Но на самом деле ничего он не видел, понял Шеф, потому что был слеп,
его глазницы были пусты. Человек на мгновенье сбился с шага, стараясь
получше упереться ногами. Тут же откуда-то мелькнула плетка, и багровая
полоса выскочила на обнаженной грязной спине. Хотя и слепой, человек
обернулся, будто потревоженный надоедливой и неуловимой мухой. Его
запястья были прикованы к рычагу, который он толкал, большими железными
кандалами.
Когда он снова налег на рычаг. Шеф увидел его чудовищные мускулы,
бугрящиеся на руках, спине и по бокам. Казалось, на них была одна кожа,
ни капли жира.
Человек был так же силен, как Бранд, и имел такую же рельефную
мускулатуру, как Шеф. На плечах его курчавились длинные черные волосы.
"О таком способе помола Удд не знает, - подумал Шеф, когда видение
стало блекнуть, а сам он пришел в себя. - Использовать человека вместо
вола, или лошади, или десятка рабынь с ручными мельницами. Но кажется,
мой покровитель из Асгарда показал мне это не для размышлений о
мельницах, как и видение с Велундом не предостерегало от открытых
ларцов. Тогда он хотел предупредить меня, что мальчик умрет. И удар
захлопнувшегося ларца был ударом камня из катапульты. А теперь
мельничный камень, жернов... Это намек на что-то более злободневное, чем
шестерни и передача".
***
- Завтра утром, - повторил Вранд слова Вигдьярфа. - Я против тебя.
Шеф послал лошадь вперед, чтобы поравняться с Брандом.
- Завтра утром, - сказал он, глядя с высоты седла на дородного
Вигдьярфа. - Но не ты против него. Наш ратоборец против вашего.
Норманн глянул на арбалеты и открыл рот для возражений, однако Шеф
быстро вставил:
- Оружие выбирает ваш ратоборец.
Вигдьярф задумчиво и подозрительно посмотрел на отряд позади Бранда,
потом кивнул в знак согласия.
Где-то, не очень далеко - или это было в его собственной голове? Шефу
слышался тихий скрип вращающихся жерновов.
Глава 17
Шеф заметил, что к их небольшому отряду, расположившемуся в загончике
на краю общинного пастбища, направляется человек. Выглядел он скорее
растерянно, чем враждебно или угрожающе. И действительно, подойдя,
крестьянин остановился и изобразил то, что можно было счесть за
неуклюжий поклон - исполненный человеком, который слышал о таком обычае,
но никогда в глаза не видел, как это делается. Его взгляд задержался на
белом жреческом одеянии Ханда, теперь сильно испачканном, и на его
пекторали в виде яблока Идуны.
- Ты лекарь, - сказал пришедший.
Продолжая сидеть, Ханд кивнул.
- В нашем селении много таких, кто болеет и у кого не заживают раны.
Мой сын сломал ногу, мы ее завязали, но она срослась криво, он теперь
не может на нее опираться. У моей матери болят глаза. Есть и другие -
женщины, которым новорожденные разорвали чрево, мужчины, годами
мучающиеся зубной болью, сколько бы зубов мы им ни выдернули... Лекари
сюда никогда не заходят. Ты не посмотришь больных?
- Ну вот еще, - ответил Ханд. Лекари Пути не верили в человеколюбие,
никогда не слышали о клятве Гиппократа. - Если завтра наш ратоборец
проиграет, вы нас собираетесь повесить или кастрировать и сделать
рабами.
Если ты меня завтра будешь клеймить, с какой стати я буду сегодня
лечить твои болезни?
Норманн растерянно посмотрел на остальных:
- Вигдьярф же не знал, что ты лекарь. И наверняка... Что бы ни
случилось... Он не про тебя говорил.
Ханд пожал плечами:
- Он говорил о моих товарищах.
Шеф поднялся, глянул на Ханда, едва заметно подмигнул ему. Ханд,
который знал Шефа с детства, намек уловил и с непроницаемым лицом
отвернулся.
- Он придет, - сказал Шеф. - Как только достанет свои лекарские
инструменты. Подожди его там.
Когда норманн отошел, Шеф приказал Ханду:
- Лечи всех, кого он тебе покажет. Потом потребуй показать остальных.
Даже трэлей. Каждого, кому можно доверять, расспрашивай о мельнице. О
мельнице, шум которой мы слышим. Что бы ни случилось, к вечеру вернись.
- Солнечный диск уже уткнулся в зазубрины горных вершин, когда в
лагерь вернулся усталый Ханд. Бурые пятна засохшей крови покрывали
рукава его рубахи. Днем время от времени были слышны отдаленные вскрики
боли: лекарь за работой в селении, где не знали ни макового отвара, ни
белены.
- Много тут работы, - сказал, садясь, Ханд и принял от Шефа миску с
едой. - Тому ребенку пришлось ломать ногу заново, чтобы правильно
срослась.
В мире так много боли. И так много того, что легко вылечить. Теплая
вода со щелоком - чтобы повитуха вымыла руки - спасла бы половину
женщин, которые умирают в родах.
- Что насчет мельницы? - поинтересовался Шеф.
- Напоследок они привели ко мне одну рабыню. Хозяева, да и она сама,
сначала упирались, говорили, что все бесполезно. Они правы. Она
безнадежна.
У нее внутри опухоль, и даже в Каупанге с моими помощниками и самыми
лучшими лекарствами я, наверное, не смог бы ее спасти. Но я постарался
облегчить ее муки. Телесные муки, то есть. От того, что у нее на душе,
лекарства нет. Она ирландка, ее угнали в рабство, когда ей было
пятнадцать, сорок лет тому назад. Ее продали одному из местных. С тех
пор она ни разу не слышала родной речи, родила от разных хозяев пятерых
детей, их всех у нее забрали. Теперь ее сыновья - викинги, сами крадут
женщин. Ты никогда не задумывался, почему викингов так много? Каждый
мужчина заводит от рабынь столько детей, сколько сможет. И все они
пополняют ряды армии викингов. - Мельница, - жестко сказал Шеф.
- Она сказала мне, что есть здесь мельница, как ты и говорил. Ее
поставили только в прошлом году, когда приходил жрец Пути, один из
товарищей Вальгрима. И в прошлом же году привели человека, чтобы крутить
ее. Как это человек может крутить мельницу?
- Я знаю, - сказал Шеф, вспоминая ниспосланное ему богами видение.
Продолжай.
- Она сказала, что это англичанин. Его все время держат под замком.
Два раза ему удавалось вырваться и бежать в горы. И оба раза его
ловили. В первый раз его избили кожаными бичами около храма. Ирландка
говорит, что была тогда на площади. Она говорит, что это настоящий
богатырь. Норманны бичевали его так долго, что можно было вспахать целый
акр земли, а он ни разу не закричал, только проклинал их. А когда он
сбежал во второй раз, они... они сделали другое.
- Что другое? - спросил Бранд, прислушиваясь.
- Когда они говорят, что кастрируют трэлей, это обычно означает, что
им отрезают семенники, как быкам или жеребцам. Чтобы стали смирными и
покорными.
Но с ним они этого не сделали. Вместо этого они отрезали ему другую
штуку, которая делает мужчину мужчиной. Они оставили ему семенники. Он
так же силен, как бык, и так же свиреп. У него остались все желания
мужчины. Но он больше никогда не сможет быть с женщиной.
Слушатели уставились друг на друга, ужаснувшись, какая злая судьба
может поджидать их завтра утром.
- Я вам скажу одну вещь, - решительно заявил Квикка. - Меня не
волнует, кто что кому обещал. Если завтра Бранд - дай ему Тор победить
проиграет, тот, кто его убьет, сразу получит от меня стрелу. И тогда мы
все начнем стрелять. Может быть, мы и не прорвемся, но я не собираюсь
стать здесь рабом. Эти горные тролли ничуть не лучше черных монахов. Все
остальные, и мужчины, и женщины, ответили одобрительным гулом.
- Она еще вот что сказала, - продолжал Ханд. - Она сказала, что он
безумен.
Шеф задумчиво кивнул.
- Английский богатырь. Сильный, как бык, и такой же свирепый. Мы
освободим его сегодня ночью. Я знаю, что за нами наблюдают дозорные. Но
они ожидают, что мы попытаемся сбежать на лошадях. Когда сядет солнце,
мы все по одному потянемся к нужнику, но трое пусть спрячутся с
противоположной его стороны еще до темноты. Это буду я, ты, Карли, и ты,
Удд. Спрячь под рубахой свои инструменты, Удд. И набери во флягу масла.
А теперь, Ханд, расскажи, сколько сможешь, о том, где что находится в
городке...
***
Через несколько часов в густой тьме, рассеиваемой лишь слабым светом
звезд, три человека сгрудились в тени около грубой постройки на околице
селения - близ мельницы.
Шеф оглядел темные окна соседних домов, подтолкнул Удда вперед.
Тяжелая дверь с засовом, засов заперт тяжелой железной чекой. Замка нет.
Предусмотрено только, чтобы никто не мог выйти изнутри. Тут таланты
Удда не понадобятся. Малыш вытащил чеку, откинул засов и приготовился
распахнуть дверь.
Шеф вынул лампу и огниво, высек искру, подул на трут и в конце концов
зажег фитиль, плавающий в плошке с маслом, которую закрывали тончайшие -
до прозрачности - роговые пластинки, пропускавшие свет, но защищавшие
фитилек от ветра. Опасно, что свет может вырваться наружу, как ни
прикрывай лампу рубахой и телом. Но если рассказанное Хандом - правда,
гораздо опасней лезть в логово зверя вслепую.
Огонек наконец разгорелся, и Шеф подал сигнал Удду, тот распахнул
дверь. Шеф проскользнул внутрь, как змея, вплотную за ним - Удд и Карли.
Услышав, что дверь мягко захлопнулась, он начал высматривать жернова.
В нескольких футах от него, у стены, под мешками угадывались очертания
какой-то фигуры. Шеф шагнул вперед, шаг, другой, его внимание привлек
массивный рычаг, прикрепленный к верхнему жернову, прочная цепь вела от
него к...
Мелькнула тень, и что-то стегнуло его по лодыжке. Шеф отпрыгнул,
удерживая в руках лампу, и приземлился в трех футах позади.
Рука на какой-то дюйм не достала до его лодыжки. Громкий лязг. В
неверном свете лампы Шеф обнаружил, что на него смотрит пара широко
расставленных сверкающих глаз. Шум вызвала натянувшаяся до предела цепь,
прикрепленная к железному ошейнику на толстой шее великана. В блестящих
глазах не мелькнуло и тени боли, только сожаление о неудавшемся броске.
Взгляд Шефа перешел на цепь. Да, от рычага к ошейнику. И еще одна
цепь - от ошейника к глубоко всаженной в стену скобе. Руки скованы
вместе и цепью прикреплены к ошейнику, так что могут двигаться только
между поясом и ртом.
Зачем это сделали? Не сразу Шеф догадался, что прикованного человека
можно было таскать на цепях от стены к рычагу мельницы и обратно к
стене, при этом никто не попадал в пределы его досягаемости. В комнате
воняло. Стоит параша.
Сомнительно, чтобы он ею пользовался. Кувшин для воды. Это он должен
был брать. Ни еды, ни огня, только мешковина, чтобы прикрываться в
холодные весенние ночи. Как он жил зимою? На человеке была лишь грязная
рубаха, настолько рваная, что под ней виднелись космы шерсти на груди.
А узник все ждал, все следил, даже не мигая. Ждал удара. Надеялся,
что сможет дотянуться до того, кто ударит. Он медленно отступал назад, с
идиотической хитростью стараясь притвориться испуганным. Пытался
заманить Шефа поближе, на длину цепи.
Что-то шевельнулось в памяти Шефа. Нечесаный, волосы и борода
стрижены под горшок, человек казался знакомым. И, как ни странно, в его
глазах тоже мелькнуло что-то вроде узнавания.
Шеф уселся, соблюдая дистанцию.
- Мы англичане, - сказал он. -А я тебя видел раньше.
- Я тебя тоже, - отозвался каторжник. Он хрипел, как будто уже много
дней не подавал голос. - Я видел тебя в Йорке. Я пытался тебя убить,
одноглазый. Ты был в первых рядах ворвавшихся в крепость. Стоял рядом с
сукиным сыном викингом, огромным таким. Я кинулся на него, и он отбил
удар.
Я бы убил его следующим ударом, а потом и тебя. Но нам помешали. И
теперь ты на земле викингов издеваешься надо мною, предатель. - Его лицо
исказилось.
- Но Бог будет добр ко мне, как был добр к моему королю Элле. В конце
