и еще раз повторил движение, на этот раз медленно, чтобы юноша запомнил
хитрый поворот кисти.
Боец почесал ушибленное место, пошевелил кистью, а потом вдруг ловко
закрутил цеп.
- Молодец! - похвалил наставник. - В спину всегда бьет только
собственная глупость.
Затем он обвел взглядом дружинников и подозвал к себе одного из
опытных бойцов. Через минуту тот уже пытался достать его двумя крюками, а
наставник показывал, как от крюков отбиваться доской или веревкой, а
напослед в прыжке обхватил нападающего ногами и уложил его на песок.
Дружинники загомонили, засмеялись...
Виктор сидел под легким навесом и следил за тренировкой. Всю
последнюю неделю он изнывал от безделья и придумывал себе заботы. Он тоже
обратил внимание на молодого дружинника и велел Егору присмотреться к
нему, испытать в бою, а там, подучив, взять в особую сотню.
Всего месяц прошел после казанского сидения, а казалось, что год.
Дневные хлопоты не спасали, время тоскливо тянулось, а он все ждал вечера,
чтобы на застолье у Сармата снова увидеть Ксению.
Он не мог понять, какие чувства в нем так густо бродят. Иногда
спозаранку приходила мысль, что старый огонь давно погас, но в сумерки
угли раздувались, он не находил себе места и ноги сами вели в Малый зал,
где обычно вечерял Правитель.
Покои Ксении были двумя этажами выше. Там держали стражу ее
воительницы, неподкупные, суровые и на посту шуток не понимающие. Впрочем,
после службы они отмякали - бабы как бабы. У многих бойцов закрутились
сердечные дела с женским пополнением дружины.
Сотник Евсей тонко уловил настроение маршала и сразу же по
возвращении из похода стал не только докладывать ему о делах и нуждах, но
и исправно пересказывать все слухи, сплетни и пересуды, кочевавшие с этажа
на этаж. Приятели Евсея с кухарского крыла знали все про всех обитателей
Хором, а чего не знали, то домысливали.
Поговаривали о том, что Ксения нрава строгого и вольности к себе не
позволяет, а особо проницательные добавляли, что никто с вольностями к ней
и не подступается. О старой связи Виктора забыли, а кто помнил, тот
помалкивал. Мало кто остался из саратовской гвардии. Впрочем, те
мимолетные дни порой и ему казались полузабытым сном.
В тяжелую для него минуту явилась Ксения, и пришла победительницей,
исполненной силы. Но тогда, под Казанью, на миг показалась чужой,
незнакомой женщиной. И если бы не взгляд, от которого заломило бровь...
На самое простое: подойти к ней, обнять за плечи, напоминая о минутах
близости, он почему-то не мог решиться. Да и Ксения во время мимолетных
встреч порой впивалась в него взглядом, а еле уловимое движение губ словно
предупреждало об опасности. Он хотел поговорить с ней наедине. Увы, никак
не выходило. Сармат плотно взял ее под свою опеку.
Шум на площадке усилился. Два бойца с алебардами наскакивали на
Белова, бешено размахивая лезвиями, обмотанными войлоком. Наставник
уворачивался, перепрыгивал через древка, а когда его чуть не прижали к
навесу, где сидели Виктор и Егор, подпрыгнул высоко в воздух, на лету
захватил цепом алебарду и вырвал ее из рук нападающего. Перелетев через
навес, мягко опустился на ноги и отшвырнул в сторону алебарду.
- Я так никогда не смогу, - завистливо сказал Егор. - И годы не те!
- Белов старше тебя лет на двадцать, - ответил Виктор, взяв с тарелки
горсть засахаренных вишен. - А то и больше. Возраст ни при чем.
- Это да-а, - протянул Егор. - Нам бы еще пяток таких наставников, и
остальных тогда на покой. А дружину через полгода можно будет посылать в
пекло за угольками.
- Где я тебе еще возьму наставников? - сердито спросил Виктор, шевеля
липкими пальцами. - Белов сам пришел. И не к нам. Скажи спасибо Семену
Афанасьевичу!
Атаман Курбатов на удивление всем выжил. Говорить, правда, долго не
мог, шептал хрипло, да больше спал, оправляясь после тяжелого ранения.
Когда дружина вернулась в Москву, к нему началось сущее паломничество.
Всяк хотел посмотреть на живого или, как он пошутил, чуть оклемавшись,
"пока живого" грозного атамана. Лекари с ног сбились, гоняя дружинников, а
те норовили сунуться к старику с гостинцами через дверь или окна лазарета.
Потом объявился Белов, невысокий беловолосый и совершенно неприметный
человек, который незримо прошел сквозь кордоны и заставы, невесть как
проник в Хоромы и, словно не стражники, а чучела стояли на всех этажах и
коридорах, возник у ложа атамана.
Неделя всего прошла, как вернулись из похода. Рана на шее нагноилась,
старик метался в жару, бредил. Белов сел на пол у изголовья, долго шептал
что-то на ухо, гладил больного длинными пальцами по вискам, и тот
постепенно затих, успокоился, а через день медленно пошел на поправку.
Заметили, крикнули стражу, набежала охрана вязать незнакомца, но тот
спокойно, мягко повынимал из их рук мечи и арбалеты и негромко объяснил
сотнику, что он друг Семена Афанасьевича и вот пришел проведать, зла ни на
кого не имеет и вреда никому причинять не желает, а хорошо бы еще ему с
начальством поговорить, может, от него какой прок будет...
В ответ на эти речи сотник полузадушенно мычал, поскольку шея его
была зажата между двумя пиками, отобранными у его бойцов. Незнакомец
говорил ласково, пинками отшвыривая от себя дружинников, норовящих
кинуться на него со спины.
Наконец сотник с трудом высвободил шею и велел всем угомониться.
Незнакомец прошел с сотником к Евсею, после краткого разговора тот,
минуя Егора, сразу привел его к маршалу.
Так Белов оказался в дружине. Откуда узнал о ранении своего атамана,
как за неделю добрался сюда из-за Каспия, об этом не говорил, только
похмыкивал и отводил глаза. Сказал лишь, что верные люди ждут Курбатова,
готовы по сигналу подняться, но мало их, очень мало осталось. Все равно
уходить придется, так хоть память о себе оставят.
Виктор представил себе, какую память оставит одичавшая и отчаявшаяся
горстка людей, день за днем тратившая силы и кровь на выживание и борьбу с
морем вражды, и содрогнулся. Наверно, это тот случай, когда надо просто
уйти, если невозможно найти общий язык, как-то договориться. Но он
понимал, что Белову об этом говорить нельзя, да и не поймет он, годами
живущий набегами и отражением набегов.
Место пришельцу нашлось сразу, как только он показал свое искусство.
Вскоре Евсей сообщил, что Белов пытался выведать у дружинников, кто ранил
его командира да куда делся обидчик, но ничего вразумительного не услышал,
потому что никто ничего не ведал. Жив ли тот пленный или нет, неизвестно
было и Виктору. Одно знал - на следующий день после того, как дружина
вошла в Казань, пленный, живой или мертвый, исчез из обоза. Тысяцкий Егор
глухо намекнул, что, мол, кое-кому, возможно, не хотелось иметь при себе
такое напоминание о прошлом, но Виктор цыкнул и велел ему никшнуть. В
семейные дела Правителя лучше не соваться.
Сегодня или завтра вернется Мартын со своей тысячей, вспомнил Виктор,
и мысль эта немного развеселила. В последнее время у них с Мартыном
заладились отношения, и если раньше все было как-то недосуг просто сесть и
между переменами вин вести пустой разговор, то после болезни Сармата
Мартын стал все чаще захаживать к Виктору. А маршал велел дружинникам
нести всякую найденную книгу Мартыну, тот давно собирал старую печать.
Тысячу оставили в Казани, помочь Сафару навести порядок. Через неделю
уже пришла весть, что дел никаких нет и не предвидится, народ спокоен,
даже казият после некоторого размышления смирился и признал Сафара
правителем. Мартын советовал не оставлять там гарнизон, Сафар уже набирал
свою дружину.
Кое-кто из тысяцких и советников ворчал, сулили в будущем
неприятности, если оставить казанцев без догляда, но тут Сармат был
непреклонен - пусть даже Сафар войдет в большую силу и будет себе голова,
лишь бы с Тураном не заигрывал и на юге держал границы. В том, что Сафар
не переметнется, он был уверен. Не так давно туранские лазутчики пытались
отравить Сафара, жена и отец умерли на его руках в жестоких мучениях.
Словом, на ближайшие годы Итильский каганат становился союзником. Но
сейчас Виктору было плевать на все эти великие дела.
1
Почувствовав, что ноги затекли, Виктор встал и пошел к реке,
размяться. Неслышной тенью скользнул за ним Иван. Богдан, с упоением
следивший за борьбой на площадке, недовольно заворчал, но затопал следом,
все время оборачиваясь назад.
- Насмотришься еще! - сказал ему Виктор.
Он хотел было оставить парня на площадке, но идти только в
сопровождении Ивана не хотелось. В последние дни маг сильно осунулся, щеки
пожелтели и впали, а глаза словно были обведены траурной каймой.
За мостом, у "оленьих рогов" стража резалась в кости. Завидев
маршала, вскочили, один из дружинников наступил на кубики.
- Посмотри, что выпало! - велел маршал.
Дружинник с виноватой улыбкой отвел носок.
- Две пятерки! - весело сказал он.
Второй стражник, растерянно глядя на Виктора, повертел в руках монету
и отдал ее выигравшему.
- Десять нарядов в ночную смену, - коротко бросил маршал, а потом,
глядя строго, присел, повертел в ладони кости, хитро усмехнулся и
незаметно тронул липким пальцем единички.
Метнул.
- Две шестерки! - ахнула хором стража.
- То-то! - назидательно сказал Виктор, отобрал у дружинника монету.
И пошел дальше.
Бойцы проводили его взглядом.
- Стояк! - уважительно пробормотал проигравший. - А мог и в зубы
дать...
Чуть поодаль молодые дружинники под присмотром сотника рубили
кустарник, прокладывая дорогу к подземным гаражам на Солянке, недавно
обнаруженным и раскопанным. Еще до похода Виктор заглянул в темную пещеру,
уходящую в глубь холма. При свете факелов он увидел ряды моторов, на вид
целых, но стоило прикоснуться, как они рассыпались трухой. Все прогнило!
Впрочем, в одном из отсеков нашли штабеля нержавеющих труб. Умельцы из
оружейных мастерских, прознав, возбудились и потребовали трубы себе. И вот
теперь, наконец, дошли руки и до них, подводы уже снаряжены, осталось
прорубить дорогу.
Кустарник рос негусто, здесь часто прогоняли скот, вытаптывавший все
по пути.
Виктор понаблюдал немного, как дружинники, молодецки ухая,
размахивали большими секачами. Затем пошел вперед, к полуобвалившейся
церкви. Сотник что-то крикнул предостерегающе, но Виктор только плечом
дернул.
Одна из стен рухнула, но каким-то чудом храм еще стоял. Нависали в
воздухе сомкнутыми ладонями арки и своды, две колонны смотрели прямо в
небо сквозь обвалившийся купол. Внутри было чисто, старый кирпич давно
вынесли и приспособили для строительных нужд. Николай порывался даже
снести все, что осталось, и пустить камень на ограждение Хором. Но
воспротивился Сармат, и не потому, что жаль было, просто не видел толка в
стене. Если врага подпустим к дому, то никакие стены не спасут, сказал он,
и Николай согласился. Впрочем, он во всем соглашался с Правителем.
Виктор иногда приходил сюда. В сумерках после трудного дня хорошо
отдыхалось, сидя на возвышении. Он не знал, что когда-то место это
называлось алтарем, а если бы и узнал, то остался равнодушен - старые
имена ему давно ничего не говорили.
Порой странные мысли и воспоминания посещали его. Непонятное
сожаление о некой забытой, утерянной тайне, тщетные потуги вспомнить
родных, отца. Но ничего не осталось, кроме больших рук, что держали его,
