печаль и тоска. Мой друг, бывший мне дороже брата, богатырь из
степи, вместе со мной победивший злобное чудовище с ливанских
гор, Хумбабу, разделивший со мной тяготы и радости жизни,
неожиданно умер. Много дней я плакал над ним, не желая его
хоронить, надеясь, что боги сжалятся над моею тоской и вернут
его к жизни. И теперь в этом мире все мне напоминает о смерти.
Скажи, корабельщик, ведь ты знаешь дорогу к Утнапишти? Укажи
мне путь и я отправлюсь один. Это мой родственник и я должен
узнать у него тайну жизни и смерти.
-- Теперь я поверил тебе, что ты царь Гильгамеш. Тот
самый, о ком ветер разносит легенды. Но ты сам, Гильгамеш,
только что отрубил себе путь. Ты думаешь, зря я выслеживал
волшебного змея? Ты думаешь, зря повесил в лесу свои амулеты?
Змей пригодился бы нам живым, ты же зачем-то, впав в ярость,
его задушил. И сломал мои амулеты. -- Корабельщик сказал и
надолго задумался. Он что-то подсчитывал в уме, загибая пальцы.
Чертил ногой путь. Потом снова заговорил: -- Так и быть,
попробую тебя переправить. Покажи-ка свой боевой топор.
Гильгамеш протянул оружие Уршанаби. Тот его осмотрел.
-- Топор делали добрые мастера, -- в наше время топоры
были хуже, чаще из камня. -- Корабельщик был доволен оружием.
-- Углубись в лес и сруби своим топором сто двадцать толтых
длинных шестов. Потом осмоли их, сделай лопасти и принеси ко
мне.
-- Корабельщик, зачем так много шестов? Они займут всю
твою лодку! Чтобы их сделать, нужно немало времени. Нельзя ли
нам сразу отправиться в путь?
-- Сразу нельзя. Если сразу, то нам не видать твоего
родича. А встречаться с твоим другом я пока не спешу. Иди,
выполняй сказанное.
Гильгамешу пришлось подчиниться.
* * *
Гильгамешу пришлось подчиниться.
Сто двадцать шестов по пятнадцать сажен вырубил он в лесу.
Осмолил, сделал лопасти и принес к Уршанаби.
-- Погрузим их в лодку и можно отправиться, -- сказал
корабельщик.
Вдвоем они столкнули тяжелую лодку в морские волны. Лодка
заколыхалась, корабельщик взялся за весло.
Он пел протяжную песню о днях, когда всю землю покрывал
океан и греб в открытое море. Ночью они плыли по звездам.
За три дня они проделали путь шести недель.
-- Вглядись вдаль, Гильгамеш, -- попросил однажды
Уршанаби, -- скажи, что ты видишь?
-- Я вижу кругом только волны, -- ответил Гильгамеш. -- Но
странное дело, мне кажется, волны эти не отражают голубизну
небес, они отчего-то становятся все чернее.
-- Так и должно быть, -- проговорил корабельщик довольно.
-- Мы на верном пути.
Они проплыли еще немного и приблизились к черной воде.
Кругом, на сколько видел глаз, вода была теперь лишь такой.
Голубая осталась вдали.
-- Теперь будь внимателен, царь, -- срого сказал
корабельщик. -- Отстранись от борта и возьми шест, один из тех,
которые ты вырубал. Черные воды, которые нас окружают -- воды
смерти. Берегись, не тронь такую воду рукой! Отталкивай лодку
шестом. Греби дальше от борта. И едва вода по шесту поднимется
близко к руке, сразу его бросай, бери новый.
Так плыли они, и по команде Уршанаби Гильгамеш сменил
второй шест, потом третий, пятый, десятый. Шестов становилось
меньше, но вдали, там, где небо соединялось с водой в едва
видимом облачке замаячила темная полоса.
-- Это земля, -- коротко объяснил корабельщик, -- там
хижина твоего предка. Смотри же, греби осторожно! Несчастья
случаются чаще в конце пути.
Несчастья не случилось, но у Гильгамеша кончились шесты.
Сто двадцатый пришлось скоро швырнуть в волну, потому что
брызги подбирались к руке.
Черные волны мертвой воды плескались о лодку. Земля была
близко, Гильгамеш даже видел очертания хижины. И ему казалось,
что рядом с хижиной стоит кто-то и смотрит на них из-под руки.
Но лодк не двигалась.
Тогда Гильгамеш поднялся. Развязал свой пояс, скинул
облачение, натянул, словно парус в руках и почувствовал упругую
силу ветра.
Он крепко стоял на ногах, держа свой парус в лохмотьях и
дырах. Ветер нес их к берегу. И корабельщик проговорил:
-- Теперь я поверил, что ты -- Гильгамеш.
* * *
-- Теперь я поверил, что ты -- Гильгамеш, -- сказал
корабельщик Уршанаби, -- я убедился, что ты -- не самозванец, а
тот человек, которого упоминали боги, собравшись в хижине у
Сидури. Скажу честно, сначала, когда ты позвал меня, всякие
мысли про тебя забредали мне в голову. Посмотрим же, как
встретит нас твой предок.
А предок Гильгамеша стоял раядом с хижиной в недоуменье.
Напрягая глаза, вглядывался он в море и видел то, чего быть не
могло.
Он, оставленный богами на краю земли, окруженный мертвыми
водами, проживший века в том месте, куда не мог приблизиться ни
один живой человек, видел невероятное.
Уж сколько лет он сидел здесь на морском берегу возле
хижины, слушая ровный плеск волн и глядя, как последние лучи
солнца скрываются на границе воды и неба и еще некоторое время
продолжают освещать мир снизу, словно бы из моря. Он любил
смотреть на закат, думая ни о чем, и обо всем сразу. Не знал
он, что стало с людьми после его спасения. Если боги удивились
тому, что он сохранился, значит других людей не осталось и на
земле есть только он, его жена да корабельщик Уршанаби,
перенесенный богами неизвестно куда.
С тех пор, как боги высадили его здесь, в жизни менялось
немногое.
Он сам выращивал хлеб рядом с хижиной, жена каждый день
размалывала зерно в ступе, каждый день разжигала очаг и пекла
лепешки. Сначала он удивлялся тому, что проходят года, один
ячмень сменяет на участке другой, и таких урожаев он вырастил
уже сотню, а жена его не меняется. Потом он подумал, что и сам
остается таким же, каким был, когда высадили его боги. Сначала
считал он года, делал зарубки, но потом это занятие показалось
ему пустым -- надо ли считать время, если оно было, остается и
будет всегда одним и тем же. Ведь тот, кто всю жизнь стоит на
одном месте, не считает пройденные путь.
Если бы не жена, Утнапишти, возможно, забыл бы как
выглядят люди. И, возможно, забыл бы человечий язык. Для
разговора с ветром, солнцем и небом, для утренней бееды с
посевами не обязательны звуки человеческой речи, беседа с ними
происходит иначе, без слов.
Давно он не думал о людях. А сейчас к нему приближался
человек.
По волнам, гонимая ветром, двигалась лодка. Человек стоял
в лодке, в руках он держал дырявый и ветхий парус. Лодка плыла
к хижине Утнапишти.
-- Жена, посмотри и ты на море, оставь свое хозяйство! --
позвал он супругу. -- Если не обманули меня глаза, происходит
неведомое!
Жена Утнапишти оставила тесто, которое замешивала для
новых хлебов, и, выйдя из хижины, встала рядом с мужем. Руки в
тесте она держала от себя на расстоянии, чтобы не измазаться, и
также как муж, принялась вглядываться в море.
Лодка была знакома. Когда-то Утнапишти вместе с
корабельщиком сделал ее и погрузил на корабль перед потопом. Но
не было на ней амулетов -- волшебных знаков, призывающих
милость богов. А тот, кто стоял в лодке -- был чужим человеком.
Хотя, если вглядеться, то можно было подумать, что кого-то он
очень напоминал.
-- Кто же это, держащий странный парус в руках? Кем из
богов он послан к нам? -- спросил Утнапишти себя и жену.
Он всматривался в человека то справа, то слева и не
находил ответа.
-- Что понадобилось ему здесь? Неужели боги прислалиего ко
мне? Где корабельщик Уршанаби? Жена, вглядись же! Что за весть
должен принести нам этот человек?
-- Да вон же наш норабельщик! -- жена первая разглядела
Уршанаби и воскликнула радостно. -- Сидит спокойно на дне ладьи
и разговаривает с тем, кто держит парус в руках. А человек
этот, который плывет к нам в гости... я поняла, на кого он
похож. Он похож на тебя молодого! Помнишь, ты ушел далеко на
охоту, тебя поранил зверь, ты отлеживался несколько дней, а
потом слуги тебя несли на руках. Но чтобы не испугать меня,
поблизости от дома ты потребовал, чтобы тебя поставили на землю
и последние шаги сделал сам. Помнишь, это было вскоре после
нашей женитьбы. Ты выглядел тогда точно также! Встреть же его,
и кем бы он ни был, прими, как подобает гостеприимному хозяину.
Мы так давно не видели никого из людей. А я пойду, домешаю
тесто и напеку свежих лепешек.
Давно она не плакала, супруга Утнапишти и сама удивилась,
почувствовав слезы на глазах. Не вытирая их, она поспешила в
хижину, потому что гостей положено встречать свежим хлебом.
Лодка приблизилась, гость и корабельщик соскочили на
берег, к ним подошел и хозяин, молча они вытащили лодку на
песок.
"Не стану спрашивать, кто он и что за дело его привело, --
подумал Утнапишти, удивляясь странному виду гостя. -- Наступит
время, он сам обо всем расскажет."
Но и гость смотрел на хозяина с удивлением. Гильгамешу
казалось, что он видит отца. Таким, когда он сам был малышом, и
Лугальбанда, старый, но могучий поднимал его высоко над землей.
Еще и потому Гильгамеш обратился к хозяину с особым почтением,
словно заговорил с собственным отцом.
-- Прости, что нарушил покой твоей жизни, -- сказал
Гильгамеш, склонив голову. -- Я слышал о тебе с рождения,
Утнапишти, и счастлив увидеть тебя живым и здоровым. Я же сам
-- твой дальний потомок, правнук твоих правнуков, правлю
народом Уруку. Зовут меня Гильгамеш, я сын славного
Лугальбанды.
-- По виду ты больше похож на человека, вернувшегося из
царства мертвых. С тех пор, как я живу здесь, прошло множество
лет, и мир мог измениться. Я не знаю, как теперь сторожат
ворота в царство мертвых, и если ты оттуда пришел ко мне --
скажи сразу, так будет лучше.
-- Я живой человек, хотя мог не раз и погибнуть на своем
долгом пути к тебе.
-- Хозяин, он не обманывает тебя, -- вставил корабельщик.
-- Он и в самом деле Гильгамеш, тот, что правит народом Урука.
Я слышал о нем разговоры богов, когда однажды, охотясь в лесу
за змеем, забрел ненадолго в каменный сад и подошел близко к
хижине Сидури.
-- Кто бы ни был ты -- мой ли потомок, или потомок другого
человека, мне незнакомого, будь нашим гостем, -- проговорил
Утнапишти. -- Вот моя хижина, в ней ты можешь передохнуть, ибо
я вижу, что путь твой долог. И ты, корабельщик, ты отдохни
тоже. Но скажи мне, Гильгамеш, какие страдания терзают твое
сердце. Снова повторю, ты выглядишь так, как прежде не
выглядели живые люди. Уж не говорю о твоем увядшем лице и
поникшей голове, об изношенной одежде, какую в мои времена
носили лишь нищие бездельники, но не цари. Я спрашиваю тебя о
той тоске, которую ты носишь с собой.
Не она ли погнала тебя, Гильгамеш, по свету? Проходи же в
хижину, спокойно располагайся, жена скоро принесет свежие
лепешки, а пока ты можешь выпить свежей прохладной воды, и
раскрой свои тайны.
-- От тебя у меня нет тайн, Утнапишти, -- ответил
Гильгамеш.
* * *
-- От тебя у меня нет тайн, Утнапишти, -- ответил
Гильгамеш и, пригнувшись, откинул циновку, висящую вместо
дверей, чтобы войти в хижину своего дальнего предка.
Хижина удивила его убогим убранством, но ни слова он не
сказал своему предку.
Так, как жил утнапишти, в Уруке жили только безродные
бедняки. На земляном полу лежала грубо сплетенная циновка. На
стенах, слепленных из вязанного тростника с глиной, висел
хозяйский инвентарь: каменные топоры, каменные ножи и каменные
мотыги. Лишь ручки были у них деревянные, прикрепленные жилами.
