воспламенит содержимое... А сейчас, когда было так нужно, чтобы снаряд
разбился, он выдерживал удары словно железный.
Стирр кинул свой круглый щит в лицо императора и вдогонку с
неимоверной силой ударил топором снизу. Его противник словно танцор
шагнул на узких ступеньках в сторону, дождался, пока не встретивший
сопротивления топор на миг нарушит равновесие гиганта, и аккуратно
кольнул Стирра прямо в рот, пронзив зубы, нёбо и мозг, затем шагнул назад,
чтобы изящным поворотом кисти направить падающее тело вниз по лестнице.
При виде этого все на мгновенье притихли, потом рыцари Ордена с ревом
бросились вперед, от нетерпения отталкивая друг друга. Вне себя от ярости
Бранд протолкался, размахивая "Боевым троллем", на верхние ступени, чтобы
отомстить за своего родственника.
Стеффи, не придавая значения ни начинающемуся поединку, ни неписаным
законам чести, повторил свою попытку. На этот раз он швырнул глиняную
кружку, заткнутую сверху тряпкой, и целился уже не в человека, а в
каменную ступеньку под ним. Кружка разбилась, тлеющий фитиль упал на
смесь серы, селитры и нефти. Вспышка, и под ногами императора затрещали
языки пламени. Он перепрыгнул через них, ринулся с мечом на Бранда, отбил
ответный удар. И вдруг отступил назад, выронил меч, еще отпрыгнул назад,
железными рукавицами принялся сбивать охватившее ноги пламя. Бранд
наседал с поднятым топором, забыв о кодексе drengskapr. Взорвалась еще
одна пивная кружка, на этот раз у его ног, потом еще одна и еще, команда
Стеффи, воодушевленная первым успехом, стала закидывать глиняными
снарядами каждую свободную полоску камня на обеих лестницах.
Рыцари Ордена окружили своего императора, тушили его горящую одежду
рукавицами и голыми руками. На второй лестнице Агилульф, который в
подражание императору вышел на поединок с Гудмундом, незатейливо
повернулся спиной и побежал, сбив по пути с дюжину своих воинов; ему уже
доводилось побывать на краю огненной могилы, и один вид пламени
приводил его в панику. Викинги ломанулись было вперед, но, почувствовав
под ногами жар, остановились.
Обе противоборствующие стороны теперь потихоньку отступали,
единственным звуком был рев пламени, призрачного пламени, которое
выбрасывало клубы черного дыма и, казалось, ничего не сжигало.
Арбалетчики, все утро выпрямлявшие и затачивавшие свои поврежденные
стрелы, прицелились и выпустили последний залп, с силой пронзивший щиты
и тела братьев Ордена.
- Отпустите меня, - выдохнул император, обращаясь к людям, которые
тащили его подальше от выстрелов. - Отпустите меня, облейте меня водой,
и мы должны попытаться еще раз.
- На этот раз неудача, Kaiser, - сказал баварец Тассо. - Ты свалил
большого ублюдка, но им было чем нас встретить. На этот раз достаточно.
Через ряды воинов проталкивался какой-то человек. Это был рыцарь из
охраны Грааля, он не имел права покинуть свой пост, разве что в самом
худшем случае. Но рыцарь улыбался.
- Эркенберт - я хочу сказать, его святейшество - просил немедленно
подойти к нему. Он нашел кой-чего, что ты искал. Или кой-кого.
Онемение в лодыжке прошло, и появилась пульсирующая боль, каждый
удар сердца отдавался в воспаленном суставе. Голая ступня покраснела и
раздулась. Шеф держал ее над землей, пока не свело мышцы, его тошнило от
одной мысли, что придется коснуться больной ногой чего бы то ни было. Он
все еще старался стоять прямо и выглядеть спокойно, как и подобает воину
перед лицом смерти, но все тело начинало дрожать от слабости, боли и
усталости. Подумают, что он боится. Как там говорил Бранд? "Воин не
должен хромать, пока ноги у него равной длины". Он постарается.
Разговорчики стражников замерли, и Шеф, прикованный за высоко
поднятые запястья к стене, попытался выпрямиться.
И перед ним появился император, а рядом Эркенберт.
Они не виделись со времени битвы при Бретраборге, хотя не проходило
дня, чтобы они не вспомнили друг о друге. Теперь они пытливо всматрива-
лись, чтобы проверить свою память, убедиться, какие следы оставило время.
"Император тоже ранен, - понял Шеф, - его суровое невыразительное
лицо время от времени невольно подергивается от боли. От него пахнет
кровью и гарью, и морщины на лице прорезались глубже". А император
видел перед собой мужчину, не достигшего и тридцати лет, с сединой на
висках и со взглядом, прищуренным как у человека на двадцать лет старше.
Вокруг пустой глазницы плоть усохла и втянулась. Он шатался от слабости,
на ногах его удерживали только оковы. Каждый из двоих однажды уже
сохранил другому жизнь. Каждый видел в другом приметы решительности и
тяжкого бремени ответственности.
- Ты вероотступник и бунтовщик против Бога, - сказал Бруно.
- Нет, не против Бога, - ни против твоего Бога, ни против любого
другого. Только против твоей Церкви. В Англии ни один священник не
подвергается преследованиям, ни один христианин не пострадал за свою
веру.
Голос императора стал резче:
- Ты прятал от меня Святой Грааль. Выкрал его у меня обманом.
- Я нашел тебе Святое Копье. Если бы не я, оно бы никогда тебе не
досталось.
Казалось, император не знает, что сказать. Его растерянность прервал голос
фанатичного Эркенберта:
- Ты изготовил подложные книги и ложные Евангелия и распространил их
по всему христианскому миру!
- Почему ты думаешь, что они ложные?
- Вот видишь! - крикнул Эркенберт императору. - В своей доброте ты
готов простить его даже сейчас. Задумайся же вот о чем. Другие еретики
грешны тем, что борются против нашей веры, а этот человек - если он
человек - порочит все религии сразу. Если он добьется своего, все книги
станут просто написанными словами, которые можно толковать и так и этак.
Относиться к ним, как к клятвам лошадиного барышника или обещаниям
шлюхи.
- Книги и есть просто слова, - слабо сказал Шеф, он уже терял сознание.
- Просто нельзя спросить у писателя, написал ли он правду. Нельзя
взглянуть ему в глаза.
- Он усомнился в Слове Божьем, - решительно заявил Бруно. - Это его
грех перед Святым Духом. Как он должен умереть, ваше святейшество?
- Мы в Риме. Сделаем так, как делают римляне, мы распнем его.
- Разве он заслуживает умереть так же, как Спаситель?
- Святой Петр был распят вверх ногами, поскольку не дерзнул подражать
Спасителю. Прибьем этого с высоко поднятыми над головой руками.
"Только не трогайте мою ногу", - подумал Шеф. Напрасная надежда. Ноги
они прибьют тоже. Теперь он все больше и больше виснул на запястьях, все
меньше и меньше веса держал на единственной здоровой ноге. Чем раньше
он потеряет сознание, тем лучше.
- Сделать это там, где увидят его люди? - спросил голос из
подступающей к Шефу темноты.
- Нет. Лучше, если о нем не будет никаких легенд, если он просто
исчезнет. Уведите его куда-нибудь в сад. Пусть рыцари Грааля сторожат его,
пока он не умрет.
Оковы с его рук сняли, он споткнулся, наступил на больную ногу и рухнул
ничком. Император поглядел вслед тащившим его рыцарям.
- Он мог бы быть великим воином рати Господней, - сказал Бруно.
- И сатана некогда был Люцифером, светлейшим ангелом Небес, -
откликнулся Эркенберт.
Его руки были вытянуты вверх, а ноги вниз. Он не ощутил, как в запястья
вбивали гвозди. Как только стальное острие коснулось его больной лодыжки,
он до крови закусил губы, чтобы не закричать, но после первого же удара уже
ничего не чувствовал. Мучители прибили под ногами крошечную
перекладину, выступавшую от ствола дерева, на котором его распяли, не
больше чем на три дюйма, на нее он мог опираться. Почти всем весом. Когда
здоровая нога больше не могла его удерживать, он опять повисал на пробитых
запястьях, ощущал, как боль стискивает ребра. Теряя сознание. Шеф
переносил вес на больную ногу и снова приходил в себя от пронзительной
боли. Солнце медленно поднималось к зениту, и нескончаемой была череда
обмороков и прояснений сознания.
Боги взирали на него из Асгарда без жалости и сочувствия, но с интересом
и расчетливо. Здесь бьм его отец Риг, с лисьим лицом и коварным взглядом, и
Вёлунд, чье место однажды занял Шеф, хромой кузнец, некогда бывший
человеком, но взятый в Асгард за свое искусство. Впереди всех стоял
одноглазый Один, враг Шефа и покровитель его врагов. Рядом с Одином
стоял еще кое-кто, да, на его лице можно было различить следы страданий
и змеиного яда, но они уже разглаживались и почти зажили. Из всех лиц
меньше всего враждебности выражало лицо Локи. Но в нем было и меньше
всего человеческого. Неспроста был Локи отцом, а также матерью
чудовищного отродья. Из-за Шефа в мире тоже появились чудовища.
- Он висит, как однажды ты висел, отец, - сказал Локи. - Ты висел
девять дней, чтобы обрести мудрость. Ему уже слишком поздно
становиться мудрым.
- Он не может обрести мудрость, - сказал Риг. - Он сеет семя
мудрости в других.
- Как ты сеял семя в Эдду, Амму и Мотир, мать, бабку и прабабку? -
сказал Локи, лояльный, но острый на язык. - Ты обманул их мужей, улучшил
породу. Но у этого его семя умрет вместе с ним. Что в том хорошего ?
- Может быть, не совсем с ним, - сказал Риг.
- В любом случае, Локи, - вмешался Вёлунд. - Безжильный,
изобретатель крыльев, - его настоящее семя не из тела. Его сыновья - это
рабы, ставшие свободными. Стальных дел мастер Удд и моряк Ордлав.
Воздушных дел мастер Квикка, который теперь носит мой амулет.
Косоглазый Стеффи, который носит твой знак. Ты должен быть ему
благодарен, Локи. Ты освободился и стал сильнее и станешь еще сильнее, но
ты бы так и безумствовал внизу от змеиного яда, если бы он не дал людям
повод поверить в тебя.
- Все равно не будет сыновей Шефа, Шефингов, как были сыновья
Скволда, Скволдунги, - сказал Один.
Риг ничего не сказал, но Хеймдалль услышал его мысль, и умирающий
человек тоже услышал ее. "Ваши Скволдунги проиграли, когда умер Сигурд,
- подумал Риг. - Мой сын направил мир по дороге Шефингов. Не по дороге
мира и не по дороге войны, но по такой дороге, где наши сыновья и дочери
будут свободны в своем выборе, смогут делать себе богов по своему подобию.
Будут сами выбирать меж добром и злом".
"Может быть, у Вёлунда найдется для меня место в кузнице, - подумал
Шеф, не обращая внимания на беззвучную мысль Рига. - Там мне будет
лучше, чем в лисьих норах отца моего Рига".
Видение исчезло. Шеф снова вернулся в мир палящего зноя и мучений.
Солнце больше не светило в лицо, оно поднялось высоко над головой, но
жгло даже через шапку побелевших волос. "Дадут ли они мне воды? -
подумал Шеф. Римские солдаты дали воду Иисусу, я это видел. И что же с
Белоснежным Христом? Я не верю в него, но теперь он должен быть моим
врагом".
На следующий раз к нему пришел его бывший король, король Восточной
Англии Эдмунд. Десять лет назад летней ночью они вместе ждали смерти.
Король окончил жизнь раньше него, умер от ножа и долота И вара,
сделавшего ему "кровавого орла". Он пришел к Шефу, когда тот тоже
мучился от боли, лишившись своего правого глаза; ему тогда казалось, что
он висит на Хлитскьяльфе, приколоченный сквозь глазницу, как сейчас он на
самом деле приколочен за лодыжки и запястья. Но куда ушел король? Он
сражался и умер за христианскую веру, даже под пытками отказался от нее
отречься. Если Белоснежный Христос мог спасти кого-то, то уж, наверное,
короля Эдмунда ?
Король больше не держал в руках свой позвоночник. Казалось, он смотрит
вниз откуда-то издалека, из места гораздо дальше Хлитскьяльфа, откуда
боги Асгарда с таким интересом следят за делами людей. У короля и
великомученика Эдмунда были теперь другие интересы. Он ушел куда-то
дальше.
- В начале было Слово, - сказал он, и слова его падали как крыльчатки
ясеня на ветру. - И Слово было у Бога . -Голос его изменился. - Но Слово
не было Богом. Слово создали люди. Библия, Заветы, Талмуд, Тора, hadith,
Коран, комментарии. Все они созданы людьми. И это люди превратили свои
творения в Слово Божье.
- Труд больше, чем простые слова, - мысленно ответил Шеф, вспомнив
