Но первым из них зарыдаю я, если ты покинешь наш мир.
Гильгамеш говорил, но Энкиду уже не слышал его. И когда
царь коснулся руки друга, рука та была холодна. Царь дотронулся
до груди -- сердце друга не билось.
Гильгамеш сам закрыл глаза тому, кто был недавно
богатырем, накрыл лицо дорогим одеянием и в смертельной тоске
вышел из дворца. Кончилась двенадцатая ночь.
* * *
Кончилась двенадцатая ночь из тех, что царь провел рядом с
умирающим другом.
Едва началось утро, царь приказал собрать скульпторов,
медников, кузнецов, камнерезов.
И был еще один человек, который почти все ночи находился
рядом со своим царем и умирающим героем. Это -- умаститель
священного сосуда, старший жрец храма великого бога Ану,
Аннабидуг. Тот, кто сам был свидетелем многих подвигов
Гильгамеша. Кто смотрел в эти дни на лицо молодого царя и
видел, как ужасно оно меняется.
Мастера же, собравшись на площади, в первый миг едва
узнали царя. Столь скорбно было его лицо. Можно было сказать,
что от скорби оно почернело.
-- Все вы помните моего друга, -- сказал Гильгамеш
мастерам. -- Сделайте же статую его в полный рост. И пусть он
будет таким, каким явился в наш город -- могучим и добрым
великаном. Пусть постамент будет из камня, лицо вы сделаете из
алебастра, тело -- из золота, волосы из лазурита.
Мастера взялись за работу. А царь метался по дворцу, но
горе всюду находило его.
Весь город плакал, узнав о смерти героя. Но Гильгамеш
запретил его хоронить. Он, верховный жрец, задумал то, о чем не
сказал никому. Лишь один Аннабидуг, молча следовавший за ним
повсюду в те дни, мог догадываться.
Едва началось сияние утра, Гильгамеш сам слепил из глины
фигуру, которая поместилась на ладони, но напоминала видом
Энкиду. Сам он поднял на башню храма Шамаша деревянный стол.
Потом принес два сосуда из сердолика -- один был наполнен
медом, другой -- ароматным елеем. Фигурку, которую он
постарался украсить, поставил между сосудами на стол, а сам,
опустившись на колени, обратил лицо к Шамашу и стал молить о
том, что не свершалось ни с кем на земле.
-- Бог мой, Шамаш, прошу тебя, выслушай же мои слова! --
говорил он после тайного заклинания. -- Великие боги! Сколько
раз просил я вас о милостях. И вы помогали мне. Но тогда я
умолял вас быть милостивыми ко мне. Теперь же прошу не для
себя! Сжальтесь над Энкиду. Верните его в солнечный мир. Я,
Гильгамеш, готов заменить его в подземном царстве!
Боги не были равнодушными. Они собрались к жертве героя,
они с волнением слушали слова молитвы. Но и они были бессильны.
Первым не выдерхал Эллиль.
-- Гильгамеш, ты просишь о невозможном. Мы, боги, сотворив
людей, назначили каждому свое дело. Земледелец пашет землю,
собирает урожай. Скотовод и охотник -- их удел быть рядом со
зверьем. Охотник ходит в звериных шкурах, ест мясо. Рыбак --
ловит рыбу и чаще питается ею. Слуги богов, жрецы,
разговаривают с нами в храмах. Они же следят, чтобы кладовые
всегда были полны запасов для нас и для своего народа. Но
дважды в жизни становятся одинаковы все люди, цари они или
нищие. Любого рождает мать и любой уходит в царство мрака. Не
проси нас за своего друга, нельзя вернуть его в жизнь.
И великий Шамаш печально добавил:
-- Я и сам грущу о смерти Энкиду. Одумайся же, Гильгамеш,
куда ты стремишься напрасно! Лучше похорони его с честью!
Спустился Гильгамеш с верхней площадки храма. Казалось,
боги все ему объяснили. Но снова запретил он хоронить друга.
Вновь дождался утра и снова поднялся с мольбою к богам.
Так продолжалось день за днем.
В городе удивлялись. Уже все оплакали любимого богатыря.
Но по-прежнему не был он предан земле.
Лишь после шести дней и ночей Гильгамеш понял, что боги не
согласятся никогда вернуть на землю Энкиду.
И тогда он устроил похороны, каких Урук не видел. Даже
отца его, Лугальбанду, хоронили с меньшими почестями.
А потом царь приказал положить тело усопшего героя рядом с
телами предков -- царями, потомками великого бога.
В те дни народ Урука, занятый бедою, не заметил другого
несчастья.
Веселая женщина Шамхат, та, что красотою своею могла бы
сравниться с богиней Иштар, исчезла из города навсегда. Но
прежде, в день смерти героя, она в один миг потеряла свою
красоту. Тоска погнала ее из ворот по степи. Порой пастухи
встречали одинокую женщину в рваных одеждах, ту, что брела
неизвестно куда и откуда, но никто в ней уже не смог бы узнать
Шамхат.
Лишь спустя много лет, когда в городе давно забыли о ней,
она вернулась в семью своей сестры, доброй Алайи, жены
Аннабидуга. Вернулась, чтобы в тот же день встретить смерть. А
умерев, вновь превратилась в красавицу.
И только Аннабидуг знал, куда исчез из города царь
Гильгамеш.
* * *
Только Аннабидуг знал, куда исчез из города царь
Гильгамеш.
Царь поставил статую во дворце и несколько дней жил ряджом
с нею, разговаривал как с живым Энкиду.
Царю было странно: он думал, что весь мир будет оплакивать
смерть героя. Но мир, оплакав, вернулся к обычной жизни. Так же
всходило солнце. Так же сияли звезды. И люди постепенно
вернулись к веселью. Они словно не знали, что каждый из них
смертен. Словно не думали о судьбе, которая каждого поджидает
за любым из поворотов.
Гильгамеш стал единственным в городе человеком, который не
мог улыбаться. И радости жизни его больше не трогали. Он думал
только о смерти.
Лишь Аннабидуг знал малую часть его мыслей. С ним и
простился царь, когда на рассвете вышел из города в простой
одежде.
Часть четвертая
На рассвете вышел из города в простой одежде царь
Гильгамеш и бежал в пустыню. Здесь, среди белых песчаных холмов
он позволил себе наконец, громко рыдать и разговаривать с самим
собою.
В городе он должен был постоянно помнить о том, что он
царь, что цари и вести себя среди людей должны по царски. А еще
не мог он смотреть на веселье людей, хотя понимал их право на
радость.
Одна мысль преследовала царя все дни после смерти героя, и
она же погнала его в пустыню.
-- Не так ли и я умру, как Энкиду? -- вопрошал царь небо и
землю. -- Стоило ли создавать людей, о боги, не дав им
бессмертия?
Прежде царь знал про себя, что он здоров, красив и могуч.
И что смерть когда-нибудь будет и у него. Но нескоро. Он считал
ее справедливой как жизнь. А еще ему часто казалось, что он
будет жить всегда. Теперь же, когда на глазах его умер друг, он
увидел: смерть несправедлива и неминуема. И он, жрец, не
сумевший выпросить у богов одну-единственную жизнь для Энкиду,
задумал сделать людей бессмертными.
Одежда его в пустыне быстро изорвалась о колючий
кустарник. Другой при нем не было. А были только боевой топор
да меч.
Смертельная тоска прогнала его сквозь пустыню, и теперь он
брел по горам.
Он ночевал где придется, под открытым небом. И однажды
проснулся от львиного рыка. Большая семья львов окружила его и
смотрела на него как на свою добычу.
И тогда впервые к нему вернулась сила жизни. Он поднял
боевой топор, выхватил из-за пояса меч и бросился на самого
рослого льва.
Он рубанул мечом львиную шею, густо заросшую гривой, и
мгновенно развернулся, потому что сзади на него прыгнули разом
оба льва помоложе. Одного он ударил топором. На третьего оружия
не хватило, потому что меч его согнулся. Третьего он ударил
кулаком в ухо, и лев сел, замотал головой. Но был еще
четвертый, была львица.
Львица, самая хитрая из стаи бросилась на него в тот миг,
когда он дотянулся топором до четвертого. Если бы он не успел
отклониться во время ее прыжка, она бы его подмяла. Но,
промахнувшись, и увидев, что четверо львов лежат распластавшись
на каменистой земле, она стала уходить от него, косясь, и
поэтому двигалась боком, в сторону.
Гильгамеш не стал гнаться за нею. Ему хватило и этой
победы. Он сел на камень и немного передохнул, чтобы успокоить
бешено бьющееся сердце. А потом обратился с благодарственной
молитвой к великим богам за то, что как и прежде, они ему
помогли.
Он снял шкуру с самого могучего из львов, выпрямив меч,
соскоблил с нее остатки мышц и жил, размял, просушил на солнце
и набросил ее на себя.
На это ушел весь день. Утром же снова двинулся в путь. Но
знал, что ищет, но дорога была ему неизвестна.
* * *
Дорога была ему неизвестна. Старый жрец, обучавший его в
детстве когда-то, что в мире есть горы, их называют Машу.
Вершины тех гор достигают до небес. Основой своей они упираются
в царство мертвых. Эти горы стерегут собой восход и закат. В
горах есть только один проход, остальные места неприступны. Но
проход стерегут особые существа -- полулюди, полускорпионы.
Так говорил когда-то жрец, ведавший обучением царя. Была
ли то правда, Гильгамеш не знал. Но знал, что где-то за горами,
за морем живет его предок Утнапишти. И предок этот --
единственный на земле, кому боги сохранили вечную жизнь. С ним
о тайне богов и хотел поговорить Гильгамеш. Но сначала надо
было его отыскать. А еще раньше -- найти горы, подпирающие
небеса и единственный в них проход.
Он нашел проход после долгих скитаний. В небеса уходили
вершины, покрытые снегом. Где-то на половине их высоты плавали
тучи. Под тучами в угрюмых ущельях бродил человек. И имя ему
было Гильгамеш.
Давно уже он не слышал другого голоса -- только свой,
звериный, да голос грозы, голоса ветров, бурлящих потоков в
ущельях и звук камнепадов с высоких круч.
Не раз горные барсы, жители этихмест, как незадолго и
львы, желали сделать царя своей добычей. Меч Гильгамеша
обломился в частых схватках со зверьем, но с боевым топором он
не расставался ни на миг.
Он мог бы миновать проход, не заметив, если бы не охраняли
его чудовищные люди-скорпионы.
Гильгамеш увидел их издали, сразу понял, кто они, столь
ужасен был их вид.
* * *
Ужасен был их вид, и даже сам Гильгамеш, храбрейший из
воинов испугался.
Он мог повернуть бы назад, отыскать дорогу в свой город, и
никто никогда не узнал бы о том, что их царь однажды свернул с
половины пути.
Гильгамеш победил свои страхи и приблизился к
омерзительным сторожам.
Вид сторожей был обманчив. Они хранили великие знания --
не зря сам Шамаш уходил с последним лучом через горный проход,
а потом по нему возвращался назад.
У ворот их было двое: муж и жена.
И Гильгамеш слышал, как крикнул человек-скорпион:
-- Взгляни, кто подходит к нам! Уверен, это какой-то бог в
странной одежде!
-- Он на две трети бог, а на одну -- человек, -- ответила
жена.
Гильгамеш приблизился к ним и старался не показать
отвращения.
Любой человек с детства знает, как выглядят скорпионы, и
нет нужды описывать их в подробностях. Их убивают камнем,
палкой, едва лишь приметят. В ответ они жалят своим шипом и
горе тому, кто босою ногой наступит на скорпиона. Их особенно
много в те дни, когда разливаются реки. Тогда они заполняют
дома, прячутся в щелях, поджидая добычу.
У сторожей были тела скорпионов-гигантов, но один из них
был бородат, с человечьим лицом. У жены его было лицо здоровой
и сильной старухи. Тела их были обнажены, от них исходил запах
яда.
Муж и жена-скорпионы с удивлением разглядывали Гильгамеша.
Он же постарался им улыбнуться.
-- Откуда ты взялся, странный путник? -- спросил, наконец,
человек-скорпион. -- Зачем тебе надо идти столь дальней
