напряжением сил, то это только потому, что проблема
Эльзас-Лотарингии была для них только частью той большой
политической программы, которую пишут на своем знамени
иностранные политики Франции. В чем заключается эта большая
программа? Ясно в том, чтобы раздробить Германию на ряд
маленьких государств. Вот за что действительно боролась
шовинистическая Франция - что, однако, не мешало ей на деле
превратить свой собственный народ в ландскнехта
интернационального еврейства.
Франция и действительно достигла бы этой своей цели, если
бы, как на то в Париже вначале надеялись, вся борьба
разыгралась на немецкой территории. Представим себе только на
одну минуту, что кровавые сражения мировой войны разыгрывались
бы не на Сомме, не во Фландрии, не в Артуа, не вокруг Варшавы и
Нижнего Новгорода, Ковно, Риги и т.д., а разыгрывались бы в
Германии на Руре, на Майне, на Эльбе, вокруг Ганновера,
Лейпцига, Нюрнберга и т.д., - и тогда мы должны будем признать,
что в таком случае раздробление Германии было бы вовсе не
исключено. Большой вопрос, смогло ли бы наше молодое
федеративное государство в течение четырех с половиной лет
выдерживать такое испытание, которое оказалось по плечу Франции
с ее единственным крупным центром - Парижем и с ее многовековой
централизацией. Что эта величайшая борьба народов разыгралась
вне границ нашего отечества, - в этом бессмертная заслуга нашей
старой армии и великое счастье для всего нашего немецкого
будущего. Я твердо убежден, что если бы это было не так, то мы
теперь не имели бы уже Германии, а имели бы только кучку
отдельных "немецких государств". С содроганием сердца думаю я
часто, что такая перспектива была возможна. Только когда
прикинешь умом, к чему все это могло бы привести, приходишь к
выводу, что кровь наших павших друзей и братьев пролилась
все-таки не совсем напрасно.
Цель, которую преследовала Франция войной, таким образом
не осуществилась. В ноябре 1918 г. Германия, правда, потерпела
молниеносное крушение. Однако в момент, когда внутри страны у
нас разыгралась катастрофа, немецкие армии все еще стояли на
территории враждебных государств, проникнув близко к их
жизненным центрам. Первой заботой Франции в тот момент было не
столько полное раздробление Германии, сколько вопрос о том, как
бы поскорее освободить территории Франции и Бельгии от немецких
армий. Первой заботой парижского правительства по окончании
войны таким образом стало разоружение германских армий и
отправление их как можно скорее в пределы Германии. Лишь во
вторую очередь французское правительство могло подумать о том,
как бы достигнуть тех целей войны, во имя которых и начата была
вся борьба. Но в этом последнем отношении Франция была до
известной степени парализована. Англия со своей точки зрения
могла уже в этот момент считать, что она своих целей войны
полностью достигла, ибо она добилась уже того, что Германия
потеряла свое колониальное и торговое могущество и стала
державой лишь второго ранга. Англия отнюдь не была
заинтересована в том, чтобы совершенно уничтожить без остатка
Германию, как единое государство. Напротив, Англия не могла не
желать, чтобы в лице Германии на континенте все же остался
достаточно сильный соперник Франции. Вот почему французскому
правительству пришлось с помощью решительной политики в мирный
период добиваться тех же целей, которые ставила война. Вот
почему заявление Клемансо, что для него мир означает только
продолжение войны, не было пустым словом.
Французы решили, что им остается только один путь:
систематически и неуклонно они будут потрясать наше государство
всякий раз, как к этому представится возможность. Постоянными
требованиями все более окончательного разоружения Германии, с
одной стороны, и грабительскими экономическими требованиями, с
другой, французы систематически подкапываются под наше
государственное единство. Чувство национальной чести в Германии
постепенно отмирает и на этом фоне экономический гнет и вечная
нужда могут повести к особенно опасным политическим
последствиям. Если бы такой политический гнет и экономический
грабеж продолжались 10-20 лет, то это должно было бы неизбежно
погубить даже самый сильный государственный организм. И вот на
этих путях цель, которую преследовала Франция войной, была бы
тогда осуществлена.
Зимою 1922/23 гг. эти подлинные намерения Франции были уже
до конца обнажены. Германии оставались только две возможности:
либо наш государственный организм окажется настолько стойким,
что зубы французов должны будут притупиться, либо мы решимся на
активное сопротивление, воспользуемся для этого особенно
убедительным поводом, перевооружим наш государственный корабль
(что раньше или позже все равно неизбежно) и ударим против
врага. Этот последний исход, разумеется, означал бы борьбу не
на жизнь, а на смерть. Сохранить себе жизнь мы могли бы лишь в
том случае, если бы нам удалось предварительно настолько
изолировать Францию, что эта вторая война являлась бы уже не
войной Германии против всего остального мира, а защитой
Германии против Франции, ставшей угрозой для всего мира.
Так стоит вопрос. И я твердо убежден, что раньше или позже
наступит именно этот второй случай. Никогда я не поверю, чтобы
намерения Франции по отношению к нам могли измениться. Не
поверю потому, что намерения эти в последнем счете вполне
соответствуют интересам самосохранения французской нации. Если
бы я сам был французом и величие Франции было бы мне, стало
быть, столь же дорогим, сколь святым является для меня сейчас
величие Германии, я в конце концов поступал бы так же, как
поступает Клемансо. Франция постепенно теряет свое
народонаселение; Франция теряет свои лучшие в расовом отношении
элементы. При таких обстоятельствах вымирающая французская
нация может сохранить свое значение на земле лишь в том случае,
если Франции удастся раздробить Германию. Французская
иностранная политика может тысячу раз меняться, но в конце
концов самыми кружными путями она неизбежно придет все к тому
же: план раздробления Германии не может не оставаться предметом
ее самых страстных и заветных стремлений. И вот при таких
обстоятельствах, по нашему мнению, совершенно неправильно
думать, будто чисто пассивная тактика, направленная только на
то, чтобы самим как-нибудь продержаться, при каких бы то ни
было обстоятельствах может надолго оказаться целесообразной,
раз Франция активно и неуклонно продолжает проводить свою
линию. До тех пор пока вечный конфликт между Германией и
Францией будет разрешаться нами только в форме обороны, он
никогда на деле разрешен не будет. Результат может получиться
только один: с каждым столетием Германия будет терять одну за
другой все новые и новые позиции. Присмотритесь к тем
изменениям, какие претерпели наши языковые границы с XII века,
и вы убедитесь, как трудно рассчитывать на успех такой
установки, которая стоила нам уже таких громадных потерь.
Нужно, чтобы Германия полностью и до конца поняла, что ее
жизненная воля не должна ограничиваться только пассивной
обороной.
Нужно понять, что мы должны наконец собрать все свои силы
для активной борьбы с Францией, для последнего решительного
боя. Нужно, чтобы мы, немцы, точно и ясно сформулировали те
великие конечные цели, которые мы будем преследовать в этом
бою. Только тогда сможем мы действительно довести дело до конца
и прекратить вечную бесплодную борьбу между нами и Францией,
стоившую нам столь многих жертв. Все это, разумеется, при том
предположении, что в уничтожении Франции Германия увидит только
средство, которое затем должно открыть нашему народу
возможность завоевать себе новые территории в другом месте.
Ныне мы имеем только 80 миллионов немцев во всей Европе! Нашу
иностранную политику можно будет назвать правильной лишь в том
случае, если в течение нескольких десятков лет на нашем
континенте будет жить уже не менее 250 миллионов немцев и при
том жить не в тесноте, как фабричные кули, работающие на другие
государства, а как крестьяне и рабочие, взаимно дополняющие
друг друга в творческом труде.
В декабре 1922 г. взаимоотношения между Германией и
Францией снова обострились в угрожающей степени. Франция решила
прибегнуть к новым чудовищным вымогательствам, и для этого ей
понадобилось в виде залога захватить еще ряд других наших
территорий. Раньше чем произвести очередной экономический
грабеж Франции нужно было оказать на нас новое политическое
давление. Чтобы легче покорить "непокорный" немецкий народ под
новое ярмо, французы сочли необходимым захватить один из
наиболее важных наших нервных узлов. Захват Рурского
бассейна имел задачей не только окончательно сломить
Германии хребет в моральном отношении, но и создать для нас
такие хозяйственные затруднения, которые побудили бы нас взять
на себя любые, хотя бы самые тяжелые обязательства. Согнуть или
сломить Германию - такую задачу ставила себе Франция. И что же?
Германия сначала согнулась, чтобы со временем окончательно
сломиться!
В момент занятия французами Рурского бассейна судьба в
сущности опять протянула немецкому народу свою руку, открыв нам
известные возможности к возрождению. На первый взгляд занятие
Рурского бассейна было для нас громадным несчастьем; но при
ближайшем рассмотрении оказалось, что это событие, в сущности
говоря, таило в себе многообещающую возможность - раз навсегда
положить конец всем страданиям немецкого народа.
Занятие Францией Рурского бассейна впервые действительно
привело к внутреннему отчуждению между Англией и Францией. Это
событие вызвало недовольство не только в кругах британской
дипломатии, которая и вообще всегда относилась к союзу с
Францией с холодным расчетом, но и в широчайших кругах
английского народа. Хозяйственные круги Англии были особенно
недовольны этим происшествием и почти не скрывали того, что они
чрезвычайно встревожены новым, совершенно невероятным усилением
французских позиций на континенте. Ведь Франция получала
благодаря занятию Рурского бассейна такую военную позицию в
Европе, которой не имела раньше и сама Германия. Но мало того,
Франция получала еще благодаря этому такие могущественные
экономические позиции, которые почти обеспечивали ей положение
монополиста. Франция получала теперь в свои руки самые крупные
угольные шахты и железные рудники во всей Европе. Это придавало
Франции громадное могущество, ибо все знали, что Франция в
отличие от Германии всегда привыкла вести очень активную
иностранную политику. А что касается военных доблестей
французов, то в ходе мировой войны Франция опять напомнила
всему миру, что сражаться она умеет. После того как Франция
заняла угольные бассейны Рура, Англия неизбежно должна была
почувствовать, что все успехи, достигнутые ею в ходе мировой
войны, начинают улетучиваться, как дым. Победителем в
действительности оказывался маршал Фош, а вовсе не британская
дипломатия со всем ее трудолюбием и энергией.
В Италии тоже переменилось против Франции настроение,
которое со времени окончания войны и без того было не очень
розовым. Теперь неприязнь уступила место настоящей ненависти.
Приближался тот великий исторический момент, когда вчерашние
союзники могли назавтра превратиться в настоящих врагов. К
сожалению у нас не повторилось то, что мы видели на Балканах,
