людей. Это неизбежно, как восход солнца. Самое лучшее, мы должны
признать это, потому что, нравится или нет, все равно будет так.
- Мне - не нравится, - сказал я.
- От вас и не требуют, - пожал плечами Фромкин. - Вселенная
равнодушна. Бог не устраивает опросов общественного мнения. Факт
состоит в том, что вам нравится, что мне нравится, что любому
нравится - все это к делу не относится. - Он говорил с обманчиво
сердечной интонацией. И смотрел почти намеренно враждебно: - Если
вы на самом деле хотите понять разницу, тогда вам надо спросить
себя обо всем, что вы делаете: способствует ли это выживанию
вида? - Он оглядел собравшихся: - Большинство из нас родители. Вы
хотите, чтобы мы уменьшили наш родительский потенциал в пользу
некоего альтруистического жеста весьма сомнительной ценности? Или
позвольте мне сказать это же по-другому: вы можете потратить
остаток жизни, воспитывая и обучая следующее поколение
человеческих существ, или вы можете потратить ее, ухаживая за
несколькими дюжинами ходячих раненых, кататоников, аутистов и
задержанных в развитии, кто никогда не будет способен отплатить,
кто будет лишь продолжать расточать ресурсы, и не в последнюю
очередь ваше ценное время.
- Я понимаю вас, сэр. Но сидеть срокойно, есть икру,
клубнику, говоря о глобальной смерти и милосердном геноциде...
Он поставил тарелку: - Было бы более моральным, если б я
голодал, говоря о глобальной смерти и милосердном геноциде?
Голодание заставит меня заботиться больше? Увеличит ли оно мою
способность, иную, чем причинять боль?
- Вам не надо говорить об этом столь бесстрастно, - сказал я.
- Это немыслимо.
Проблеск неудовольствия пробежал по его лицу, но голос
остался спокойным: - Это не немыслимо. - Он сказал это очень
неторопливо - был ли он вообще разгневан? - На самом деле, если
мы не будем думать об этом, то рискуем, что последствия захватят
нас врасплох. Одно из базисных заблуждений второкурсной
интеллигенции - не относи это к себе лично, сынок, я оскорбляю
всех в равной степени - это моральное самоудовлетворение. Простая
срособность видеть различие между правым и неправым еще не делает
из вас моральную личность, это лишь дает вам ориентиры к
действию. - Он наклонился вперед в кресле: - Ну, а теперь -
плохая новость. Большую часть времени эти ориентиры не относятся
к делу, потому что представления в наших головах о том, каковы
должны быть вещи, обычно весьма мало связаны с тем, каковы вещи
на самом деле. И упорство в позиции, что вещи должны быть некими
иными, чем они есть, будет лишь сохранять вашу негибкость. Вы
потратите так много времени, споря с физической вселенной, что
вообще не произведете никакого результата. Тот факт, что мы не
можем ничего поделать с обстоятельствами, которые ведут нас к
длительному падению, весьма неприятен, да - а теперь, перестанем
обсуждать ситуацию и начнем управлять ею. Существует много, что
мы можем сделать, чтобы минимизировать неприятность...
- Полмиллиарда человеческих смертей - это больше, чем просто
неприятность.
- Четыре с половиной миллиарда человеческих смертей тоже
больше, чем просто неприятность. - Он спокойно смотрел на меня. -
И пожалуйста, говорите тише - я сижу рядом.
- Простите. Мне кажется, что дискуссия выглядит негуманной.
Он кивнул: - Да, это я допускаю. Это выглядит негуманным. -
Он внезапно сменил тон: - Вы знакомы с каким-нибудь сумасшедшим?
- Поврежденным, - поправил я. - Сумасшедший - это негативное
определение.
- Простите, - сказал он. - Я вырос в другое время. Старые
привычки тяжело перебить. Я все еще не привык к тому, что женщины
голосуют... Знаете ли вы какого-нибудь ментально
дисфункционирующего человека? Поврежденного?
- Несколько.
- Вы когда-нибудь раздумывали, почему они таковы?
- Они иррациональны, я предполагаю.
- Так ли? Иногда иррациональность - единственный рациональный
ответ на иррациональную ситуацию. Это очень по-человечески - и
не ограничивается только человеком. - Он продолжил мягко: - Все,
что мы делаем здесь - лишь рациональный ответ на иррациональную и
очень пугающую ситуацию. Вполне возможно, нет, весьма вероятно,
что из людей в этом помещении..., - и он повел рукой, чтобы
включить весь вестибюль отеля, простирающийся на несколько акров,
- ...едва ли половина будет жива в следующем году в это же время.
Или даже на следующей неделе. - Он пожал плечами. - Кто знает?
Милая юная девушка, на чьем колене он успокоил руку,
побледненла. Он нежно погладил ее, но проигнорировал. Продолжал
смотреть на меня: - Вдруг оказалось, что есть масса вещей,
которые могут убивать человеческие существа. И исчезла масса
такого, что могло предотвратить это. Вы знаете, мы живем на этой
планете очень долго. Природа всегда хотела воспользоваться нашими
слабостами. Помните: сука - Мать-Природа? Мы потратили века,
строя технологию, изолирующую нас от реального мира. Такая
изоляция превратила большинство из нас в неграмотных в науке
выживания и уязвимых. Но машина остановилась - останавливается
сейчас - и большинство людей оставлены на милость содержимого их
желудков. Природа безразлична, она закончит работу, начатую чумой
и не упустит нас. Люди не всегда были охотниками на вершине
пищевой цепи, мы были просто преходящим капризом природы. Теперь
мы снова превращаемся в добычу, как в старые дни. Видел кто стаю
волков?
- Нет...
- Мы допускаем, чтобы они свободно бегали по улицам Денвера.
Их зовут пуделями, терьерами, ретриверами, доберманами, колли,
сенбернарами, овчарками и борзыми, но все же это - стаи волков.
Они голодны и они могут убивать. Мы можем потерять тридцать
миллионов человек из-за животных, бывших домашних и других, прямо
сейчас. Вероятно, больше. Я говорю о мире в целом, конечно. И я
также включаю в эту оценку стаи людей - это животные другого
сорта. Мы, вероятно, потеряем сто миллионов человек, которые не
умерли ранее, но сейчас более не существует медицинской помощи в
случае ранений и болезней, которые произойдут с ними в следующие
двенадцать месяцев. Вы знаете, что аппендицит может быть
фатальным? И так далее... - Он прервался, поглядел на меня и
улыбнулся. Я начинал понимать его шарм. Он никогда не
подразумевал кого-то персонально. - Итак, мой молодой друг, я
весьма уважаю ваше негодование и эмоции, на которых оно основано
- то, что мы делаем сегодня здесь, весьма вероятно, есть наиболее
рациональная вещь, которую мы можем сделать. Я отмечаю, что вы не
пытались объяснить ваше присутствие здесь, вероятно, оно тоже
совершенно рационально. На само деле для личности есть только
одна более рациональная вещь, которая приходит мне на ум.
- И что же это?
Он сказал тихим голосом, мягко: - Полюбите того, о ком
заботитесь. Вы не бессмертны, вы знаете. Если вы не
воспользуетесь удобным случаем сказать кому-нибудь сегодня о
своей любви, вы можете никогда не получить другого шанса.
Он был прав. Я вспомнил многих.
Фромкин встал и предложил руку девушке. Она и еще одна
женщина попытались взять ее. Фромкин улыбнулся и предложил
женщине другую руку. Он снова улыбнулся мне с пониманием, и все
трое удалились.
Да, очень похоже на Уайтлоу. Последнее слово тоже всегда было
за ним.
18
Я повернулся уходить и почти столкнулся с мечтой: - Оп,
простите меня... - Я схватил ее, чтобы удержать от падения, а
потом забыл отпустить.
- Хелло!, - сказала она, смеясь.
- Э-э..., - прошептал я, не в силах говорить. Я был
загипнотизирован - ее мягкими сияющими серыми глазами и утонул в
них. Ее кожа была светлой, лишь чуть-чуть проступали веснушки.
Лицо окружали каштановые локоны, ниспадавшие шелковым каскадом на
плечи. Губы влажные и красные.
Мне хотелось поцеловать ее. Кому бы не хотелось?
Она снова засмеялась: - Прежде, чем вы спросите, ответ - да.
- Что?
- Вы хотите сделать мне предложение, не так ли? - Голос
темно-бархатный со слабым привкусом Алабамы.
- Э-э... - Я сделал шаг назад. Ноги хотели остаться на месте,
но я все же шагнул.
- Вы - застенчивый? - Да, Алабама. Определенно. Она
произносила каждое слово так медленно, что я мог попробовать его.
И от нее пахло жимолистью, сиренью - и мускусом.
Я обрел голос: - Э-э, похоже, я...
- Рада видеть, что вы преодолели, - сказала она, смеясь. Она
взяла меня под руку и повела к эскалатору, ведущему на уровень
гаражей: - Как вас зовут?
- Джим. Э-э, а вас?
- Джиллианна. Все зовут меня Джилли.
Я внезапно почувствовал смущение. Начал говорить: - Э-э..., -
потом замолк.
Она посмотрела, слегка склонив голову: - Да?
- Нет, ничего.
- Нет, скажите.
- Хорошо, я..., э-э, мне кажется, я немного напуган.
- Почему?
- Я так никогда не знакомился прежде.
- О! А как вы обычно знакомились?
- Э-э. Никак, - признался я.
- Боже. Так вы действительно застенчивый!
- Э-э. Только с женщинами.
- О-о, понимаю, - сказала она. - Вы голубой?
- Не думаю. То есть я никогда не пробовал.
Она похлопала меня по руке. Как успокоение? Я не спросил.
- Э-э, я здесь для исследований, - признался я. - Я имею в
виду, что связан с армией. То есть, веду исследования для них.
- Все так, - сказала она. - Все в Денвере работают над
кторрами.
- Да?, - задумался я, - наверное.
- Вы его когда-нибудь видели? - Она произнесла это совсем
обычно.
- Я... сжег одного... как-то.
- Сжег?
- Огнеметом.
Она посмотрела на меня с новым уважением: - Испугались?
- Нет, не тогда. Все случилось так быстро... Не знаю, в общем
это был ужас, конечно. Я имею в виду, если б кторры не были так
свирепы, они могли бы быть красивыми...
- Вам жалко, что вы сожгли его?
- Он был страшно большой. И опасный
- Продолжай, - сказала она. Ее рука застыла на моей.
Я пожал плечами: - Тут не много расскажешь. Он вышел из
хижины и я сжег его. - Я не хотел рассказывать ей о Шоти, не
знаю, почему. Я сказал: - Это произошло так быстро. Я бы хотел
разглядеть его лучше. Это было просто большое розовое пятно.
- Здесь есть один, знаешь. - Ее хватка было очень крепкой.
- Знаю. слышал от Лизард.
- Ты. Знаешь. Ее?
- Ну, не совсем. Она была пилотом у нас. Для меня и Теда.
- А-а, - пожатие ослабло.
- Она рассказала о кторре. Она его и привезла.
Мы съехали на эскалаторе на третий уровень гаража, где у нее
был личный флоутер, ожидающий в одной из ячеек. На меня произвело
впечатление, но я ничего не сказал. Молча взобрался рядом.
Двигатель пробудился к жизни, ушел в неслышимый диапазон, и
мы выскользнули на дорогу. Передние фары бросали желто-розовую
полосу света. Огни встречного движения матово просвечивали сквозь
поляризованные ветровые стекла.
- Не знал, что такие появились на рынке, - сказал я.
- О-о, они не появились. Не совсем. Но несколько сотен прошли
сборку, прежде чем Детройт пришел в упадок.
- И как вы получили этот?
- Дергала ниточки. Ну, папа дергал.
- Папа?
- Ну... он как папа.
- А-а.
Она неожиданно спросила: - Хотите увидеть кторра?
Я поперхнулся: - Что? Да! - Потом: - ... но он же заперт, не
так ли?
- У меня ключ. - Она произнесла это, не отрывая глаз от
дороги. Как будто говорила, который час: - Он в спецлаборатории.
Когда-то там было стерильное помещение. Если поспешим, можем
посмотреть, как его кормят.
- Кормят? Его?
Она не обратила внимания на то, как я это сказал: - О, да.
Иногда поросятами или ягнятами. Большей частью телятами. Один раз
