резала его пополам, но воображение Нинки рисовало совсем иную картину.
Баба Дуня еще раз вздохнула и стала завязывать мешок.
- Погоди, бабка! - Нинка опять ухватилась за мешок. - Ты это брось,
давай дели по-честному. - Сколько там есть, половину тебе, половину мне.
Не то все отберу.
- Нинок, ты что? - всерьез забеспокоилась бабка. - Обижаешь старуху.
Я ведь тебяОеще маленькую в колыске качала. Ты уж лучше пусти, не то
закричу.
- Кричи, кричи! - сказала Нинка и толкнула старуху в грудь.
- Батюшки! - всхлипнула баба Дуня, валясь на спину.
Не обращая на нее никакого внимания, Нинка схватила мешок и кинулась
прочь. Пробежав несколько шагов, остановилась, вернулась, подцепила с
земли тот кусок мыла, который выкладывала баба Дуня, и побежала обратно.
Но тут кто-то схватил сзади мешок.
- Ух ты, вражина! - замахнулась Нинка, думая, что это баба Дуня. Но,
обернувшись, увидела перед собой Мишку Горшкова, за которым стояла Тайка.
- Не спеши, - улыбнулся Мишка. - Давай поровну.
- Щас поровняю, - сказала Нинка, дергая мешок к себе. - Спешу аж
падаю.
- И-ии! - завизжала Тайка и вцепилась в Нинкины волосы.
- Грабют! - вскрикнула Нинка и двинула Тайке ногой в живот. А из-за
огорода Степана Фролова уже надвигалась огромная толпа, во главе ее
стремился Плечевой и размахивал над головой колом, выдернутым из чьего-то
забора.
9
Когда председатель Голубев, парторг Килин, а за ними и Чонкин прибыли
к месту происшествия, глазам их предстало неповторимое зрелище. Участники
митинга, сбившись в один клубок, представляли собой многоголовую,
многорукую и многоногуюмгидру, которая гудела, дышала и шевелила всеми
своими головами и конечностями, как бы пытаясь вырвать что-то из
собственного нутра. Отдельные люди были заметны частично и лишь в
перепутанном виде. У председателя колыхнулись на голове редкие волосы,
когда он увидел у вылезавшего из кучи Степана Фролова женские груди,
которые при дальнейшем рассмотрении оказались принадлежавшими Тайке
Горшковой. Две разведенные в стороны ноги в парусиновых сапогах стремились
втянуться обратно, а третья, с задранной штаниной, босая, торчала
вертикально в виде антенны, и на ней от щиколотки до колена синела
размытая временем татуировка: "правая нога".
Грустная эта картина дополнялась собаками, которые, сбежавшись со
всей деревни, носились вокруг общей неразберихи и отчаянно лаяли. Среди
них Чонкин, к своему удивлению, заметил и кабана Борьку, который бегал,
хрюкал, и визжал больше всех, словно пытался показать себя самой главной
собакой.
Друга своего и соседа Гладышева Чонкин нашел неподалеку стоящим над
схваткой. Заложив руки за спину, с болью за своих односельчан наблюдал
Кузьма Матвеевич вскипевшие страсти.
- Вот, Ваня, тебе наглядное доказательство, от кого произошло это
животное, которое горделиво называет себя человеком.
Гладышев посмотрел на Чонкина и грустно покачал головой. Тут гидра
выплюнула к ногам селекционера полураздавленный кусок мыла.
- Вот из-за чего люди теряют свой облик, - указал Гладышев на предмет
всех несчастий и брезгливо поддел его носком сапога. И п ошел прочь,
подталкивая объект своего презрения ногами, как бы в научной рассеянности.
Но не прошел он и пяти шагов, как сбоку вывернулся какой-то мальчишка,
подхватил на бегу этот жалкий кусок и, уклонившись от жесткой руки
селекционера, кинулся наутек.
- Вот она, наша молодежь, - сообщил Гладышев, вернувшись к Чонкину, -
наша смена и наша надежда. За что боролись, на то и напоролись. На страну
нападает коварный враг, гибнут за Родину, а этот шкет последний кусок мыла
рвет у старого человека.
Гладышев тяжело вздохнул и надвинул шляпу на лоб, напрасно ожидая от
судьбы очередного подарка.
10
После минутной растерянности Килин и Голубев вступили в неравный бой
с несознательной толпой. Посоветовав парторгу зайти с другой стороны,
председатель очертя голову ринулся в свалку и через некоторое время
выволок наружу Николая Курзова в изорванной рубахе с прилипшим к плечу
ошметком с головой, убеленной зубным порошком.
- Стой здесь! - приказал ему Иван Тимофеевич и нырнул опять в кучу,
но, добравшись до самого дна, нашел там все того же Курзова уже не только
в разорванной рубахе, но с расквашенным носом и четким отпечатком чьего-то
сапога на правой щеке.
Несмотря на обычную мягкость характера, Голубев рассверипел. Вынырнув
с Курзовым на поверхность, он подвел его к Чонкину и попросил:
- Ваня, будь друг, посторожи. Если что, сразу стреляй, я отвечаю.
Председатель в третий раз кинулся к гидре, и она его поглотила.
Курзов, поставленный под охрану, сразу же успокоился, никуда больше не
рвался, стоял, тяжело дыша и трогая пальце распухший нос.
А Чонкин искал глазами Нюру, которая была где-то там, в этой свалке,
и нервничал, боясь, что ее задавят. И когда перед ним мелькнуло знакомое
платье, Чонкин не выдержал.
- На, подержи. - Он сунул винтовку Курзову и подбежал к свалке,
надеясь, что ему удастся схватить и вытащить Нюру. Тут кто-то сильно
толкнул его в бок. Чонкин пошатнулся и оторвал от земли одну ногу, и он
повалился в общую кучу. Его закрутило, как щепку в водовороте. То он
оказывался в самом низу, то выплывал наверх, то опять попадал в середину
между телами, пахнущими потом и керосином. И кто-то хватал его за горло,
кто-то кусал и царапал, и он тоже кусал и царапал кого-то.
Когда он очутился на самом дне и его проволокли затылком по земле и
рот засыпали пылью, а глаза зубным порошком и он, кашляя, чихая,
отплевываясь, рванулся обратно. В этот самый момент лицо его утонуло в
чем-то мягком, теплом и родном.
- Никак Нюрка! - всхлипнул он сдавленно.
- Ваня! - обрадовалась Нюра, отпихиваясь от кого-то ногами.
Говорить оба были не в состоянии и лежали, уткнувшись друг в друга на
дне бушевавшей стихии, пока кто-то не заехал Чонкину каблуком в
подбородок. Он понял, что пора выбираться, и попятился назад, подтаскивая
Нюру за ноги.
11
- Ну вот, - сказал парторг Килин, держа в руках мешок с остатками
ширпотреба. - Теперича дело другое. Теперича вы обратно сберетесь, и
митинг мы все же закончим. А кто думает не так, тот из этого мешка ничего
не получит. Пойдем, Иван Тимофеевич.
Килин перекинул сильно полегчавший мешок через плечо и двинулся
первым.
На месте былого побоища, сидя в пыли, плакала баба Дуня. Она плакала,
обхватив голову черными, кривыми от подагры ладонями. Чуть в стороне
лежала растерзанная картонная коробка и отдельно от нее кукла Таня N 5 без
шляпы и с надорванной головой.
Плечевой взял старуху под локотки, помог подняться.
- Пойдем, бабка, - сказал он. - Нечего плакать, пойдем похлопаем.
12
Не успели сбиться на прежнем месте, за околицей возник столб пыли и
стал передвигаться к конторе. Народ шарахнулся. Столб покружился возле
конторы и опал. Из пыли возникла "эмка". Народ удивился, начальство
забеспокоилось. Раз "эмка", то не иначе кто-то из области. В районе даже
первый секретарь товарищ Ревкин передвигался исключительно на "козле".
Из "эмки" высыпали какие-то люди с блокнотами и фотоаппаратами. Один
подбежал к задней дверце, распахнул ее. Из дверцы выдвинулся сначала
огромный зад, обтянутый синим, а затем показалась и вся обладательница
зада, крупная женщина в бостоновом костюме, белой блузке и орденом на
левой груди.
- Люшка, Люшка, - сухим листом зашелестело в толпе.
- Здорово, землячки! - громко сказала приезжая и сквозь почтительно
расступившуюся публику направилась к крыльцу. По дороге отдельно кивнула
Плечевому, который смотрел на нее иронически: - здравствуй, брат!
- Здорово, коли не шутишь, - ответил Плечевой.
Тут женщина заметила хилого мужичонку Егора Мякишева, жавшегося в
толпе.
- Егор! - Она метнулась в толпу и вытащила Егора на середину. - Что ж
ты супругу свою любимую не встречаешь? Аль не рад?
- Да ну, - смутившись, пробормотал Мякишев и потупился.
- А ты не нукай, - сказала Люшка. - Целуй жену, давно не виделись.
Только губы сперва оботри, а то опять, я вижу, яйца сырые лопал. - Она
наклонилась к Мякишеву и подсвила ему сперва одну щеку, потом другую.
Мякишев обтер губы грязным рукавом и приложился куда было указано. Люшка
поморщилась.
- Табачищем несет, не дай бог. Ну ничего, табачный дух мужеский
заменяет. А уж я-то по тебе как скучала, передать не могу. Как-то там,
думаю, супруг мой законный поживает. Не скучно ли ему одному в холодной
постеле? А может, кого уже приволок, а?
Мякишев, оробев, смотрел на жену, не мигая.
- Да на кой ему кого-то волочь, - громко сказал Плечевой. - Когда он
с лошадем живет на конюшне.
В толпе кто-то хмыкнул, остальные притихли. Приехавшие с блокнотами
переглянулись между собой. Люшка остановилась и уставила на Плечевого
тяжелый взгляд.
- Все озоруешь, брат? - спросила она со скрытой угрозой.
- Озорую, - охотно согласился Плечевой.
- Ну-ну, - сказала Люшка. - Гляди, доозоруешься.
И, медленно поднявшись по ступеням крыльца, скрылась за распахнутой
Килиным дверью.
В кабинете от приезжих гостей стало тесно. Люшка сразу уселась за
председательский стол, Килин примостился сбоку, корреспонденты расселись
вдоль стен, Голубев встал у сейфа, прижав плечом дверцу.
- Ну что, начальники? - бодрым голосом спросила Люшка. - Как живете?
- Да как живем, - развел руками парторг. - По-простому живем,
по-деревенски. С народом вот понемножку воюем.
- А в чем дело? - поинтересовалась Люшка.
- Да так, - уклонился Килин. - Ты про себя расскажи. Все ведь в
столице время проводишь. Небось со Сталиным кажный день чаи распиваешь?
- Ну кажный не кажный, а бывает, встречаемся.
- Ну и какой он из себя? - живо спросил Голубев.
- Как тебе сказать, - задумалась Люшка. - Очень простой человек, -
сказала она, покосившись на корреспондентов, - и очень скромный. Как прием
в Кремле, так обязательно к себе позовет, поздоровается за ручку.
"Здравствуйте, Люша. Как поживаете? Как здоровье?" Очень отзывчивый
человек.
- Отзывчивый? - живо переспросил председатель. - Ну а как он вообще
выглядит?
- Хорошо выглядит, - сказала Люшка и вдруг заплакала. - Трудно ему
сейчас. Один за всех нас думает.
13
Люшка родилась и выросла в бедной крестьянской семье. Летом
батрачила, зиму проводила безвылазно на печи, не имея ни валенок, ни
штанов. До коллективизации она не могла стать знаменитой дояркой,
поскольку полудохлая коровенка, бывшая в хозяйстве, рекордных удоев не
давала. Когда же в результате скудного питания стала и вовсе дохлой, от
нее прекратилась всякая польза. К тому же печальному результату могла
подойти и Люшкина жизнь, но тут подоспели благостные перемены. В колхоз
Люшка записалась одной из первых. Потом дали ей бывших кулацких коров.
Правда, тех надоев, что раньше, коровы уже не давали, но по инерции
продолжали доиться обильно. Постепенно Люшка становилась на ноги.
Приобулась, приоделась, вышла замуж за Егора, вступила в партию. Вскоре
повсюду стали выдвигать передовиков и ударников, и Люшка по всем данным
вполне подошла под эту категорию. В местной и центральной печати появились
первые заметки о Люшкиных достижениях. Но настоящий взлет ее начался,
