Месроп фыркнул.
- Какие глупости тебя волнуют! Все гораздо проще. Ты можешь рисковать
собой, своей супругой; кстати, передай ей, что ребенок здоров. И пусть она
ждет, рисковать сыном нельзя. Уникальное сочетание генов...
- Что? - сердито перебил Виктор.
- Успокойся. Ты найдешь свое чадо веселым и сильным.
- Но как я узнаю?.. - Виктор осекся.
Сомнения и глубоко загнанный внутрь ужас перед истиной заставили его
замолчать.
Месроп грустно улыбнулся, опустил веки.
- Узнаешь, - прошептал Месроп, - и не твоя кровь будет причиной твоей
гибели. Не спрашивай меня, кто был твоим отцом. Я не знаю. Но даже если...
Нет, дважды подряд такое не повторится. Ребенок родился летом.
- Ну, спасибо. - Виктор сжал кулаки и грубо выругался. - Утешил!
Втайне он надеялся, что Месроп развеет его страхи. Разочарование было
велико.
Смерив его взглядом с головы до ног, Месроп, не поднимаясь с
корточек, сказал:
- Не пытайся избегнуть судьбы. Суставы времени вправлены, колеса
крутятся исправно, что предначертано, то и будет. Кончилось время чудес,
снова начинается история. Новые времена...
- Брось, - оборвал его Виктор. - Как только начинаются разговоры о
новых временах и великих событиях, жди мелких пакостей.
- Не обязательно. Но в конце концов все великие дела равно великих же
героев не стоят малой радости маленького человека.
- Но великие дела вершатся именно ради твоего маленького человека, -
сердито сказал Виктор.
- Вот это полная чушь! - Месроп еле заметно улыбнулся. - Все, что ни
вытворяют великие люди, - исключительно ради своих маленьких радостей.
- Разве?
- Да. И только ради того, чтобы не остаться наедине с мыслью о том,
что и они - маленькие люди.
- Полагаю, - медленно начал Виктор, - что все люди - малы.
- Ты прав, - кивнул Месроп, - но одни об этом не думают и поэтому
счастливы, а другие терзаются своей соразмерностью и безумствуют из-за
этого.
- И я тоже?
- Ты - нет. Счастливое исключение. Воин духа... Ты свободен от вещей,
но полная свобода возможна, когда души вещей перестанут терзать дух
человека. Может, твоему ребенку удастся возглавить Великий Поход
освобождения...
Месроп замолчал и опустил голову. С раздражением и горечью Виктор
вдруг осознал, что опять проснулось в нем старое забытое чувство, словно
он попал в паутину, а вокруг плетутся хитрые дела. Из тьмы возникает
Месроп, и, словно наутро после тяжелого похмелья, начинается странный
разговор. А он-то надеялся, что события больше не ведут его по линии
бытия! Но затем пришла другая мысль, успокаивающая - раз уж появился
Месроп, то надо выяснить, что ждет его правление, какие беды грядут и
напасти и откуда...
Лицо Месропа было освещено лунным светом. Виктор только сейчас
заметил, как стар его собеседник. Сетка глубоких морщин вокруг глаз лежала
темной паутиной, седая борода не вилась лихо, как в прежние времена, а
уныло висела длинными космами. Вопросы застряли на языке у Виктора. Он
вздохнул и неожиданно для себя начал рассказывать обо всем, что с ним
приключилось после их хождения к Бастиону.
Небо светлело на востоке, Андрей мерно храпел. А Виктор все говорил,
говорил... Месроп слушал, подперев кулаками подбородок, а когда рассказ
дошел до непонятного приключения в зале со странной машиной, вдруг
негромко рассмеялся.
- Они построили машину времени, - пояснил он, заметив обиженный
взгляд Виктора. - А "вокс гумана" означает - человеческий голос.
Акустическая машина времени - кто бы мог подумать! Забавно.
- Не понимаю! - сказал Виктор.
- Послали человека в прошлое, чтобы изменить настоящее.
- Вот как! - насторожился Виктор. - Мое прошлое? Или Ксении?
- Да нет, - слабо улыбнулся Месроп, - это они меня убить собираются.
Я вспомнил дом, о котором ты рассказал. Тогда я был маленьким... Или это
был не я?
Он задумчиво покачал головой.
- Ну и что, убьют тебя? - недоверчиво спросил Виктор.
- Вот я, вот ты, а утром сюда прибудет Ксения со свитой. Как думаешь,
было ли все это иначе?
- Не знаю. Но я рад, что тебя не убили, - серьезно проговорил Виктор,
хотя глаза его смеялись.
- Я тоже рад. Впрочем, подозреваю, что в этом страннейшем из миров
ничто не умирает, - он помолчал, а потом добавил, - но и не живет.
- Что-то они говорили о центре цунами... - задумчиво пробормотал
Виктор.
- А, ерунда! - махнул рукой Месроп. - Любой человек - центр цунами, а
особенно если этот человек - ребенок. Каждый из нас несет в себе зародыш
великих катастроф. Наступают новые времена, и кто знает, сколько еще
грязи, крови и смуты впереди. Ничего не поделаешь - новый мир всегда
строят негодяи, и только потом времена негодяев востребуют святых. Я
думаю, энергия святости направлена далеко в будущее, в "мир потом", а сию
минуту надо делать "мир сейчас". Негодяйство же всегда активно...
- Опять ты о великих делах, - с досадой сказал Виктор.
- Не я, а ты, - кротко возразил Месроп. - Но если говорить о них, то
будь готов к тому, что великие дела, задуманные святыми, вершатся
фанатиками. А плодами их, увы, пользуются негодяи.
- Заладил одно и то же: негодяи, негодяи, - передразнил Виктор. - Ты
уже сто раз говорил о новых временах.
- Да, говорил. И чуть ли не на этом месте.
Месроп поднял голову, осмотрелся.
- Да, именно на этом. Но тогда было только ожидание новых времен, а
теперь они наступили. История благоприятствует подонкам. Речь не о тебе.
Но и тебя будет разрывать между добром и злом, вернее, твоим пониманием
добра и зла.
- А тебя?
- Что - меня?
- Ты судишь о добре и зле? Ты, истребивший магов!
- А, эти! - Пренебрежительный взмах ладони, отгоняющий муху. - Не я
истребил их. Они восстановили силу, но потеряли учение, а сила без слова
обращается к истокам своим и разрушает себя.
- Красиво говоришь!
- Да! - Месроп поднялся с корточек и закряхтел. - Есть такой грех.
Ну, мне пора!
- Куда спешишь? - удивился Виктор. - Пойдем ко мне. Теперь никто тебя
не обидит. Погости, отдохни. Хочешь, назначу старшим советником?
- Хватит с тебя и Мартына, - хмыкнул Месроп. - Кланяйся ему. И не
обижай, он ведь старый уже. Как и я. А он тебе еще пригодится. Доподлинно
не знаю, но чувствую, как далеко отсюда, близ теплых морей зреет страшная
сила, непонятная, могущественная. Хлынет скоро неудержимым потоком.
Придется тогда и Москве, и Казани искать дружбы далеко окрест, может, и
туранцы придут с миром, да и не только они. Копи силы и друзей, скоро
волна пойдет...
- Остановим! - уверенно сказал Виктор.
- Надеюсь, - с сомнением ответил Месроп. - Но боюсь, что это забота
уже не твоя, а твоего ребенка.
- А хоть бы и так! - пожал плечами Виктор. - Он и остановит.
- Но кто же тогда остановит его? - еле слышно проворчал Месроп.
Виктор пожал плечами.
- Мы еще увидимся? - спросил он.
- Откуда я знаю? - всплеснул руками Месроп. - Если не умрем,
обязательно свидимся. С этими недожаренными ребятками надо держать ухо
востро. Кто знает, может, сработала окаянная машина и сейчас посланник
движется в прошлое. Дойдет до нужного места - времени, прирежет меня
беззащитным младенцем, и все! Был ты Правитель, а не успеешь сказать "ой"
- уже сидишь по уши в дерьме и рад, что только по уши. И ничего не было -
ни подвигов, ни доблести, ни славы. Другая память, другая жизнь... Ладно,
шучу. Это чтоб тебе власть медом не казалась.
- Хорошо, - сказал Виктор. - Я обдумаю твои слова. Но ответь, где мой
сын? Почему ты скрываешь его от меня? Я не верю в чушь с
предзнаменованиями и пророчествами.
- Не веришь и правильно делаешь! - Глаза Месропа блеснули. - Я
повторяю - вы встретитесь, когда наступит срок. Даже если после этого
больше ничего не будет. Ребенок в надежном месте. Хорошо учится. Мы
перебираем имена, и когда-нибудь...
Запнувшись, Месроп перевел взгляд на утреннее зарево над деревьями.
- Прощай!
- Нет, скажи мне...
Послышался топот, ржанье, голоса, на краю пустыря показались
всадники. Ирина и Андрей вскочили, но, разглядев приближавшуюся
кавалькаду, перевели дыхание. Впереди скакала Ксения, по левую руку
Мартын, держа руку на мече и посматривая по сторонам, а за ними два
десятка воинов из дворцовой гвардии. Виктор пошел им навстречу, потом,
спохватившись, оглянулся. Но Месропа и след простыл. Только шевелились
кусты за колонной, на которой стояли две фигуры, плотно обвитые зеленым
плющом.
Ксения спрыгнула прямо к нему в объятия и замерла. Он крепко обнял
ее, прижал голову к сердцу и почувствовал, как странное тепло разливается
в нем.
Он прижимал ее к себе, и ему было наплевать, чары ли это, наваждение
или приворот. Он любил Ксению, а она любила его. Предупреждение Месропа
его не испугало. Гонец в прошлое не пугал его. В конце концов, он сам был
гонцом, и будущее перед ним. Он не боялся Борова сейчас, и плевать на него
во все времена.
Мартын что-то негромко сказал Андрею, парень рассмеялся, но Ирина
цыкнула на него. Юноша опустил голову и ковырнул носком сапога ком земли,
выбитый лошадиными копытами. Земля осыпалась, в сторону покатился
небольшой кругляш. Андрей нагнулся, поднял и обтер листом лопуха. В
середине тяжелого граненого кругляша была дыра. Андрей выбил пальцем землю
и обнаружил, что внутри идет резьба. Потер о куртку - из-под грязи
блеснуло желтым. Протянул находку Мартыну, тот улыбнулся, взвесил в руке и
сказал, что это не золото, а латунь. Вернул гайку Андрею, и тот зашвырнул
ее в кусты.
Наступило утро. Виктор хотел рассказать Ксении о встрече с Месропом,
о сыне, но передумал. Искры в ее глазах завораживали, ему казалось, что
звезды кружатся над ним, и это было настолько важно, обещало разгадку
таких великих тайн, что недавний разговор на поляне сделался
незначительным. События происходят именно так, как должны происходить.
Мысль эта почему-то была существенней, чем все дела. Дела подождут, а
пока... ему было просто хорошо стоять вот так и молчать. Его взгляд
остановился на фигурках, венчающих колонну. Он вспомнил: когда-то можно
было разглядеть мальчика и птицу, позеленевшие тела, прижавшиеся друг к
другу.
Сын... Что ж, придет время, и они встретятся. А пока пусть его
мальчик и Месроп ведут счет именам. Но что это значит? Может, память
Месропа или вселившаяся в него душа Саркиса упрямо возвращается к
прошлому, и рано или поздно они набредут на слово распада, и тогда
исчезнет мир в сером пыльном хаосе?
Не страшно. Он рядом с Ксенией, и тепло любящей женщины согревает
его. Такое мгновение стоит целой жизни, подумал он, и мысль была
непривычна.
Пусть все идет как идет, решил он. И если когда-нибудь наступит
конец, его или мира, то воспоминание об этих минутах согреет душу. Нет
места леденящему страху, холод спокойствия больше не обманет и не
обольстит его, и не рок, не предначертание судьбы или замыслы людей
поведут его, а любовь. Вечность или мгновение, но так все и будет до тех
пор, пока бронзовые фигуры на постаменте не расточатся прахом.
Или еще дольше.
