она.
Полковник ее не слушал. Сегодня, чтобы встретить почту, он
вышел из дому в четыре часа, но дождь заставил его укрыться в
конторе дона Сабаса. Когда загудели катера, дождь все еще лил.
-- Все представляют себе смерть в виде женщины, --
продолжала жена дона Сабаса. Она была выше своего мужа,
плотная, с волосатой бородавкой над верхней губой. Голос ее
походил на жужжание вентилятора.-- А я вижу ее совсем не так...
-- Она закрыла шкаф и обернулась, пытаясь поймать взгляд
полковника. -- Мне кажется, что она похожа на животное. С
копытами.
-- Возможно, -- согласился полковник. -- Чего только не
бывает на свете.
Он думал о том, что почтовый инспектор в клеенчатом плаще,
наверно, впрыгивает сейчас на катер. Уже месяц, как полковник
сменил адвоката, и теперь у него были основания надеяться на
ответ. Жена дона Сабаса продолжала говорить о смерти, пока не
заметила, что полковник ее не слушает.
-- Кум, -- сказала она, -- вы чем-то озабочены?
Полковник оторвался от своих мыслей.
-- Да, кума. Я думаю, что уже пять, а петуху до сих пор не
сделали укол.
Женщина была поражена.
-- Укол петуху, словно он человек! -- воскликнула она. --
Какое кощунство!
Терпение дона Сабаса иссякло. Он поднял побагровевшее лицо
и приказал жене:
-- Закрой рот хоть на минуту. -- Она и в самом деле
закрыла рот руками. -- Ты уже полчаса надоедаешь куму своими
глупостями.
-- Вовсе нет, -- запротестовал полковник.
Женщина хлопнула дверью. Дон Сабас вытер шею платком,
надушенным лавандой. Полковник снова подошел к окну. Дождь все
не унимался. Курица на длинных желтых ногах пересекала
пустынную площадь.
-- Петуху действительно делают уколы?
-- Действительно, -- сказал полковник. -- На будущей
неделе начнутся тренировки.
-- Это безрассудство, -- сказал дон Сабас. -- Такие вещи
не для вас.
-- Согласен, -- сказал полковник. -- Но это не причина,
чтобы свернуть петуху шею.
-- Глупейшее безрассудство, -- повторил дон Сабас,
направляясь к окну. Его тяжелое дыхание напоминало звук
работающих мехов. А взгляд вызывал у полковника жалость. --
Послушайте моего совета, кум, -- сказал дон Сабас. -- Продайте
вы этого петуха, а то будет слишком поздно.
-- Никогда не бывает слишком поздно, -- сказал полковник.
-- Будьте благоразумны, -- настаивал дон Сабас. -- Вы
можете убить сразу двух зайцев: во-первых, избавитесь от всех
этих забот и хлопот, а во-вторых, положите в карман девятьсот
песо.
-- Девятьсот песо! -- воскликнул полковник.
-- Девятьсот песо.
Полковник поразмыслил.
-- Вы думаете, мне дадут за него такие деньги?
-- Я не думаю, -- ответил дон Сабас. -- Я совершенно
уверен.
С такими крупными суммами полковнику не приходилось иметь
дело с тех пор, как он сдал казну революционной армии. Когда он
вышел из конторы дона Сабаса, то вновь ощутил сильную боль в
животе. На почте он направился прямо к инспектору.
-- Я жду срочное письмо. Авиапочтой.
Инспектор перебрал все конверты и снова разложил их по
местам, не сказав ни слова. Только отряхнул ладони и
выразительно посмотрел на полковника.
-- Но сегодня мне должно было прийти письмо. Обязательно.
Инспектор пожал плечами.
-- Только смерть приходит обязательно, полковник.
К его возвращению жена сварила маисовую кашу. Он ел молча,
надолго погружаясь в задумчивость после каждой ложки. Жена,
сидевшая напротив, почувствовала неладное.
-- Что с тобой? -- спросила она.
-- Я думаю о чиновнике, от которого зависит моя пенсия, --
солгал полковник. -- Через пятьдесят лет мы будем спокойно
лежать в могиле, а этот бедняга будет мучиться каждую пятницу,
гадая, назначили ему пенсию или нет.
-- Плохой признак, -- сказала женщина. -- Это значит, ты
начинаешь сдаваться. -- Она снова принялась за кашу, но через
минуту заметила, что муж по-прежнему погружен в свои мысли.
-- Ешь-ка лучше кашу, пока не остыла.
-- Вкусная, -- сказал полковник. -- Где ты взяла маис?
-- У петуха, -- ответила жена. -- Ребята из мастерской
принесли ему столько маиса, что я решила взять и для нас. Вот
какая жизнь.
-- Да, -- вздохнул полковник. -- В жизни такое бывает, что
и нарочно не придумаешь.
Он посмотрел на петуха, привязанного у печи. В нем как
будто что-то изменилось. Женщина тоже взглянула на петуха.
-- Сегодня мне пришлось прогнать детей палкой, -- сказала
она. -- Принесли старую курицу, чтобы петух потоптал ее.
-- Обычное дело, -- сказал полковник. -- В деревнях
полковнику Аурелиано Буэндиа тоже приводили девушек.
Жене шутка понравилась. Петух что-то забормотал, издалека
его бормотание напоминало гортанный человеческий голос.
-- Иногда мне кажется, что он вот-вот заговорит, --
сказала женщина.
Полковник снова посмотрел на петуха.
-- Петух что надо. -- Он подсчитывал что-то в уме,
пережевывая кашу. -- Обеспечит нас едой на три года.
-- Мечты! -- сказала женщина. -- Из мечты каши не сваришь.
-- Каши не сваришь, но она накормит, -- ответил полковник.
-- Это как чудесные таблетки кума Сабаса.
Ночью он плохо спал -- все подсчитывал и рассчитывал. На
следующий день жена опять подала на обед маисовую кашу. Она
ела, низко опустив голову, не произнося ни слова, и полковник
почувствовал, как передается ее плохое настроение.
-- Что с тобой?
-- Ничего, -- ответила женщина.
Он понял: теперь пришла ее очередь обманывать. Попробовал
утешить жену, но она не слушала.
-- Я думаю о том, что прошло уже почти два месяца после
похорон, а я все еще не навестила мать покойного.
Она отправилась к ней в тот же вечер. Полковник проводил
жену, а потом свернул к кинотеатру, привлеченный музыкой из
громкоговорителей. Отец Анхель, сидя у дверей своего дома,
следил за публикой -- он проверял, кто пойдет в кино, несмотря
на его двенадцать предупреждающих ударов. Крики детей,
пронзительная музыка, потоки света на небольшом пространстве
перед входом приобретали почти ощутимую плотность. Какой-то
мальчишка, наставив на полковника деревянное ружье, крикнул:
-- Как петух, полковник?
Полковник поднял руки.
-- Живет себе.
По всему фасаду здания тянулась пестрая афиша: "ПОЛУНОЧНАЯ
ДЕВСТВЕННИЦА". Девственница была в бальном платье, которое
оставляло одну ногу обнаженной. Полковник бродил около
кинотеатра до тех пор, пока вдалеке не засверкали молнии и не
прогрохотал гром. Тогда он пошел за женой.
В доме умершего ее не было. И домой она тоже не
возвращалась. Часы на стене остановились, но полковник
прикинул, что до комендантского часа осталось немного времени.
Он ждал, слушая, как к городу приближается гроза. И уже
собрался снова идти искать жену, но тут она вернулась.
Он перенес петуха в спальню. Жена переоделась и вышла в
зал, где полковник, окончив заводить часы, ждал сигнала
комендантского часа, чтобы поставить стрелки.
-- Где ты была? -- спросил он.
-- Там, -- ответила женщина. Не глядя на мужа, она
зачерпнула стаканом воды из таза и вернулась в спальню. -- Кто
бы мог подумать, что сегодня дождь пойдет так рано?
Полковник промолчал. Услышав горн, он поставил часы,
закрыл окно и отодвинул стул на место. Когда он вошел в
спальню, жена молилась, перебирая четки.
-- Ты не ответила на мой вопрос, -- сказал полковник.
-- Какой?
-- Где ты была?
-- Засиделась там, -- сказал она. -- Я уже столько времени
не выходила из дому.
Полковник подвесил гамак. Запер дом, распылил средство
против насекомых. Потом поставил лампу на пол и лег.
-- Я тебя понимаю, -- сказал он грустно. -- Самое плохое в
бедности -- это то, что она заставляет говорить неправду.
Женщина протяжно вздохнула.
-- Я была у отца Анхеля. Хотела занять у него под
обручальные кольца.
-- И что он тебе сказал?
-- Сказал, что закладывать святыню -- грех. -- Она
опустила москитную сетку. -- Два дня назад я пробовала продать
часы. Но никто их не берет -- сейчас даже новые часы со
светящимися цифрами продаются в рассрочку. По ним можно узнать
время хоть в темноте.
Полковник понял, что и за сорок лет общей жизни, общего
голода и общих страданий он не смог до конца узнать свою жену.
Наверно, любовь их тоже постарела.
-- И картина никому не нужна, -- сказала она. -- Почти у
всех есть такие же. Я заходила даже в турецкие лавки.
Полковник ощутил горечь.
-- И поэтому теперь все знают, что мы умираем с голоду.
-- Я устала, -- сказала женщина. -- Мужчины не думают о
хозяйстве. Сколько раз я ставила на печку котелок с камнями,
чтобы соседи не знали, что нам нечего варить.
Полковнику стало стыдно.
-- Это унизительно, -- сказал он.
Женщина откинула москитную сетку, подошла к его гамаку.
-- Пора покончить со всеми этими увертками и притворством,
-- сказала она. -- Я уже по горло сыта и смирением, и
достоинством. -- Ее голос погрубел от гнева.
На лице полковника не дрогнул ни один мускул.
-- Двадцать лет ждать журавля в небе, которого тебе
обещают после каждых выборов, и в конце концов потерять сына,
-- продолжала она. -- Вот и все, чего мы дождались.
К этим упрекам полковник уже привык.
-- Мы выполняем свой долг, -- сказал он.
-- А эти в сенате двадцать лет выполняли свой, получали по
тысяче песо в месяц, -- ответила женщина. -- Возьми кума Сабаса
-- у него столько денег, что они не помещаются в его
двухэтажном доме. А ведь он пришел в город бродячим торговцем.
Обертывал вокруг шеи змею и ходил продавать лекарства.
-- Но он умирает от диабета, -- сказал полковник.
-- А ты умираешь от голода, -- сказала женщина. -- Пойми,
наконец, что достоинством сыт не будешь.
Сверкнула молния. Гром треснул на улице, ворвался в
спальню, прокатился под кроватью, словно куча камней. Женщина
бросилась за четками.
Полковник улыбнулся.
-- Это тебе за то, что ты не умеешь сдерживать язык. Я
всегда говорил, что Бог -- мой партийный соратник.
Но на самом деле ему было не до шуток. Минуту спустя он
погасил лампу и погрузился в невеселые мысли, лежа в
разрываемой молниями темноте. Он вспомнил Макондо. Десять лет
ждал полковник, когда Неерландия выполнит свои обещания.
Однажды в сонный час сиесты он увидел, как подъезжает желтый
пыльный поезд, переполненный задыхающимися от жары мужчинами,
женщинами, животными, которые громоздились даже на крышах
вагонов. Начиналась банановая лихорадка. За одни сутки поселок
преобразился. "Уеду, -- сказал тогда полковник. -- Меня мутит
от запаха бананов". И он уехал из Макондо обратным поездом в
среду, 24 июня 1906 года, в два часа восемнадцать минут
пополудни. Понадобилось полстолетия, чтобы полковник понял, что
не знал ни минуты покоя с тех пор, как была сдана Неерландия.
Он открыл глаза.
-- Значит, и нечего больше думать об этом.
-- О чем?
-- О петухе, -- сказал полковник. -- Завтра утром продам
его куму Сабасу за девятьсот песо.
Сквозь окно в контору доносились жалобные стоны
кастрируемых животных и крики дона Сабаса. "Если он не вернется
через десять минут, я уйду", -- пообещал себе полковник после
двух часов ожидания. Но ждал еще двадцать минут. Когда наконец
он совсем собрался уходить, дон Сабас с работниками появился в
конторе. Несколько раз дон Сабас прошел мимо, даже не взглянув
на него. И только после того, как работники ушли, он обратил
внимание на полковника.
