачем? Какой в этом смысл?
- Для меня существовало лишь одно объяснение...
- Почему "существовало", почему в прошедшем времени? А сейчас разве
изменилось ваше мнение?
Он как бы оглянулся, удивленно посмотрел на нее, затем пришел в себя,
сказал:
- Форма глагола здесь не существенна. Так вот мое объяснение:
Гилевский на протяжении десятилетий был властелином сокровищ. Представьте
себе: один на один с ними. Год за годом. Он привык к мысли, что это все -
принадлежит ему. Он царь в царстве прекрасных теней, и никто на это не
посягает. И это укрепило его в мысли, что такое положение нормально, а,
значит, он наделен волей ни с кем не делиться.
- Что ж, психологически такое объяснение допустимо. Но давайте
вернемся к реалиям. Вам известна такая фамилия - Кевин Шобб?
- Да. Это крупный ювелир в Штатах, у него разветвленная сеть
магазинов и мастерских. Дело унаследовал от отца.
- Что по-вашему могло связывать Гилевского и Шобба?
- Возможно, взаимный интерес к Диомиди. Не случайно же Кевин Шобб
настоял, чтобы как эксперта пригласили Гилевского в связи со скандалом на
аукционе.
- Где вы были 21-го июня между семнадцатью и двадцатью одним часом?
Все время двигающиеся глаза Чаусова остановились, он так пристально
уставился в какую-то точку за спиной Паскаловой, что ей хотелось
оглянуться, посмотреть, что там. Страсти его вроде утихли, и он спокойно
ответил:
- В названное вами время я был на выставке старинной мебели в
историческом музее. С Жаданом Святославом Юрьевичем. С восемнадцати до
двадцати. Потом пошел домой.
- Ну хорошо, Алексей Ильич, мы, видимо, устали друг от друга. На этом
давайте закончим, - сказала она.
Он пожал плечами, мол, как угодно...
Когда Чаусов ушел, Кира подумала: "Мне нужно узнать как можно больше
о Диомиди, об этом исчезнувшем пакете, содержимое которого, как утверждает
Чаусов, никто не знает. Лишь тогда я смогу определить точнее круг
заинтересованных лиц, понять, имеет ли этот исчезнувший пакет какое-нибудь
отношение к смерти Гилевского или то, что говорил Чаусов - просто
беллетристика, которая будет меня только уводить в сторону".
В момент этих раздумий ее и застал стремительно вошедший Скорик.
- Хорошо, что вы еще здесь! - с порога сказал он.
- Я не собиралась уходить, - ответила она. - У меня назначена встреча
еще с одним человеком.
- Я принес вам интересную новость: у Гилевского есть дальний
родственник. Его фамилия Пестерев!
Кира обомлела.
- Откуда вам известно? - наконец спросила она.
- Сообщил мой подследственный. Он его приятель. Надо доставать этого
Пестерева!
- Он в отпуске, - сказала Кира. Сообщение Скорика ошеломило ее.
Считалось, что Гилевский абсолютно одинок. И вдруг возник родственник, да
не кто-нибудь, а шофер Вадим Пестерев, чей телефон был записан на клочке
бумаги, обнаруженном Джумой в кармане пальто Гилевского!
- Кто он этот Пестерев? - спросил Скорик.
- Шофер на инкассаторской машине. Вы будете его допрашивать как
свидетеля по вашему делу?
- Так, кратенько, для уточнения. Ничего особенного я от него не жду.
Ни улучшить, ни ухудшить положение моего подследственного он уже не
сможет.
- Я к тому веду речь, что может вы мне тут поможете.
- Каким образом?
- Если я начну его допрашивать, ясное дело, он поймет в связи с чем,
насторожится. Вы же будете вести с ним разговор о вашем подследственном.
Вверните ему несколько вопросов, интересующих меня.
- Неплохая мысль. Вы попросите Агрбу, чтоб он, во-первых, точно
установил, когда Пестерев ушел в отпуск и когда убыл из города. И,
во-вторых, чтоб не прозевал, когда Пестерев вернется.
- Пожалуй.
- Мне никто не звонил?
- Нет.
- Ладно, пойду к Щербе доложить, - Скорик вышел...
До сих пор Паскалова не имела никакой четкой версии, просто по
методике просеивала персоналии профессионально и по интересам стоявшие
ближе всего к Гилевскому. И если не надеялась выудить что-то конкретное,
то, как полагала, не без пользы "ввинчивалась" в среду людей, близких к
Гилевскому. Теперь же возникло новое звено, в каком-то смысле инородное -
родственник Гилевского Пестерев, да не просто родственник, а приятель
убийцы, дело которого ведет Скорик...
Она позвонила Агрбе на работу, долго никто не отвечал, наконец он
отозвался запыхавшимся голосом:
- Слушаю, майор Агрба.
- Джума, это Паскалова.
- Я еще в коридоре услышал звонок, пока отпер дверь... Слушаю вас.
- У Гилевского объявился родственник.
- Кто такой?
- Пестерев. Помните шофер на инкассаторской машине?
- Помню. Вадим Пестерев. Он в отпуске.
- Мне нужно знать, какого числа точно он ушел в отпуск и когда выехал
из города в свое путешествие на байдарке.
- Как он возник у вас?
- Проходит свидетелем у Скорика.
- Забавный расклад.
- И еще: надо не прозевать, когда он возвратится. Скорик будет его
допрашивать, как своего свидетеля с прицелом на наши интересы. Вы поняли
меня?
- Что ж тут понимать!.. А как эти собиратели антиквариата из моего
списка?
- Пока общие слова. У всех алиби. Остался еще один, сейчас должен
прийти.
- Что ж, Бог в помощь...
Скульптор Борис Никитич Огановский припозднился минут на двадцать. Он
вошел шумно дыша, крупный, тяжелый, голубая сорочка в большую серую клетку
была расстегнута, под рыжеватой бородой сильная жилистая шея, тяжелые
руки, пальцы крепкие с выпуклыми ногтями, под которыми невымываемые дужки
темной глины.
- Извините, опоздал маленько, - сказал он, - и Кира уловила запашок
алкоголя. - Работяги привезли камень, надо было с ними бутылку удавить, -
он сел и стал застегивать пуговицы на сорочке. - "Так в чем душа моя
повинна?" - процитировал он чью-то стихотворную строку.
- Это вам лучше знать, - улыбнулась Кира. - Борис Никитич, у вас,
говорят, лучшая в городе коллекция работ старинных резчиков по кости?
- Вы что, тоже интересуетесь этим предметом?
- Постольку-поскольку.
- Да, коллекция у меня отменная. Двадцать лет собираю. Мне музеи
предлагали продать им, давали большие деньги. Но кто же продает штучные
вещи!
- А в городских музеях есть подобные коллекции?
- Нет. Даже частных коллекций, кроме моей, почти не существует.
- Гилевский знал о ней?
- Возможно. Мы с ним на эту тему не беседовали. Мы были знакомы
только визуально: я знал его в лицо и знал, кто он, а он, возможно, и
видел меня на какой-нибудь выставке, но не знал, кто я.
- Что это вы так уничижительно? Говорят, вы талантливый скульптор.
- Талантлив был Роден, Манизер, Мухина. Я добротный профессионал,
многое делаю лучше других. Вот в этом я уверен.
- Что вы думаете об убийстве Гилевского?
- Дикая история. Что-то произошло на их музейной кухне, а что именно,
- даже не задумывался. Что там за дрязги, кто кого опередил - понятия не
имею. Вот если б вы спросили про Союз художников, тут бы я вам развернул
рельефную панораму. А музеи - как запечатанные консервные банки.
- У вас хорошая память?
- Не жалуюсь.
- Тогда вспомните, пожалуйста, где вы были двадцать первого июня, во
второй половине дня, скажем с семнадцати до двадцати одного часа.
- Зачем мне мучить память, у меня кондуит есть, - из нагрудного
кармана он извлек затрепанный блокнот без обложки. - Я, чтоб не запутаться
в делах, расписываю себе наперед каждую неделю, - он послюнявил палец,
полистал блокнот. - Так... вот двадцатое... Что тут у нас? Поездка за
глиной на скульптурную фабрику, легкий банкетос у Иванцева по случаю
аванса... Так... Двадцать первое... Встреча с детьми в художественном
кружке, поездка на автосервис, чтобы поменять амортизатор, в два обед с
Оксаной, Оксана - это моя новая натурщица, - сказал он, глядя на
Паскалову... - Дальше... Исторический музей, выставка старинной мебели...
Значит в интересующее вас время я был на этой выставке, - он спрятал
блокнот. - Вас это устраивает?
- Меня да... Скажите, Борис Никитич, а вы не знакомы с Жаданом и
Чаусовым?
- Хорошо знаком. Случается, выпиваем вместе.
- Я смотрю, в ваших записях все - дела, а о работе - ни слова, -
улыбнулась Кира.
- А что записывать о работе? - пожал он плечами. Работа есть работа.
Каждый день с шести утра до двенадцати. Это железное правило нарушается в
редких случаях.
- Борис Никитич, возможно ли, чтоб во время посещения вами выставки
мебели там был в это же время кто-либо из ваших знакомых, но вы его или
ее, если это она, не увидели?
- Исключено! Зальчик там небольшой, вход и выход один, движение вдоль
экспонатов произвольное, хочешь иди слева направо, хочешь справа налево.
Так что все время перед глазами чьи-то физиономии. Да и народу в тот день
там было немного, человек десять-пятнадцать. Вот если мы пойдем с вами
туда в одно время, я обязательно вас увижу, - игриво заключил он.
А она подумала: "Кто из них в таком случае врет: либо Чаусов с
Жаданом, либо он". Но не сказав об этом своем предположении, поблагодарила
его, и он ушел...
Кира собрала бумаги, заперла в сейф, три экземпляра книги профессора
Самарина "Челлини, Фаберже, Диомиди - великие мастера", оставленные ей
Чаусовым, аккуратно, чтобы не выпали закладки Чаусова, положила в большой
целлофановый пакет и отправилась в библиотеку Академии наук.
Это было старинное трехэтажное здание с широким порталом, над которым
декоративный балкон поддерживали две могучих консоли в виде львиных голов.
Пожалуй, со студенческих лет Кира не была в этой богатой библиотеке.
Предъявив удостоверение дежурной, Кира прошла к замдиректора по
научной части. Ею оказалась немолодая женщина весьма строго и немодно
одетая, но хорошо причесанная.
- Садитесь, - пригласила она Киру. - Я вас слушаю.
- Мне нужны публикации, связанные с именем художника-ювелира Георгоса
Диомиди.
- Я не знаю, что у нас есть. Сейчас попрошу библиографа, пусть
посмотрит. Вам придется подождать, - женщина позвонила по внутреннему
телефону: - Виктория Антоновна, пожалуйста, поищите, что у нас есть,
связанное с художником-ювелиром Георгосом Диомиди... Да... Сейчас,
пожалуйста...
- Я не буду мешать вам, если здесь посижу? - спросила Кира.
- Ради Бога, сидите...
Минут через пятнадцать позвонила библиограф, что-то стала диктовать,
