японцы поместили в криотанки и больше никогда о мятеже не упоминали. Они
решили, что это просто трусость со стороны отдельных людей, что
большинство их нас будет унижено напоминанием об этом событии.
- Но теперь все трусы изолированы, и Мотоки не может понять, почему
мы не хотим воевать. И вот японцы хватаются за соломинку. Может, они
пригласили нас в свои дома, потому что считали, что оскорбили нас,
обращались с нами, как с eta, самыми низкими в их обществе. Теперь,
вероятно, иностранцам-самураям будет предоставлен более высокий статус -
допустим, рабочих корпорации низшего разряда. Я могу только это считать
причиной приглашения. Если, конечно, они не хотят отяготить нас долгом -
on.
Она продолжала:
- И если они этого хотят, то, возможно, и подействует.
Я удивленно посмотрел на нее.
- Что это значит? Кому это не все равно?
- Например, Завале. Ты видел, как горели его глаза? Обед и ванна с
самураями. Он на небе. Он хотел этого все два года. Мавро и Перфекто тоже.
Поэтому они сейчас в бане. Дьявол, даже я этого хотела.
- Не понимаю. Чего ты хотела?
Абрайра вздохнула и посмотрела на землю.
- Хотела... уважения. Чтобы кто-то уважал меня. Хотела чувства
принадлежности. Ты знаешь, на корабле самураи все время избегали нас. Они
были высокомерны. И даже когда кое-кто из нас получил ранг самурая, они
все равно не позволяли приблизиться; это часть их культуры, ты понимаешь.
Чтобы сработала их социально-инженерная программа, они должны быть
изолированы от любого общества, которое может их заразить. Таков первый
закон социальной инженерии. Я удивлена, что они сегодня впустили нас в
свои дома. Это говорит об их отчаянии, они рискуют всем ради надежды, что
мы им поможем.
- Так ты думаешь, некоторые из нас присоединяться к ним только
потому, что хотят уважения? - спросил я. - Я боялся, ты скажешь что-нибудь
худшее. Скажешь, что некоторые из нас уподобляются им.
- Разложение культуры действует в обоих направлениях, - ответила
Абрайра, - и твои слова имеют смысл. Самураи долго учили нас "жить как
мертвые". Это мистическая фраза, и эту философию они применяют не только к
сражениям. Она не просто означает готовность отдать жизнь за какую-то
цель, она означает, что нужно быть мертвым по отношению к собственной воле
и желаниям. Обитатели Мотоки научились жить как овцы, действовать, не
задумываясь, просто потому, что такова воля их предводителей. Анжело, я
видела, как в наших товарищах растет такая же пассивность. Возможно, ты
прав. Некоторые из наших людей будут сражаться просто потому, что им все
равно, что с ними станет.
Мы возвращались в лагерь мимо дома с безукоризненным газоном,
украшенным большими странной формы камнями.
Навстречу шли три человека, все латиноамериканцы, в белых кимоно, они
смеялись какой-то шутке. Я отступил, давая им возможность пройти, и
неожиданно узнал в них мятежников, выпущенных из амбара. Ближайший ко мне
- Даниель Соса, один из тех, что насиловали Абрайру.
Узнавание Даниеля и его смерть произошли почти одновременно. Тело мое
само знало, где найти рукоять мачете, хотя мозг еще не знал. Я выхватил
мачете из ножен и ударил его по шее и через грудную клетку. Качество стали
таково, что она легко перерубила позвоночник. Даниель был человек,
инфракрасного зрения у него не было. Я думаю, в сумерках он не узнал меня
и так и не понял, что произошло.
Я схватил человека, с которым он говорил, низкорослого, с широкими
ноздрями индейца, и прижал мачете к его горлу.
- Где Люсио? - закричал я.
Он так часто умирал в симуляторе, что не испугался моего ножа.
Холодно посмотрел на меня.
- Сержант Даниеля? Я его с полчаса не видел, с самого обеда. Он
собирался идти с остальными в баню.
Абрайра достала свой мачете и стояла рядом со мной.
В городе много общественных бань. Я спросил:
- В которую?
Он пожал плечами.
- Где вы обедали?
- У хозяина Танаки, выше по улице, третий дом слева.
Я оттолкнул его в сторону; он как будто не собирался драться. Я его
раньше никогда не видел. Включился, чтобы связаться с Перфекто и
предупредить его, что Люсио на свободе и направляется в баню. Он
поблагодарил меня и обещал немедленно присоединиться к охоте.
Я взглянул на Даниеля, в луже крови лежащего на земле. И ничего не
испытал к нему. Но был рад, что он мертв. Побежал по улице к деловому
району - группе простых деревянных зданий без ярких вывесок, указывающих
на то, каким делом занята та или иная контора. Кимаи но Джи мал, и все
знали, кто чем занимается, со слов других. Бани можно было узнать по
доносящимся оттуда громким голосам и смеху, по пару, от которого запотели
окна и который вырывался из открытой двери.
Я побежал к первой же бане, которую увидел, и Абрайра крикнула мне:
- Подожди! Подожди остальных!
Я продолжал бежать. Зубы мои стучали. Люсио там не оказалось.
Четырьмя домами ниже по улице было более крупное и разукрашенное
заведение. Я пробежал через ярко освещенный genkan - предбанник, где
складывают одежду и обувь. На колышках наряду с синими кимоно самураев
висело несколько белых.
Из темной двери доносились голоса и запахи теплой воды и кедра. Я
прошел внутрь и заглянул в ванну. Единственное освещение исходило от
больших аквариумов, окружавших комнату, там среди лилий плавали гигантские
карпы. Около сорока голых мужчин сидели в большом, полном до краев
бассейне из камня и кедра. Из искусственного ключа в стене била горячая
вода, стекала извилистым путем между камней в бассейн. Вначале я не увидел
Люсио. Он срезал волосы, и шрам у него на лице почти исчез.
И он не узнал меня, потому что я стоял в освещенной двери и мои седые
волосы ярко сверкали. Он никогда раньше не видел меня освещенным сзади и
сейчас увидел силуэт, икону. Увидел неясную, генетически внушенную ему
фигуру генерала Торреса.
Лицо Люсио потекло, словно сделанное из замазки, челюсть безвольно
отвисла. Зрачки расширились до размера монеты. Он не шевелился. А я стоял,
ожидая, пока завершится привязывание. Абрайра вслед за мной вбежала в
genkan.
Самурай взглянул на мое окровавленное мачете и сказал на безупречном
испанском:
- Драться иди на улицу. Не оскверняй воду в ванне.
Рука Люсио дернулась, он задрожал. Зрачки сузились, он начал
сознавать, где находится. Но пока еще не узнавал меня.
- Выходи из бассейна! - приказал я ему.
Он в ужасе выдохнул:
- Анжело!
- Выходи из бассейна!
Он встал и перебрался через край бассейна.
- Анжело, чего ты хочешь от меня? Что ты со мной сделаешь? - спросил
он в смятении. Он был совершенно обнажен, кожа у него смуглая, как у
индейца. Пенис и мошонка разбухли в горячей воде ванны. Он напрягся,
словно собираясь ударить, потом посмотрел мне на ноги, лицо его стало
печальным, словно он не мог перенести вины собственных мыслей.
- Ты хочешь убить меня.
Это был не вопрос, а утверждение. Он неохотно поднял кулаки и
расставил ноги, приняв защитную позу.
Я осторожно двинулся вперед, ища бреши в его защите.
- Анжело, нет! - крикнула Абрайра. Он бросилась вперед и схватила
меня за локоть, потащила назад. Все японцы скромно прикрыли свои половые
органы и нырнули в воду. Над головой оставались только головы. - Разве ты
не видишь? Он больше не Люсио! У него больше нет своей личности. Он как
Перфекто, Мигель и все остальные. Он такой, каким ты хочешь его видеть!
- Знаю! Но мне он не нужен. Он причинил тебе слишком много боли! Я
хочу, чтобы он умер!
Рот Люсио превратился в печальную букву О - печаль будущего святого,
отвергнутого Господом.
- И я никогда не смогу понравиться тебе? - спросил он.
Я внимательно следил за ним. И ничего не ответил. Он подскочил ко
мне, схватил мачете за лезвие, вырвал у меня из руки и повернул ко мне.
- Смотри! - сказал он; ноздри его раздувались. - Смотри! Нам не нужно
драться! Мне не нужно убивать тебя, а тебе не нужно убивать меня! Они уже
сделали это с нами... - Он кивком указал на самураев в ванне. - Мы пойдем
в битву, и у нас нет ни одного шанса уцелеть! - Люсио облизал губы и
нервно, дрожа следил за мной.
Протянул мачете вперед, так что конец его коснулся моего горла. Рука
его дрожала. В этот момент он мог разрубить меня на куски.
Я поднял руку и отвел нож в сторону, он не сопротивлялся. Просто
стоял и дрожал. Я хотел убить его. Разорвать на куски голыми руками.
Посмотрел на его половые органы, свисавшие в теплом воздухе.
- Ты можешь уйти! - сказал я. - Но твои яйца останутся!
И изо всей силы ударил коленом ему в промежность. Тефлексовое
покрытие защитного костюма ударило его в мошонку, разорвало ее, словно я
ударил пустую раковину. Он беззвучно упал назад и спиной ударился о пол.
Его промежность была окровавлена. Я хотел оставить его, но взглянул и
понял, что гнев мой не утих. Наказание недостаточно сильное.
- Indio! Mamon! [Индеец! Молокосос! (исп.)] - закричал я и несколько
раз пнул его в ребра, и ему было слишком больно, чтобы он сопротивлялся. Я
пнул его в лицо, потом опустился на колени и ударил по ребрам, стараясь
поломать кости, которые казались твердыми, как камень. Я понял, что громко
кричу, побежал в угол, подобрал свое мачете и крикнул: - Вставай, подлец!
Защищайся, чтобы я мог убить тебя! - Я хотел убить его, но одновременно
хотел бросить мачете, как сделал в первый раз, когда решил не убивать
Эйриша. Но мачете словно приклеился к моей руке. В предбаннике послышался
шум, вбежал Перфекто.
Люсио лежал на полу и всхлипывал. Я хотел убить его и хотел оставить
в покое. Вместо этого я наступил ему на левую руку, ударил ножом по
сжатому кулаку, отрубил пальцы, надеясь, что это удовлетворит меня.
Но этого оказалось недостаточно. Я не мог опустить мачете.
- Вставай, Indio! - закричал я, а он продолжал всхлипывать.
Я поднял руку, собираясь погрузить мачете ему в живот.
- Нет! - закричал Перфекто, и я поднял голову. Он одним гибким
движением перелетел через разделявшее нас пространство, перехватил мою
руку и одновременно ударил ногой голову Люсио, сломав ему шею.
Люсио начал дергаться. Лицо Перфекто превратилось в маску боли.
- Я это сделаю, - негромко сказал он.
Он медленно достал собственный мачете и отрезал голову Люсио.
Стоял, глядя на труп, и плечи его дергались.
Потом выражение его лица изменилось - от задумчивой печали к
изумлению.
- Он не сопротивлялся! Он был одним из нас! - крикнул он в ужасе и
отскочил от трупа. Горе отразилось в его лице и глазах.
Он завыл от боли и упал на колени, как будто только что убил лучшего
друга. И оставался на коленях, продолжая кричать. Слезы полились из его
глаз, он смотрел на свои руки.
Я видел однажды, как он убивает, и думал, что это ему ничего не
стоит. Но на этот раз убийство стоило ему слишком много.
Я не мог вынести крик Перфекто. Потрясенный, выбрался назад в genkan.
Руки дрожали, неровное дыхание вырывалось со свистом. Перед глазами
мелькали огненные точки. Я взял наобум белое кимоно и стер им кровь с
колен и рук, потом один пошел в лагерь.
Дорогу освещал спутник Пекаря, тускло-синий шар. По-прежнему многие
наемники находились в домах, слышался их смех.
Схватка с Люсио нисколько не удовлетворила меня. Все ночи в своей
юности в Гватемале, когда я бродил по улицам в поисках солдат Квинтаниллы,
которые убили мою мать, я мечтал о завершении. Представлял себе, как после
