когда я и сам не очень-то ловко исполнял ее, свою работу. И мне пришлось
бы дьявоьски тренироваться, чтобы сделать то, что они смогли бы однажды
сделать, включая и Брейсуейта. Это была очень скромная мысль.
- Поехали, - сказал я, и десять минут спустя мы входили в дом с
окном-картиной в перспективе представляющем уходящие извилистые улочки
Франции. Я испытывал почти удоволствие входя в такую знакомую комнату,
после лета проведенного в клинике.
- Великолепно, - сказал я, - теперь покажи мне где можно работать с
ручкой и бумагой, доктор. Ну, и где же бумага, которую нужно подписать?
- Нет здесь этой бумаги, - сказала она. - Где-то у адвокатов - есть,
я думаю, а здесь - нет.
Я повернулся и посмотрел на нее. Что тут можно сказать? Я молчал и
ждал.
- Я просто хотела, чтобы ты приехал сюда, - сказала она.
- Значит, ты решила заманить меня в лабораторию, чтобы представить
меня, как своего мужа?
- Да, - согласилась она. - Только для этого. Не говори пока ничего,
Поль. У меня есть нечто, что я тебе хотела бы показать, а пока прошу,
помолчи. И иди сюда.
Она быстро пересекла гостинную, холл и миновала дверь большой
спальни, запомнившейся мне. Она открыла дверь в противоположном конце
холла.
- Входи, - произнесла она и посторонилась, чтобы пропустить меня.
Я прошел мимо нее и остановился. Это была маленькая комнатка. На
стенах были обои с изображением кролика Банни повсюду. В углу стояла
детская кроватка и в ней лежал маленький ребенок, несомненно, ребенок. Он
спал и на нем были надеты голубые вязанные пинетки. Будучи однажды отцом,
я знал, что голубые пинетки означают то, что это мальчик.
Я повернулся и посмотрел на Оливию. Ее лицо ничего не выражало. Она
прижала к губам палец. Я вернулся обратно в гостинную оставив Оливию
осторожно закрывающую дверь. Когда я услышал ее шаги, я остановился у
окна-картины, думая о том, что мне никогда не понять, почему люди строят
окно-картину, чтобы смотреть через улицу на такие же окна-картины соседей;
однако эти мысли к делу не относились.
- Теперь тебе понятно? - спросила она, подойдя ко мне. - Я говорила
тебе, что это не мой секрет. Это его секрет. Ему нужна фамилия. Теперь она
у него есть. Это фамилия человека, который не существует на самом деле, но
это неважно. Оно законно, это имя, и только это одно имеет смысл. Никто не
может отобрать его у него.
Я повернулся и посмотрел ей в глаза. Она стояла передо мной стройная
и притягательная в ее красиво подобранном костюме - юбке со свитером. И я,
вдруг, вспомнил какие свободные, неуклюжие вещи она носила тогда. Все
озадачивало в ней.
- Я стараюсь быть умной, - спокойно сказала она. - Я согласилась
выйти замуж за никому не известного правительственного агента, - очень
неохотно, конечно. Я планировала все устроить так, чтобы ты... чтобы ты,
одним словом, чтобы этот человек после свадьбы никогда бы не протестовал,
что ребенок не его. Он мог бы догадываться, но никогда бы не узнал. Теперь
ты знаешь чей он.
- Теперь ты скажешь это.
- Когда я узнала, что я беременна. Я пошла к Гарольду и теперь тебе
известно, что случилось тогда. Я возможно не полностью объяснила тебе
насколько в деле замешан Гарольд. Я презирала его и все же... все же, ведь
я любила его однажны и поэтому решила родить ребенка. - Она глубоко
вздохнула. - Он мертв. И никогда не женится на мне. Единственное, на что
он тогда снизошол - аборт. Это слово тебе, надеюсь, известно. Я, конечно,
не гожусь в матери, но на то предложение я, тоже, не согласилась.
Я посмотрел на нее. - Что же ты хочешь, Оливия? - спросил я.
Она смотрела мне прямо в лицо. - Его зовут Поль Коркоран младший. Я
полагаю он так и вырастет - со словом Младший. Во всяком случае, у него
есть фамилия. - Последовала пауза. - Но мне бы хотелось, чтобы и отец у
него тоже был. Не обязательно отец. Просто мужчина, который появлялся бы
время от времени, человек, главным образом занимающийся бизнесом, но
всегда добрый и приветливый, когда возвращается.
- Я не так уж добр и приветлив, - сказал я.
- Это знаю я и знаешь ты, но ему это знать необязательно, -
улыбнулась она.
- Ты так напряженно работаешь все это время, ради этого ребенка? -
спросил я.
- Не совсем ради ребенка, Поль или Матт или, как там еще твое
настоящее имя. - Заколебавшись ответила она. - Мне... мне так было одиноко
этой зимой.
Последовала еще одна пауза. - Конечно, - произнес я. - Но ты еще так
привлекательна, так хорошо выглядишь. Ты еще сможешь найти человека,
который станет тебе полноценным мужем и отцом для твоего ребенка.
- Я ненавижу таких, - тихо сказала она. - Я ненавижу мужчин, которые
ходят в страховую компанию или в суд с дурацким дипломатом в руке, каждый
день, в течении всего года. Я презираю таких. Я была бы умнее чем он, и
мне пришлось бы скрывать это.
- Ты умнее, чем я?
- Говоря специфическим языком - может быть, но это неважно. Для наших
с тобой взвимоотношений - это совсем неважно. Не заставляй меня бросаться
тебе на шею, Поль. Мы люди одного порядка, говоря научным языком. У нас бы
могло получиться. Замужество - это слишком много для того, в чем мы
нуждаемся, но мы оба очень в этом нуждаемся. И я, и ты, мы оба!
- Ты расчетливая и холодная женщина, доктор. - сказал я.
- Нет. - Отрицательно покачала она головой и мягко произнесла, - нет.
Я могу быть расчетливой, но я не... хладнокровная. Тебе, ведь все
известно, если ты еще не забыл это.
- Я не забыл...
Мы стояли у окна, и с предосторожностью смотрели друг на друга, или
почти как враги. Затем я взял ее в свои объятия, стройную, податливую, я
посмотрел через ее плечо на нечто, лежавшее на маленьком столе, позади
нас.
- Что там такое? - прошептала Оливия. - Что с тобой, дорогой? В чем
дело?
Я выпустил ее и прошел мимо нее. Я взял нож и вспомнил, кто мне его
дал. Я вспомнил, как умерла Гейл, и почему. Я вспомнил, как опустившись на
колени стоял у тела Тони, сознавая свою ответственность за ее смерть,
потому что всякий, с кем я вынужден сотрудничать рано или поздно накличет
на себя несчастье.
Оливия смотрела на меня. Ее лицо побледнело. - Я положила его сюда,
чтобы не забыть, - сказала она. - Я подумала, что ты потребуешь его назад.
Я имею в виду нож. Поль, в чем дело?
Я не знал, как ей объяснить, чтобы это не вышло помпезно, жалостно
или как-то еще. Я не знал как сказать ей, что она замечательная женщина и
находил ее предложение великолепным, но лучшебы ей найти человека, который
бы не был воплощением карающего меча, если не для ее собственной
безопасности, то хотябы для ребенка. Я был даже рад, когда резко зазвонил
телефон. Кто-то, я знал, нуждался во мне. Судя по этому часу времени, это
мог быть только Мак. Так и оказалось.
- Эрик? - я надеялся поймать тебя перед твоим отлетом. Ты закончил
свои дела с леди? Не мог ли побыстрее приехать в Новый Орлеан? Номер
телефона там тебе известен.
Я посмотрел Оливии в лицо.
- Да, сэр. - сказал я в трубку. - Я закончил все дела, здесь. К
полуночи буду.
Я положил нож в карман, взял шляпу, и вышел. Первые три ступеньки
оказались самыми тяжолыми. А потом немного полегчало.
