орудием и действовать в своих собственных интересах. Поэтому у меня
возникает естественный вопрос: каковы ваши интересы?
Палафокс с минуту изучал его, затем отвечал холодно:
- Твои извилины ворочаются с изяществом червей в грязи. Естественно,
я хочу, чтобы ты послужил моим целям. Ты планируешь, или, по крайней мере,
надеешься, что я, в свою очередь, послужу твоим. В твоем понимании любой
процесс познается по его плодам. Я прилагаю усилия, чтобы защитить права,
принадлежащие тебе по рождению. И если я своего добьюсь, ты станешь
Панархом Пао. А когда ты пытаешься докопаться до мотивов моих действий, то
становится явным, что твой образ мысли - несовершенный, назойливый,
поверхностный, неопределенный и бесстыдный.
Беран уже хотел было с жаром опровергнуть его, но Палафокс жестом
заставил его замолчать.
- Естественно, что ты принимаешь мою помощь - а почему бы нет? Это
только похвально - бороться за свою цель. Но, приняв мою помощь, ты должен
сделать выбор: служить мне или бороться против меня. Либо действовать в
соответствии с моими планами, либо пытаться воспрепятствовать мне.
Существуют лишь два пути. Но ожидать, что я буду служить тебе жертвенно и
бескорыстно - абсурд.
- Но горе огромного народа - это далеко не абсурд, - сказал Беран
резко. - Мои цели...
Палафокс поднял руку.
- Более не о чем говорить. О моих планах догадывайся сам. Делай
умозаключения. Подчиниться или воспротивиться - все в твоей воле. Мне до
этого дела нет, так как ты все равно бессилен что-либо изменить.
День за днем Беран совершенствовался в практике полетов и постепенно
стал привыкать к ощущению падения вверх головой, прочь от земли. Он
научился двигаться в воздухе, наклоняясь в том направлении, в котором он
хотел двигаться. Он научился спускаться так быстро, что воздух свистел в
ушах, при этом успевая затормозить и приземлиться без малейшего толчка.
На одиннадцатый день мальчик в ловко сидящем сером плаще, на вид не
более восьми лет от роду - типичный сын Палафокса - пригласил Берана в
апартаменты Магистра.
Пересекая четкие четырехугольники панелей пола, Беран вооружал свою
мысль и обуздывал чувства в преддверии беседы. Он решительно вошел в
дверь.
Палафокс сидел за рабочим столом, задумчиво перебирая кристаллы
горного хрусталя. Он почти любезно предложил Берану сесть. Беран осторожно
присел.
- Завтра, - сказал Палафокс, - мы приступаем ко второй части
программы. В народе царит чувство ожидания, эмоции весьма напряжены. И вот
завтра - последний удар! Приличествующим случаю способом мы восстановим
династию истинных Панархов Пао. А потом - кто знает? Бустамонте может
покориться обстоятельствам, а может и воспротивиться. Мы должны быть
готовы к любому повороту дела.
Решимость Берана не смягчила неожиданная сердечность Палафокса.
- Я лучше понял бы вас, если бы мы обсудили эти планы чуть позднее, -
проговорил юноша.
Палафокс добродушно фыркнул:
- Невозможно, досточтимый Панарх. Вы должны четко осознавать, что
здесь, в Поне, как бы генеральный штаб. Мы подготовили и детально
разработали дюжины программ разной степени сложности. И сейчас происходят
некие события, которые станут толчком для проведения в жизнь одного из
этих планов.
- Какие события?
- Завтра три миллиона паонитов соберутся на певческом поле в
Памалистене. И там ты объявишь о своем существовании. Телевидение разнесет
твои слова по всей планете, везде увидят твое лицо!
Беран прикусил губу, досадуя на собственную неловкость и неистощимую
любезность Палафокса.
- И каковы подробности программы?
- Все невероятно просто. Песнопения начинаются через час после
рассвета и продолжаются до полудня. В это время наступает перерыв. По
толпе поползет слух, все будут ждать тебя. Ты появишься в черных одеждах.
Ты будешь говорить, - Палафокс вручил Берану листок бумаги. - Этих
нескольких фраз будет достаточно.
Беран с сомнением пробежал глазами строчки.
- Надеюсь, что события пойдут по вашему плану. Я не хочу ни насилия,
ни кровопролития.
Палафокс пожал плечами:
- Предсказать будущее невозможно. Если все пойдет хорошо, то никто,
кроме Бустамонте, не пострадает.
- А если плохо?
Палафокс засмеялся:
- Те, кто плохо планируют, встречаются на дне океана.
14
Напротив Эйльянре, через пролив Гилиан, находилась область Матиоле -
место, овеянное особой славой. Самые фантастические и романтические
события в сказаниях древнего Пао происходили в Матиоле. К югу от Матиоле
раскинулась зеленая равнина Памалистен - с полями и чудесными садами.
Здесь неподалеку друг от друга, как бы на вершинах гигантского
семиугольника, находились семь городов. В центре этого семиугольника
находилось Певческое Поле, где проходили традиционные народные песнопения.
Из всех массовых форм народной активности на Пао песнопения в Памалистене
считались самыми престижными.
Задолго до рассвета на восьмой день восьмой недели восьмого месяца
поле начало заполняться народом. Над каждой тысячей человек горел
небольшой огонь, вся равнина наполнилась шелестом и шепотом.
К рассвету толпы прибыло: в основном это были семьи, оживленные и
жизнерадостные, одетые по паонитской моде. Маленькие дети были в чистых
белых блузах, дети постарше - в школьной форме с различными эмблемами,
взрослые - в платье, цвета и оттенки которого соответствовали их
социальному статусу.
Встало солнце, и паонитский день засиял всеми своими красками -
голубой, белой, желтой. Поле было заполнено толпой, миллионы стояли плечом
к плечу, некоторые говорили между собой приглушенным шепотом, но
большинство стояло молча, каждая личность сливалась с толпой, отдавая силы
своей души всеобщей восторженной мощи.
Послышались первые звуки пения: длинные звуки-вздохи, перемежаемые
интервалами абсолютной тишины. Звуки становились все громче, интервалы
тишины между ними все короче, и вот уже песня зазвучала во всю силу - нет,
песней назвать это было нельзя, ибо отсутствовали и мелодия, и
тональность. Это была гармония трех миллионов голосов, сливающихся и
проникающих друг в друга, определенной эмоциональной окраски. Эмоции
сменялись, казалось бы, спонтанно, но на самом деле в строгой
последовательности; стоны скорби сменялись звуками торжества, и равнина,
казалось, то окутывалась мрачным туманом, то искрилась алмазной россыпью.
Летели часы, песнопение набирало силу. Когда солнце прошло две трети
пути до зенита, со стороны Эйльянре появился в небе длинный черный
летательный аппарат. Он медленно снизился в дальнем конце поля. Тех, кто
стоял неподалеку, просто отбросило и швырнуло на землю - многие чудом
избежали гибели. Несколько любопытствующих бездельников приникли к
иллюминаторам, но сошедший на землю отряд нейтралоидов в ярко-красном и
голубом молча оттащил их.
Четверо слуг вначале расстелили на земле черно-коричневый ковер,
затем вынесли полированное кресло черного дерева, обитое черным.
Песнопение приобрело чуть иной характер, что было внятно лишь чуткому
паонитскому уху. Бустамонте, вышедший из салона, был паонитом, он услышал
- и понял.
Пение продолжалось. Оно снова изменило характер, будто бы прибытие
Бустамонте было не более чем мимолетным пустяком - оно стало еще более
язвительным, в нем переплетались насмешка и ненависть. Перед самым
полуднем пение смолкло. Толпа зашевелилась, общий вздох удовлетворения
пронесся и замер. Все, кто мог, опустились на землю.
Бустамонте схватился за подлокотники кресла, чтобы встать. Толпа
сейчас больше чем когда-либо была готова воспринимать его слова. Он
включил микрофон у себя на плече и сделал шаг вперед. Общий вздох пронесся
по толпе - вздох изумления и восторга.
Глаза всех были устремлены на небо - прямо над головой Бустамонте
появился огромный четырехугольник из струящегося черного бархата с гербом
династии Панасперов.
Под ним прямо в воздухе стояла одинокая фигура. На человеке были
короткие черные брюки и щегольской черный плащ, наброшенный на одно плечо.
Человек заговорил: слова его пробежали как эхо по всему Певческому Полю.
- Паониты, я ваш Панарх - я Беран, сын Аэлло, наследник древней
династии Панасперов. Много лет я прожил в изгнании, ожидая
совершеннолетия. Бустамонте служил при дворе Аюдором. Он совершил ошибку,
и вот я пришел, чтобы занять его место. Сейчас я призываю Бустамонте
покориться и передать мне власть законным порядком. Бустамонте, говори!
Бустамонте уже что-то говорил. Дюжина нейтралоидов с огнеметами
ринулась вперед. Они опустились на одно колено, прицелились. Вспышки
белого пламени вырвались из стволов и устремились к тому месту, где в
воздухе парила маленькая черная фигурка. Она, казалось, взорвалась - по
толпе пронесся вздох ужаса. Стволы направились на черный прямоугольник, но
тот оказался неуязвимым.
Бустамонте важно и свирепо выступил вперед:
- Такая судьба ожидает всех идиотов, шарлатанов - и любого, кто
покусится на законную власть. Самозванец, как вы видите...
Голос Берана, казалось, зазвучал с самого неба:
- Ты уничтожил лишь мое изображение, Бустамонте. Ты должен признать
меня: я - Беран, Панарх Пао.
- Берана не существует! - зарычал Бустамонте. - Он умер! Умер вместе
с Аэлло!
- Я Беран! Я жив! А сейчас ты и я примем "пилюли правды", и любой,
кто захочет, задаст нам вопрос и узнает правду. Ты согласен?
Бустамонте колебался. Толпа ревела. Бустамонте повернулся к страже,
отрывисто отдавая приказания. Он забыл выключить микрофон, и его слова
услышали все три миллиона паонитов.
- Вызовите полицейский отряд. Блокируйте территорию. Он должен быть
уничтожен!
Толпа заговорила и затихла, и когда слова Бустамонте достигли их
сознания, снова зашумела. Бустамонте сорвал с плеча микрофон, что-то
пролаял одному из министров. Тот замялся и, казалось, возразил. Бустамонте
направился обратно в свой корабль. За ним гурьбой последовала его свита.
Толпа зароптала и, будто повинуясь единому порыву, хлынула с
Певческого Поля. В самом центре, где было больше всего народу, давка была
сильнее всего. Началось всеобщее движение. Люди теряли друг друга, зовы и
крики вплелись в нарастающий шум. Страх стал словно осязаемым, по полю
распространялся едкий запах.
Черный четырехугольник исчез, небо было чистым и ясным. Толпа была
беззащитной, в толкотне люди затаптывали друг друга - началась паника.
Появился отряд полиции. Солдаты сновали там и сям, словно акулы -
паника превратилась в безумие, крики слились в непрерывный визг. Но по
краю толпа все-таки растекалась, рассеиваясь по полю. Полицейский отряд
метался в нерешительности, затем покинул поле.
Беран съежился, ушел в себя. Он был мертвенно бледен, в глазах
метался ужас.
- Почему мы не смогли этого предвидеть? Мы виновны не менее
Бустамонте!
- Не имеет смысла поддаваться эмоциям, - сказал Палафокс.
Беран не отвечал. Он сидел скорчившись, глядя в никуда. Поля южного
Мидаманда остались позади. Они пересекли длинный и узкий Змеиный пролив и
миновали остров Фреварт с его деревушками цвета белой кости, затем
полетели над Великим Южным Морем. Вот уже видны утесы и скалы Сголафа,
затем они сделали круг около горы Дрогхэд - и приземлились на пустынном
плато.
В комнатах Палафокса они выпили пряной настойки. Палафокс сидел за
