зубами. Потом размашисто пододвинул стул к столу и извлек из
чемоданчика несколько рекламных образцов новых лекарств.
Женщина, не останавливаясь, прошла на кухню.
-- Подождите, я подогрею кофе.
-- Нет, спасибо, -- сказал врач, не поднимая головы: он
выписывал рецепт. -- Я не предоставлю вам ни малейшей
возможности отравить меня.
Женщина на кухне засмеялась. Окончив писать, врач прочитал
рецепт вслух, так как знал, что никто не может разобрать его
почерк. Полковник изо всех сил старался сосредоточиться.
Женщина, войдя в комнату, отметила для себя, что минувшая ночь
не прошла бесследно для мужа.
-- Сегодня под утро его лихорадило, доктор, --
пожаловалась она. -- Почти два часа бредил о гражданской войне.
Полковник вздрогнул.
-- Это не лихорадка, -- упрямо сказал он, пытаясь взять
себя в руки. -- А кроме того, когда я почувствую, что мне и в
самом деле плохо, я не стану ни на кого рассчитывать. Я сам
выброшу себя на помойку.
И он пошел в комнату за газетами.
-- Спасибо за цветы, -- сказал врач.
До площади они дошли вместе. Воздух был сухим. Асфальт
начинал плавиться от жары. Когда врач прощался, полковник тихо,
сквозь сжатые зубы спросил:
-- Сколько мы вам должны, доктор?
-- Сейчас нисколько, -- сказал врач и похлопал его по
плечу. -- Вот когда петух победит, пришлю вам огромный счет.
Полковник направился к портняжной мастерской -- передать
листовки друзьям Агустина. Для него эта мастерская была
единственным убежищем. С тех пор как товарищи по партии были
убиты или высланы из города, он превратился в одинокого
человека, у которого нет иных занятий, кроме как встречать по
пятницам почту.
Дневное пекло еще больше воодушевило его жену. Сидя среди
бегоний в коридоре, у сундука со старой одеждой, она в который
уже раз творила вечное чудо, создавая новые вещи из ничего.
Воротнички из рукавов, манжеты из спинки и превосходные
квадратные заплатки из разноцветных лоскутов. В воздухе висело
монотонное стрекотание стрекозы. Солнце медленно сползало к
горизонту, но женщина не видела, как оно умирает среди бегоний.
Она подняла голову только вечером, когда полковник вернулся
домой. Она сдавила пальцами шею, потом опустила руки и сказала:
-- Мозги у меня стали совсем деревянные.
-- Они у тебя всегда были такие, -- сказал полковник. И,
увидев, что она вся завалена разноцветными лоскутами, добавил:
-- Ты похожа на дятла.
-- Чтобы тебя одеть, и нужно терпение дятла, -- сказала
она и развернула рубашку, сшитую из трех кусков разного цвета.
Только манжеты и воротничок были одинаковыми. -- Если пойдешь
на карнавал, достаточно будет снять пиджак.
Ее перебил звон колоколов к вечерне.
-- И возвестил ангел Божий Деве Марии, -- забормотала
женщина, направляясь с одеждой в спальню.
Полковник поговорил с детьми, которые по дороге из школы
зашли посмотреть петуха. Потом вспомнил, что на завтра нет
маиса, и пошел в спальню попросить денег у жены.
-- По-моему, осталось только пятьдесят сентаво, -- сказала
она.
Она завязывала деньги в уголок платка и держала их под
матрасом. Эти деньги были выручены за швейную машинку Агустина.
Они жили на них вот уже девять месяцев, тратя, сентаво за
сентаво, на себя и на петуха. Сейчас там оставалось только две
монеты по двадцать сентаво и одна в десять.
-- Купишь фунт маиса, -- сказала женщина. -- А на
оставшиеся купишь кофе на завтра. И четыре унции сыра.
-- И позолоченного слона, чтобы повесить на дверях, --
подхватил полковник. -- Один маис стоит сорок два сентаво.
Они задумались.
-- Петух -- животное, значит, может потерпеть, -- начала
женщина. Но выражение лица полковника заставило ее умолкнуть.
Полковник сел на кровать, уперся локтями в колени и
позванивал монетами в кулаке.
-- Дело не во мне, -- сказал он после паузы. -- Если бы
зависело от меня, я бы сегодня же сварил из него похлебку. И
получил бы великолепное расстройство желудка... На целых
пятьдесят песо! -- Он на миг умолк, раздавил комара на шее.
Взгляд его перемещался по комнате, следуя за женой. -- Эти
бедные ребята -- вот что меня беспокоит. Ведь они откладывают
деньги, чтобы поставить на нашего петуха.
Теперь вновь пришла ее очередь задуматься. Она ходила по
комнате, разбрызгивая средство против мошкары. Полковнику вдруг
представилось, будто она созывает на совет домашних духов.
Наконец женщина поставила распылитель на маленький алтарь с
литографиями, и ее глаза цвета сиропа взглянули прямо в его
глаза цвета сиропа.
-- Покупай маис, -- сказала она. -- Одному Богу известно,
как мы обернемся.
"Это чудо с преломлением хлебов", -- повторял полковник в
течение всей следующей недели каждый раз, как садился за стол.
Его жена с ее удивительной способностью создавать новые вещи из
ничего, казалось, нашла способ и готовить из ничего. Октябрь
продлил передышку. Сырость сменилась дремотным оцепенением.
Воодушевленная медным сиянием солнца, женщина посвятила три
вечера своим волосам.
-- Ну вот, начинается торжественная служба, -- сказал
полковник в тот день, когда она стала расчесывать свои длинные
голубоватые пряди гребнем с редкими зубьями.
На второй день, усевшись во дворе с белой простыней на
коленях, она частым гребнем вычесывала вшей, которые развелись
за время болезни. На третий вымыла голову лавандовой водой,
подождала, пока волосы высохнут, и уложила их на затылке
небольшим узлом, сколов его заколкой.
Мысли полковника были заняты петухом. Даже ночью, лежа без
сна в гамаке, он думал только о нем. В среду петуха взвесили, и
оказалось, что он в форме. В тот же день товарищи Агустина,
прощаясь с полковником, весело пророчили петуху победу, и
полковник почувствовал, что сам он тоже в форме. Жена
подстригла его.
-- Ты сняла с меня двадцать лет, -- сказал полковник,
ощупывая голову. Женщина подумала, что он прав.
-- Когда я чувствую себя хорошо, я могу и мертвого
оживить, -- сказала она.
Но хватило их ненадолго. В доме уже не оставалось ничего
для продажи, кроме часов и картины. В четверг вечером, когда
запасы были на исходе, жена забеспокоилась.
-- Не волнуйся, -- утешил ее полковник. -- Завтра приходит
почта.
На следующий день он поджидал катер, стоя около кабинета
врача.
-- Самолет -- прекрасная вещь, -- говорил полковник, не
отрывая глаз от почтового мешка. -- Я слыхал, он может долететь
до Европы за одну ночь.
-- Может, -- сказал врач, обмахиваясь журналом.
Полковник заметил почтового инспектора среди людей,
ожидавших, пока катер причалит, чтобы впрыгнуть на него.
Инспектор прыгнул первым. Взял у капитана запечатанный конверт.
Потом поднялся на палубу. Почтовый мешок был привязан между
двух бочек с нефтью.
-- Хотя летать на самолетах опасно, -- сказал полковник.
Он было потерял из виду почтового инспектора, но скоро снова
обнаружил его у тележки торговца, уставленной яркими бутылками
с прохладительными напитками. -- Человечество должно
расплачиваться за прогресс.
-- Теперь летать на самолете безопаснее, чем плыть на
катере, -- сказал врач. -- На высоте двадцать тысяч футов не
страшна никакая буря.
-- Двадцать тысяч футов, -- повторил пораженный полковник,
не в силах представить себе такую высоту.
Врач увлекся разговором. Он поднял журнал на вытянутых
руках, добился его полной неподвижности.
Но внимание полковника было приковано к инспектору. Он
глядел, как тот пьет пенящийся лимонад, держа стакан левой
рукой. В правой у него висел почтовый мешок.
-- Кроме того, в море стоят на якоре корабли, которые
поддерживают постоянную связь с ночными самолетами, --
продолжал говорить врач. -- При таких предосторожностях самолет
куда безопаснее катера.
Полковник взглянул на врача.
-- Ну конечно, -- сказал он. -- Наверно, лететь на
самолете -- все равно что сидеть на ковре.
Инспектор направился прямо к ним. Полковника вдруг
охватило такое непреодолимое желание прочитать имя на конверте,
запечатанном сургучом, что он даже отпрянул назад. Инспектор
развязал мешок. Дал врачу газеты. Потом вскрыл пакет с частной
корреспонденцией, проверил количество отправлений по накладной
и стал читать имена адресатов на конвертах. Врач развернул
газеты.
-- По-прежнему Суэцкий вопрос, -- сказал он, пробегая
заголовки. -- Запад теряет свои позиции.
Полковнику было не до заголовков. Он старался справиться с
болью в желудке.
-- С тех пор как ввели цензуру, газеты пишут только о
Европе, -- сказал он. -- Хорошо бы европейцы приехали сюда, а
мы бы отправились в Европу. Тогда каждый узнал бы, что
происходит в его собственной стране.
-- Для европейцев Южная Америка -- это мужчина с усами,
гитарой и револьвером, -- со смехом сказал врач, не отрываясь
от газеты. -- Они нас не понимают.
Инспектор вручил ему корреспонденцию. Остальное положил в
мешок и снова завязал его. Врач хотел было взяться за письма,
но прежде взглянул на полковника. Потом на инспектора.
-- Для полковника ничего?
Полковника охватила мучительная тревога. Инспектор закинул
мешок за плечо, спустился с крыльца и сказал, не поворачивая
головы:
-- Полковнику никто не пишет.
Вопреки своей привычке полковник не пошел сразу домой. Он
пил в портняжной мастерской кофе, пока товарищи Агустина
просматривали газеты. И чувствовал себя обманутым. Он предпочел
бы остаться здесь до следующей пятницы, лишь бы не являться к
жене с пустыми руками. Но вот мастерскую закрыли, и откладывать
неизбежное стало больше невозможно.
Жена ожидала его.
-- Ничего? -- спросила она.
-- Ничего, -- ответил он.
В следующую пятницу он, как всегда, встречал катер. И как
всегда, возвратился домой без письма.
-- Мы ждали уже достаточно долго, -- сказала в тот вечер
жена. -- Только ты с твоим воловьим терпением можешь пятнадцать
лет ждать письма.
Полковник лег в гамак читать газеты.
-- Надо дождаться очереди, -- сказал он. -- Наш номер --
тысяча восемьсот двадцать три.
-- С тех пор как мы ждем, этот номер уже дважды выигрывал
в лотерее, -- сказала женщина.
Полковник читал, как обычно, все подряд -- от первой
страницы до последней, включая объявления. Но на этот раз он не
мог сосредоточиться: он думал о своей пенсии ветерана.
Девятнадцать лет назад, когда конгресс принял закон, полковник
начал процесс, который должен был доказать, что этот закон
распространяется и на него. Процесс длился восемь лет. Потом
понадобилось еще шесть лет, чтобы полковника включили в список
ветеранов. И это было последнее письмо, которое он получил.
Он кончил читать после того, как протрубили комендантский
час. И, уже собираясь гасить лампу, вдруг заметил, что жена не
спит.
-- У тебя сохранилась та вырезка?
Женщина подумала.
-- Да. Она должна быть среди бумаг.
Жена откинула москитную сетку и достала из шкафа
деревянную шкатулку, где лежала перетянутая резинкой пачка
писем, сложенных по датам. Она нашла объявление адвокатской
конторы, которая обещала активное содействие в оформлении
пенсии ветеранам войны.
-- Сколько я твержу тебе, чтобы ты сменил адвоката, --
сказала она, передавая мужу газетную вырезку. -- За это время
мы успели бы не только получить деньги, но и истратить их. Что
за радость, если нам сунут деньги в гроб, как индейцам.
Полковник прочитал вырезку двухлетней давности. Затем
