Во второй половине хижины было возвышение, сделанное из камней
и глины. Его устилали высушенные травы, а поверх лежал грубый
кусок ткани, какими пользовались пастухи.
К этому ложу и пригласил Гильгамеша предок.
-- Располагайся, жена принесет тебе питья.
Тут же вошла пожилая женщина с добрым лицом. В глиняном
кувшине, неровном оттого, что был сделан он не на гончарном
круге, а слеплен ладонями, она поднесла холодную чистую воду. И
Гильгамеш выпил ее с наслаждением.
Потом он снял с себя меч, кинжал и протянул хозяину.
Хозяин с интересом стал разглядывать оружие гостя.
-- Хорошие мастера делали рукояти твоих ножей, если сумели
прорисовать столь тонкие узоры. Но ты передай им, когда
вернешься домой, что нож -- это не безделушка, не украшение,
нож -- это защитник, спаситель и кормилец, и его нельзя делать
из золота. В наше время из золота делали серьги, браслеты,
кольца, а ножи положено делать из камня. Ибо тверже камня может
быть только камень. А золото -- материал мягкий. Потому у нас и
не делали длинных ножей. Камень, если он длинен, становится
ломким.
-- Некоторые у нас тоже пользуются инструментом из камня,
особенно старые люди и пастухи. Но в городе мастера быстро
изготовят из бронзы любой предмет. Была бы руда, да плавильная
печь. Мой меч, который ты назвал длинным ножом, мастера тоже
выплавляли из бронзы. А золотые украшения мы носим по-прежнему.
Гость сказал много непонятных слов, но Утнапишти согласно
кивнул, словно знал это все давно.
-- Я готов услышать твой рассказ, Гильгамеш, о ветрах,
которые погнали тебя по столь дальнему пути.
И пока Гильгамеш подробно рассказывал о смерти друга и
брата, о подвигах, которые совершали они вместе, о великой
печали и надежде найти то тайное средство, чо дает людям вечную
жизнь, о приключениях и встречах во время скитаний, Утнапишти
внимательно слушал, лишь иногда сочувственно вздыхал и вздымал
руки к небу. В начале рассказа вошла его супруга, замерла и
осталась почти не дыша, боясь неловким движением помешать
Гильгамешу.
А когда Гильгамеш кончил, долго молчали они, и каждый
думал о своем, сравнивал рассказ своего молодого потомка,
изможденного скитальца, первого из людей, кто вошел к ним в дом
за множество лет, со своей судьбой и своими скитаниями.
Наконец Утнапишти негромко заговорил:
-- Напрасная тоска мучит тебя, Гильгамеш. Или ты не
знаешь, что пределы несчастья и счастья выбирает для себя сам
человек? Отбери у младенца глиняную игрушку -- и он зарыдает от
горя. Дай умирающему от жажды кувшин с водой, и он ощутит себя
богачом. Несбыточные желания, прокравшиеся в сердце -- вот что
делает человека несчастным. И счастлив тот, кто их никогда не
ведал. Ты же, Гильгамеш, решил сравняться с богами. На земле
все смертно, бессмертны лишь одни боги. Ты ведь не желаешь
стать небом или солнцем, ты знаешь: это недостижимо. Зачем же
ты хочешь найти бессмертие? Ты забыл, что состоишь из людской
плоти, а это значит, что ждет тебя судьба человека. Вспомни тот
мир, в котором живешь, и еще раз подумай: есть ли в нем
что-нибудь вечное? Навеки ли мы строим дома? Вечны ли травы,
деревья, звери? Или вечен роскошный цветок? А сколько царей,
возомнивших себя владыками мира, постигают лишь момент смерти,
что в главном они равны самому жалкому из людей. Кроме богов
нет ничего вечного на земле, они и определяют для нас наши
жизни и наши смерти. Оставь свою погоню за непостижимым,
Гильгамеш, и ты снова ощутишь радости дня.
Утапишти кончил и опять все долго молчали.
-- Не затем я покинул свой народ, чтобы услышать совет,
который в моем городе может мне дать любой из старейших.
Каждому младенцу с рождения внушают они, что первый его шаг на
земле -- это шаг к собственной смерти. Я знаю, что все на земле
умирают. Все, кроме тебя. Ты, Утнапишти -- ты ведь другой? Я
смотрю на тебя и постоянно удивляюсь -- ростом ты такой же, как
я -- не меньше, но и не больше. И сил в тебе столько же -- пока
я рассказывал о своих скитаниях, ты приустал и решил слушать
лежа. Потом отдохнул и снова поднялся. Я мог бы даже побороться
с тобой, не испугался бы. Но одно тебя отличает от меня и ото
всех людей мира -- твой вечная жизнь. Ведь ты не бог, ты --
человек, но живешь вечно.
-- Да, я живу вечно, -- подтвердил Утнапишти и горько
усмехнулся. -- До тех пор, пока этого хотт боги.
-- Затем и пришел я к тебе, чтобы узнать твою тайну. Для
этого и пересекал я многие земли, бродил по горам, плыл по
морю, чтобы увидеть тебя и убедиться, что ты -- не выдумка
слабоумных старцев. Теперь я знаю: ты, мой дальний предок
по-прежнему жив. Расскажи, если это возможно, как сумел ты,
земной человек, достичь вечности, за какие подвиги боги приняли
тебя в свое собрание, как сумел ты сравняться с ними? Вот зачем
я пришел к тебе. Поделись своей тайной со мной. Быть может и
мне удастся совершить подвиг и я сравнюсь с богами, познав
вечную жизнь. И тогда верну я в жизнь своего друга и брата,
сделаю весь мой народ, всех жителей Урука вечными людьми на
земле.
Утнапишти молча переглянулся с женой и та негромко
проговорила:
-- Расскажи ему все, как было.
* * *
-- Расскажи ему все, как было, -- негромко проговорила
супруга дальнего предка, и Утнапишти начал рассказ.
Он рассказывал долго. Неслышно входила и выходила из
хижины жена, иногда замерев слушала слова супруга, утирала
слезу, несколько раз заглядывал корабеьщик Уршанаби, день
сменился ночью, потом наступило новое утро -- рассказ все
продолжался. И чтобы записать его в тех словах, что говорил
Утнапишти, тоже потребовался бы день, ночь и новый день. Ты же,
о читатель этих строк, узнаешь только короткую запись того, что
рассказал дальний предок великого царя Гильгамеша. Но и при
чтении этой недолгой записи сердце твое забьтся в волнении, ибо
ты прикоснешься к великой тайне людей и богов, к той тайне,
которая будоражит ум человека, какая бы бездна времени не
отделяла его от описываемых событий.
-- Я открою тебе, Гильгамеш, то, что хранится самими
богами в секрете от многих. Но помни: чужую жизнь повторить
невозможно, судьба -- не одежда, ее нельзя примерить другому. И
потому рассказ мой будет для тебя бесполезен, знай об этом
заранее. Ты, как я понял, гордишься своим городом, который
зовешь Уруком. А в мои времена на Евфрате такого города не
было.
-- Урук построил мой прадед, я же -- окружил его кирпичной
стеной, чтобы ни один враг не посмел...
-- Я не знаю, что такое кирпич, из которого ты построил
свою стену, по-видимому, это что-нибудь крепкое, похожее на
камень. В мои времена города не окружали стеной, а стены дома
лепили из глины и тростника. Я понял, что твой город слишком
молод в сравненьи с моим. И еще я понял, что люди на земле
снова размножились и снова живут в городах. Одно время я считал
нас с женою последними людьми, живущими на земле. Потом мне
пришла мысль, что земля велика, и, как знать, не спасся ли
кто-то другой кроме меня. Знаешь ли ты, что мой город тоже
стоял на Евфрате и назывался он Шуруппак. Если он теперь в
вашей жизни -- не знаю.
-- Этот город есть, я бывал в нем, люди города чтут твое
имя, и мой народ дружит с народом Шуруппака.
-- Когда народы дружат, они богатеют. Но только есть ли
тот народ на земле, который я знал, скажи мне? Ведь города быть
не должно -- его смыл великий потоп, откуда же взяться народу?
Он тоже, скорей всего погиб. Великие боги во время потопа
уничтожили всех людей на земле -- так они мне говорили. Нас
осталось лишь трое -- мы с супругой да корабельщик. Потому и не
знаю, о том ли ты городе говоришь, называя его Шуруппаком, быть
может, это не мой город, а другой, о котором я прежде не
слышал. Я живу здесь со времен потопа, так давно, что мог бы
забыть обо всем, что было. Но великие боги, одарив меня долгой
жизнью, не отняли память, и я помню все. Однако, скажу, что не
знаю, где находится твой урук, если ты и вправду оттуда. Я
также не знаю, почему ты уверен в нашем родстве.
-- О твоем городе я говорю, Утнапишти. Люди во время
потопа погибли не все. Уцелели пастухи, забредшие в горы,
выжили те, кто уцепившись за деревья, вырванные с корнем,
носились по волнам. Люди мало знают о тех днях, потому что
память недолговечна, а письменные знаки еще не существовали. Но
и после потопа боги не раз обращали к нам свою милость, помогли
отстроить новые города и твой -- тоже. И сам подумай: зачем
моим отцу, деду и прадеду называть тебя предком, если они могди
выбрать любого другого. Но они называют тебя. Во мне течет
также и кровь великих богов, и имя твое я не опозорил.
-- Ты рассказываешь странные вещи, когда-нибудь мы
поговорим с тобою о них. Я рад, что боги протсили людей, если
все, сказанное тобою здесь -- правда. И все же мой город -- не
тот, который ты видел. Он был самым древним и потому самым
близким к богам. В моем городе сохранялись дома, в которые, по
рассказам стариков, запросто заходили боги и беседовали с их
жителями. О том передавалось немало историй. Но однажды боги,
сотворившие людей, замыслили с ними покончить. А все оттого,
что люди стали самонадеянны, забыли о законах, данных богами,
пытались жить по-своему, а многие стали столь глупы и наивны,
что решили считать себя равными богам. Я не раз указывал
жителям своего города на опасные их заблуждения, но они лишь
отмахивались от моих слов. Великие боги долго терпели людские
глупости, но даже терпение богов не безгранично. Тогда-то они и
собрались на совет.
-- Постой, -- прервал неожиданно самого себя Утнапишти, --
я рассказываю середину этой истории, но знаешь ли ты ее начало?
-- верховный жрец и царь Урука в детстве делжен получить
от своих воспитателей всю мудрость черноголовых. При посвящении
он узнает тайны, которые ведомы лишь царям. Думаю, что среди
них есть и твоя история. Я знаком с такими таблицами, которые
кроме меня и моей матери великой Нинсун не читал никто более.
Мне передал их отец мой, сам Лугальбанда. Про него же говорили,
что он познал все тайны мира.
-- Не слышал о тех людях, имена которых ты мне назвал. Но
в словах твоих я различил уважение к ним и готов их уважать
тоже.
-- Это были великие люди, Утнапишти. Теперь они стали
богами.
-- Ты слишком молод, Гильгамеш. Где это видано, чтобы
земной человек после жизни становился богом? Но я слышу в
словах твоих упорство и потому не стану с тобой спорить. Я
очень давно живу, успел по много раз подумать о каждом явлении
мира и меня не волнуют такие пустяки, как поиски правды.
Когда-то я понял, что в любом слове, произнесенном вслух,
перемешаны правда и ложь. С тех пор я успокоился. Однако,
замечу, что нет на земле человека, который мог бы познать все
тайны мира. Боюсь, что и бога такого нет тоже.
-- В своем городе я не раз слышал это от старцев, но они
были всегда неправы.
-- Не будь самонадеян. Правый сегодня не обязательно
останется правым и завтра. Но ты сказал мне о каких-то тайных
таблицах. В мои времена у нас не было такого слова.
-- Таблицы, на которых знаками можно записать все
человеческие знания.
-- Зачем они? Или у вас, черногловых, ослабла память, и вы
теперь не в состоянии запомнить знания наизусть?
-- Наизусть мы тоже запоминаем. Но как передать слово на
расстояние, если не при помощи таблицы? Как передать
наставления внукам, если человек умирает, не дождавшись их
