живых не осталось ни одного человека его крови или крови его брата, -
тогда его жизнь перейдет в какое-нибудь другое вместилище.
Он рассказал, Шеф, что вместе с Вальгримом устроил для тебя
испытание, и ты его выдержал. Он сказал, что удача его рода перешла к
тебе, и с этих пор его удача и его дух вольются в твою удачу. Еще он
велел передать тебе, что раз ты прошел устроенное им и Вальгримом
испытание, он теперь будет править Восточным и Западным Фолдом для тебя.
Как твой король-вассал. Торвин поднялся, подошел к сидящему Шефу и
осторожно вложил свои ладони в ладони Шефа. - Олаф приказал мне вложить
свои ладони в твои в знак его подчинения. Он признает тебя как Единого
Короля, Того, Кто должен прийти с Севера, и просит тебя вернуться, чтобы
занять подобающее тебе место в его королевстве и в святилище Пути.
Шеф оглядел круг лиц, изумленных не менее его самого. Сама идея
короля-вассала была одинаково трудна для понимания как норвежцев, так и
англичан. Король, по определению - тот, у кого нет сюзерена. Как же
король-вассал, признающий над собой власть короля-сюзерена, вообще может
быть королем, а не ярлом или hersir'ом?
- А как к этому отнесся его народ? - осторожно спросил Шеф. - Олафа
много лет поддерживал его брат Хальвдан, правильно? Ведь говорят, Олаф
отдал ему свою удачу. Если какие-то земли захотят отделиться, много ли
сможет сделать против них Олаф? Особенно если он объявил себя вассалом
иностранного короля.
Торвин улыбнулся:
- Никто и пикнуть не успел. После всех этих лет Олаф налетел на них,
как... как Рагнарссоны. Он сжег братьев Рагнхильды в их замке, они даже
обуться не успели. Всех мало-мальски заметных людей Восточного Фолда,
кто говорил об отделении и независимости, он выстроил перед собой в
одних рубахах и с веревками на шее и заставил умолять сохранить им
жизнь. Он созвал всех жрецов Пути на ритуальный круг с зажженным костром
и вынудил Вальгрима рассказать всем, как они тебя испытывали, и
подтвердить, что ты прошел испытание. Против него никто не пойдет. А
сейчас он в пути, разъезжает по своим землям от тинга к тингу, в каждом
заставляет людей признать его власть - и твою тоже.
- А что насчет Рагнхильды? - спросил Шеф. - Как Олаф обошелся с ней?
Торвин вздохнул.
- Она исчезла. Прячется где-то на землях своего отца. Думаю, и
Вальгрим уехал вместе с нею. Его сторонников Олаф по большей части
переубедил, но ненависть Вальгрима к тебе слишком велика. Он не может
тебе простить, что ты его обставил.
- Ладно. Значит, нам открыт путь для возвращения. Возвращения в
Каупанг, а там и в Англию. Когда мы будем готовы к отплытию, Бранд?
Бранд поскреб в затылке.
- У нас тут два корабля, мой "Морж" и "Чайка" Гуд-мунда. Но за время
разъездов по стране ты набрал кучу народу, для всех них нужно запасти
провизию. Через два дня после ближайшего рассвета.
- Пусть будет так, - сказал Шеф. - Мы возвращаемся на юг через два
дня после завтрашнего рассвета.
- Когда мы впервые встретились, - вспомнил Тор-вин, - ты сказал, что
пришел с Севера. А теперь ты, не задумываясь, хочешь вернуться на Юг. Ты
уверен, что уже достаточно прошел по northr vegr, по Северному Пути?
- Ты хочешь сказать, что есть еще что-то на север отсюда? - раздался
голос одного из англичан. - Я-то думал, на севере отсюда живут только
тролли.
***
За много сотен миль к югу в огромном дворце архиепископа Кельна снова
собрались заговорщики, которые сместили Папу Николая. Не все участники
первой встречи были здесь: не хватало Хинкмара из Реймса, его задержали
какие-то собственные дела. Но его отсутствие с лихвой восполнялось
толпой менее значительных прелатов, епископов и аббатов со всех концов
германской земли, мечтающих сблизиться с основателями и руководителями
знаменитого Ордена Копья. Архиепископ Гюнтер взирал на них и с
удовлетворением, и с презрением. Приятно было обнаружить такое множество
последователей, вдобавок это был добрый знак - власть нового Папы
настолько слаба, что многие готовы присоединиться к ним, кого прежний
Папа, Николай, объявил бы, по меньшей мере, изменниками. И все же, по
мере роста рядов, чистота помыслов терялась.
Эти люди были охотниками за удачей. Им подавай только успех. К
счастью, в успехах недостатка не было.
Арно, капеллан и помощник Гюнтера, заканчивал читать отчет, который
ему поручили сделать.
- Итак, - сказал он, - число принятых в Орден Копья постоянно
увеличивается. Отряды священников и их телохранителей направлены во все
северные страны. Множество пленников были освобождены или выкуплены и
вернулись домой, среди них немало наших братьев во Христе, обращенных
язычниками в рабство много лет тому назад. И хотя мы свободно посещаем
языческие страны, набеги язычников на нас и наших Французских братьев
прекратились или ослабли.
"Потому что они боятся подойти к Проливу, - угрюмо подумал Гюнтер.
Они боятся английских еретиков, а не нас". Он не допустил, чтобы
сомнения отразились на его лице во время аплодисментов. Когда те
затихли, другой голос стер с лица Арно удовлетворенную улыбку. Голос
Римберта, аскетичного архиепископа Гамбурга и Бремена, вдохновителя и
создателя нового Ордена.
- И несмотря на все это, - сказал он, - несмотря на новых членов,
деньги и множество спасенных от рабства, мы ни на шаг не приблизились к
истинной цели нашего Ордена. Мы не нашли Копье, священную реликвию Карла
Великого. А без этого все наши успехи лишь кимвалы звучащие, та же
тщета, что ленты на одежде блудницы.
Гюнтер на мгновение прикрыл глаза, слушая мрачный скрежещущий голос,
а открыв их, заметил тревогу на многих лицах. Уж если сам благочестивый
Римберт не верит в собственное детище, что же делать остальным?
- Да, - ответил Арно, перебирая листы, - это верно. Однако у меня
имеется сообщение от одной из самых дерзких наших миссий, посланных в
языческие страны, отчета английского дьякона Эркенберта, сильного славой
Господней, составленного по указанию его командира Бруно, сына
Регинбальда.
Одно упоминание имени Бруно, отметил Гюнтер, вызвало вздохи
облегчения.
Даже Римберт благосклонно кивнул, прервав свой поток обличений.
- Наш ученый собрат Эркенберт сообщает, что он, Бруно и их люди, не
страшась гонений, проникли в языческий мир глубже, чем кто-либо до них.
В каждом королевстве и для каждого короля они пытались обнаружить
признаки влияния священной реликвии, однако до сих пор ничего не нашли.
Тем не менее многоученый Эркенберт напоминает, что всякий раз, как мы
ничего не находим, мы все же приобретаем новые знания.
Арно оглядел слушателей, убедился, что эта мысль оказалась для них
чересчур сложна, и сделал еще одну попытку. По крайней мере, он говорил
с людьми, владеющими хотя бы начатками грамоты, и мог взывать к их
разуму.
- Он имеет в виду, что существует список имен - подобный списку
свидетелей хартии, имена, написанные одно под другим... - Арно заметил,
что большинство епископов и аббатов еще не утеряли нить, но кивают
озадаченно.
- Когда вы вычеркиваете одно из них, у вас остается меньше имен,
которые нужно проверить. Когда вы вычеркнете все имена, кроме одного,
этот оставшийся и будет тем человеком, которого вы ищете. Так что, даже
отрицательный результат - когда вы никого и ничего не нашли - это тоже
результат, в конце вы будете знать больше, чем знали ранее.
Последнее заявление было встречено молчанием. Слушатели отнюдь не
выглядели согласными. В конце концов тишину прервал архиепископ Римберт.
- Старания наших братьев в языческих странах превыше всяких похвал,
сказал он. - Мы должны поддерживать их всеми способами, отдавать каждого
имеющегося в нашем распоряжении человека и каждую марку серебра. - Он с
вызовом оглядел собравшихся. - Я сказал, каждого человека и каждую
марку.
Но при всем при том я считаю, что Копье Лонгинуса, Копье Карла
Великого, Копье будущего императора, я считаю, что это Копье будет
обретено благодаря вмешательству руки, человеку не принадлежащей.
***
Пока Бранд и Гудмунд закупали провиант для морского перехода на юг,
Шеф уйму времени проводил, бродя по большой толкучке - от тинга до
летней ярмарки, - наблюдая, как устраивают свои дела норвежцы. К нему
присоединялись и другие англичане, которым разрешалось свободно
разгуливать, но таких было немного - ведь все время требовалось
сторожить Кутреда, а беглые рабы никогда не выходили за размеченную
Шефом ограду, не считая посещений общего отхожего места, совершаемых
группами под водительством Бранда или Гудмунда.
Обычай собирать тинг - обычай очень странный, заключил Шеф.
Собственно говоря, тинг еще не собрался. Традиционно на Гула-Тинг
являлись в период летнего солнцестояния, до которого еще оставалось
несколько недель. Во время тинга множество судебных дел рассматривали
тридцать шесть выборных мудрейших, представителей земель тинга, трех его
fylkir'ов - Согна, Хорда и Фьордса. В этих областях гнездилось множество
пиратских банд, каждое лето уходящих в набеги на юг. Нелегко было судить
человека за убийство, разбирать земельные тяжбы или дела о наследстве в
летний период, когда многие были в набегах или просто не являлись.
Поэтому в большинстве случаев собирался малый состав суда, пытавшийся
привести стороны к какому-нибудь соглашению и не передавать дело на
окончательное рассмотрение полного состава мудрейших.
Одновременно в городе не прекращалась торговля, шумели менялы,
непрестанно причаливали и отплывали суда.
Шеф был изумлен бьющей в глаза роскошью. Что английские земли богаты
и плодородны, он убедился за то короткое время, что правил своей частью
страны. Но в норманнские страны на протяжении двух с лишним поколений
стекалось серебро и даже золото. Богатые викинги могли платить высокую
цену за роскошные вещи, и купцы в погоне за выгодой пробивались, хотя и
с опаской, на судах с усиленной командой через воды пиратов Рогаланда.
Шел еще поток товаров с севера, включая такие роскошества, о которых Шеф
и не слыхивал. Сам он теперь был богат благодаря налогам с Восточной
Англии, часть казны Бранд держал для него на "Морже". По настоянию
Бранда Шеф купил себе куртку из лучшей водонепроницаемой тюленьей кожи,
капюшон ее был отделан волчьим мехом, на котором даже в самую морозную
погоду не выступает иней от дыхания. А также обоюдоострый меч доброй
шведской стали, с рукоятью, вырезанной из витого рога одного из
таинственных животных северных морей, которое Бранд называл нарвалом.
Спальный мешок, снаружи обшитый опять же тюленьей кожей шерстью вниз и с
пухом северных птиц внутри. Шеф, неохотно тративший деньги, которые
никогда не считал своими, провел, однако, так много ночей, дрожа от
стужи в негодной одежде под тонким одеялом, что готов был на все, лишь
бы никогда больше не испытывать холода. Его поразило терпение мастеров,
делавших эти вещи, он изумлялся, как же долго нужно ловить и ощипывать
редкую гагу, которая дает самый теплый и легкий в мире пух. Но Бранд
лишь рассмеяться на его слова.
- Мы их не добываем, - сказал он. - Их добывают для нас финны.
- Финны? - Шеф никогда не слышал этого слова.
- На севере, - показал Бранд, - где граничат Норвегия и Швеция, рядом
с Галогаландом, откуда я родом, земля становится такой суровой, что
невозможно вырастить ничего, ни рожь, ни ячмень, ни даже овес. Свиньи
умирают от холода, а коров приходится всю зиму кормить в их стойлах. Там
в шатрах из шкур живут финны, у них нет лошадей, они переходят с места
