соседнюю комнату-гостинную. Вдоль стен тянулись полки с книгами -
множество книг, проигрыватель и пластинки и немного мебели, довольно
удобной мебели, но не новой и не дорогой. Единственная удивительная вещь
которая была в этой, почти стандартной, комнате - маленький столик с
встроенной шахматной доской, за которую садились люди чтобы сыграть партию
в шахматы. Я вспомнил, что не слишком подвинулся в Капабланке.
Оливия пошла дальше, но вскоре вернулась через вращающуюся дверь,
которая вела в кухню. Уголок в конце комнаты служил обеденным пристанищем.
Оливия держала по стакану в каждой руке. Я взял один и поднял тост за нее.
- За мистера и миссис Коркоран, - сказал я, - Мы выпили и я смотрел
на нее какое-то мгновение. Было очень спокойно и мирно в ее маленьком
домике и она была таким приятным собеседником, а я так устал думать о
Кроче и Антуанетте Вайль, и о полученном мной приказе. Но мысли меня не
покидали никогда и я сказал, - нам надо убить два часа, доктор, перед
поездкой во "Фламинго". У меня есть одно предложение, и хотя оно
подчиняется вето, и я не навязываю его, но у меня есть желание запереть
двери и окна нашего свадебного коттеджа и вкусить удовальствий
супружества. Что ты на это скажешь?
Она молчала. Я увидел, что шокировал ее. - Как это грубо, Поль, -
прошептала она наконец. - Я имею в виду... у нас есть извинение, - мы были
пьяны прошлый вечер, но не пьяны теперь.
- Это всего только предложение. Мы можем и в шахматы поиграть. В
прошлый вечер это была твоя идея, ты помнишь?
Она слабо улыбнулась, на улыбка быстро исчезла. - Я не думаю... что
можно заниматься любовью для того чтобы убить время. Кроме того, сейчас
дневной свет, и я никогда... я не знаю, смогу ли я. Нет, конечно нет.
- Хорошо, - сказал я, - если тебе надо переодеться для нашей вечерней
экскурсии, то надень что-нибудь темное, но не такое узкое, и не такое
высокое на каблуках.
- Я не хочу быть несговорчивой и привередливой. Но к этому надо еще
что-нибудь прибавить, не так ли? Не обязательно любовь, я не ее имею в
виду. Но что-то надо добавить.
- Вот это что-то, что потребуется тебе, - и я вынул из кармана
тридцать восьмой "Смит и Вессон". Я хочу сказать, что он может
потребоваться тебе.
Мгновение помедлив, она взяла револьвер в руки. Я щелкнул им и вложил
в ее ладонь.
- Как ты успела заметить, на этот раз он заряжен. Эти круглые медные
штучки - патронные капсюли. Ты можешь убить пять человек, доктор, или
больше, если выстроишь их в линию, можешь подстрелить двух или троих
одновременно, только не думай, что это невозможно. Пивная,
предположительно, наилучшее для этого место или крыша склада. Нет, сумочка
для храненя не подходит, ты можешь забыть ее где-нибудь или ее могут
выхватить у тебя. И побольше сообразительности. Что бы ни случилось с
этого момента, никуда не ходи без револьвера, даже в ванну. И запомни то,
что я сказал тебе, если только тебе он необходим.
- При необходимести, я постараюсь с ним управиться, - сказала она
довольно неуверенно. - Но ты простишь меня, если я не смогу.
- Конечно. Второй случай всегда представится. Нам неизвестно, как
обернутся события. В детских шайках девочка, как правило, носит палку, так
что мальчик может быть чист, если его обыщут пушистые - полицейские, иначе
говоря. Если нас обоих повяжут, ты должна мне его вернуть быстро и
незаметно. Сигналом послужит то, когда я вот так пошевелю ушами.... Что
тебе так смешно?
Она улыбалась. Она посмотрела на тупо выглядевший, деловито
маленький, револьвер и перестала улыбаться. - Великолепно. Когда ты
пошевелишь ушами.... И она снова расхохоталась.
- Теперь это кажется смешным, - сказал я строго, - но может
подвернуться момент, когда все покажется иным.
- Я знаю, - прошептала она, - я буду очень, очень хитрой.
Я усмехнулся. - Мы хороший солдат, доктор.
- Ты еще меня не знаешь.
- Извени, если я прегнул палку.
Она колебалась какие-то две секунды. Затем она посмотрела на меня, -
ты ничего не перегнул, - произнесла она обычным тоном. - Это я перегнула,
Поль. Я поплатилась, что была осторожной прошлой ночью, но кроме всего, мы
женаты. Твое требование совершенно законно.
Я обратился к ней, - доктор...
- Нет, - сказала она, - я протестовала очень громко, что с меня
довольно романтичности и сентиментальности, и что я одобряла недостаток
этого. Почему я должна расчитывать, что ты обрядешь свое предложение
мишурными цветами, как больной любовью мальчишка? Положи мой чемодан в
спальню и дай мне пять минут, Поль.
Она повернулась, чтобы уйти. Я поймал ее за руку и повернул ее к себе
лицом. Я сказал, - ты пытаешься заставить меня чувствовать себя
отвратительным распутником....
Затем я остановился, потому что увидел в ее глазах слезы. Мы смотрели
друг на друга несколько минут. Потом я протянул руку и взял револьвер у
нее и положил его на ближайший стол. Я снял с нее очки и положил рядом с
револьвером. Она стояла очень спокойно пока я проделывал все это. Я
осторожно ее поцеловал. Ее руки обхватили меня за шею и я поцеловал уже не
так сдержанно.
Мы оба находились в напряжении, какое-то мгновение, мы оба питались
тем, чем питался другой, включая и себя тоже. Всегда наступает такое
время, когда вам требуется другое человеческое существо по причине,
которая никакого отношения не имеет к любви.
Наконец полузадохнувшись, она высвободилась из моих объятий. - Нет,
дорогой, оставь мое платье в покое. Может быть в другое время ты уложишь
меня на софу в этой комнате. Но сегодня мы используем эту спальню, как
уважающие себя - замужние супруги. Только... только подожди меня
минуточку, как воспитанный мальчик, пока я переоденусь во что-нибудь очень
приятное и сексуальное.
- Хорошо, я подожду.
16
Гостиница "Фламинго" находилась на первом этоже высокого нового
здания на широком бульваре с пальмами посередине. Даже за все то время,
что я провел в Калифорнии в во Флориде, не упоминая уже обширный
Юго-Запад, я никагда не мог привыкнуть к мысли, что пальмовые деревья
растут и в Соединенных Штатах Америки. Они всегда выглядели для меня очень
экзотично и нереально и я ожидал всегда услышать звук тамтамов по ночам и
рычащих в кустах львов. Напротив через улицу располагалась автостоянка. Я
поставил "Рено" на свободное место и вышел из автомобиля, чтобы помочь
своей невесте выйти из машины.
Некоторая принужденность чувствовалась в нас. Дело уже не
предполагало разыгрывания пьесы, но реальность наши манеры так-же не
прибрели. Наши манеры были искуственны и я полагаю мы оба знали, что нам
очень сильно придется напрягаться пока не закончится работа, мы оба
понимали, что нам придется напрягаться и после, и поэтому напряженность
присутствавала в полной мере.
Она надела другое, удобное и красивое, и в разумных пределах дорогое
платье, которое могло бы слегка поднять подписку на журнал мод "Вог", но
ничего бы большего ей не прибавило. Платье было из шерсти, глубокого
темно-коричневого цвета. Я осмотрел ее, но не заметил ненужных
выпуклостей.
- Где револьвер? - спросил я.
Она рассмеялась и указала на свой бок где свободно свисала ткань.
- Игрушка закреплена у пояса юбки, - произнесла она. - Я молю бога,
как бы она ни выпала на пол со стуком в самый неподходящий момент. - Она
скорчила гримасу. - Ты наверно выдашь мне информацию, что пивная самое
подходящее место, чтобы спрятаться всякаму чьи размеры чуть поменьше, чем
у джерсийской коровы, а я порвала совершенно новый чулок, пытаясь в нем
спрятать эту игрушку.
- Хорошо. Мы еще не опаздываем, но нам надо уже отправляться....
Проклятье!
- В чем дело?
Мы вышли из дома. Я обычным образом начал проверять припаркованную
машину. Но внезапно остановился, увидев низкую, скоростную, с большими
колесами и с открытым верхом, машину. Я узнал ее. Я в ней приехал в Новый
Орлеан и убыл из него. "Вы узнаете его, когда увидите его, - загадочно
сказал мне человек по телефону."
- В чем дело, Поль? - спросила Оливия.
- Ничего, - сказал я. - Ничего, я бы только хотел, чтобы они оставили
детей играть в свои игры, а грязную работу отдали бы взрослым. Идем.
В пять двадцать было еще светло, но во "Фламинго" стояла облачная,
безлунная полночь. Нам пришлось замереть на мгновение, чтобы наши глаза
привыкли к потемкам.
- Ах, нет, - произнесла внезапно Оливия. Ее пальцы сжали мою руку.
- Какая еще проблема? - спросил я.
- Это блондинка. Она в баре.
Я не стал чесать в затылке. - Значит, блондинка в баре. Ты думаешь, я
стану охотиться за ней?
- Медсестра у Грольда. Его секретарь. Ты ее знаешь. Я тебе уже
говорила о ней. Та, что смеялась надо мной.
- Но ты говорила, что его оффис как раз за углм. Может она просто
забежала по дороге домой. Может ей нужна разрядка после целого дня
разговоров по телефону, когда она сообщала тоскующим леди, что Гарольд
отсутствует.
Оливия еще крепче ухватилась за руку. - Я не хочу находиться с ней в
одном помещении, Поль. Или я страшно заболею, или кинусь на нее.
- Только мужчины кидаются на женщин, - сказал я, - в переносном
смысле слова. Не смешите меня, доктор. Неужели кто-то может так ненавидеть
другого, что откажется от ужина.
Через мгновение она рассмеялась, - о, дорогой. И преувеличить немного
нельзя?
- Нет, при исполнении обязанностей нельзя. Твое о ней мнение?
- Должно быть забежала по дороге домой, как ты сказал. Она даже не
переоделась.
- Прозрачный белый нейлон - ее униформа?
- С просвечивающим нижним розовым бельем. Не стоит упоминать где
нижнего белья нет. Рядом с нею красивый парень - будто телевизионный
демонстратор моделей, красиво загорелый, с вьющимися черными волосами и
яркими белыми зубами. Одетый в гражданскую одежду, спортивный пиджак и
брюки, но он носит их, как форменную одежду, я думаю, он моряк, с базы,
возможно авиатор, в увольнении. У летающих моряков несколко иная выправка,
чем у плавающих моряков. Живя в Пенсаколе их быстро научишься различать.
Гарольд позеленеет от ревности, если узнает, что его маленькая королева из
оффиса гуляет с молодым человеком.
Я случайно повернул к ним взгляд. Это был Брейсуейт. Я же требовал
большей информации о Муни. Посадите кого-нибудь покопать о нем грязи, -
просил я. - Поищите в его прошлом, в его доме, в его оффисе.... Как этот
морской летчик проделал работу по сближению с секретарем Муни - непонятно,
но похоже, что они встретились не случайно.
Она молода и очень красива. Со слабостью Муни к волокитству, он едва
ли выбрал бы себе ведьму с которой мог бы делить свои рабочие часы. Я
вспомнил, что мне говорили, что отбор у него был значительно суровый.
Электрооборудование врача видимо требовало чтобы его медсества
надевала шапочку на самый верх ее бледных волос и это придавало ее голове
невообразимые размеры. Повидимому ей много приходилось тратить на прическу
времени, чтобы работать почти без выходных. На мой вкус она была
полновата, все у нее выдавалось вперед, особенно спереди, но талия ее была
мала и руки казались очень пропорциональными, когда просвечивали сквозь
полупрозрачные рукава ее медицинского костюма. Белые чулки и грубые, на
низком каблуке, белые туфли не могли скрыть тот факт, что ее круглые икры
и приятные лодыжки выдержали бы всякую критику.
