крону могучий дуб. И идет Поэт по Земле, белозубо смеется солнцу и сеет,
сеет, сеет своим оружием мир... Поднялся Поэт поступенькам вверх из пог-
реба и не услышал выстрела в спину...
Тот, последний патрон, был один на двоих, а достался Поэту, потому
что второй решил, что Поэт сдается... Не сдаются Поэты, но война для По-
эта, для поэзии - смерть... И мрамор лейтенантов, фанерный монумент -
венчанье тех талантов, награда тех легенд...
...Телефон-автомат - одинокость среди людей, среди множества себе по-
добных.
...Очередь за яблоками - все женщины явились на этот свет невинными
Евами, все мужчины Адамами, пусть же будет им всем дано вкусить от терп-
кого яблока Любви.
...Поэт и Война - бессмысленность убийства, человек уничтожает самого
себя, погублены Адамы, овдовели Евы, не успевшие даже встретиться друг с
другом.
Глава тридцать шестая
--===Свое время===--
Глава тридцать шестая
На заседание собрались в директорском кабинете. Здесь я бывал нечасто.
В небольшой приемной восседала с капризно надутыми губками Анюта -
секретарша, Анка-пулеметчица, как зовут ее за глаза, потому что она,
действительно, может отпечатать любую бумагу с высокой скорост-
рельностью. Если пожелает, конечно.
Сквозь двойные, обитые черным дерматином двери попадаешь в продолго-
ватую комнату, бывшую когда-то, скорее всего спальней, а может также ка-
бинетом старорежимного хозяина. Большой письменный стол расположен на
фоне окна, свет слепит глаза, сидящий за столом высится размытым силуэ-
том.
Нет, это не директор. Сегодня на его месте председатель местного ко-
митета профсоюзов Витя Горобец. Директор сел в стороне, в кресле. Боком,
словно отвернулся, нога на ногу.
Королев Степан Тимофеевич. Седая грива, под кустистыми, мощными бро-
вями спрятались маленькие глаза. Между собой мы его зовем "Разбойник".
Злые языки добавляют "половой". Что касается злых языков, то у слабого
пола этой привилегии никак не отнимешь, но и наша молодежно-похоронная
команда - Синецкий, Фалин, Шулепов, я - в карман за словом не полезут.
К письменному столу примкнут, словно припаян, Т-образно длинный стол.
За ним и расположились двумя рядами члены месткома.
Вдоль одной стены, напротив двери, книжные полки. За большими разд-
вижными стеклами полное собрание сочинений Ленина.
На противоположной от письменного стола стене портрет Брежнева. Под
ним календарь. Яркий, разноцветный. Явно не отечественной печати.
На четвертой стене картина. Скорее даже не картина - этюд. Лужок. Два
желтых стога. Картинку принято рассматривать. Восхищенно-одобрительно.
Зачарованно-почтительно. Любуясь. Потому что этюд этот - кисти директо-
ра. Ничего плохого в том, что он пишет маслом нет, мне даже нравится
этот лужок и два желтых стога. С настроением. Но вешать в своем служеб-
ном кабинете?
Сомнительно. Или дома к его занятиям живописью относятся равнодушно?
По правую руку от Горобца - наш партийный секретарь Гладилин Семен
Васильевич.
Горобец, несмотря на официальность обстановки, все равно сияет, но
как бы изнутри - готов рассыпаться улыбками, но сдерживается. Я на засе-
дание месткома попал случайно - вместо заболевшего комсомольского вожа-
ка. Интересно, что там у Горобца - премия?.. повышение окладов?.. расп-
ределение путевок?..
- Присаживайтесь, товарищи, не будем время тянуть, давайте поопера-
тивнее, - пригласил широким жестом Горобец еще двоих зашедших. - Так...
Кворум имеется, можно начинать. Вы позволите, Степан Тимофеевич?
Горобец развернулся в кресле всем телом и склонился в сторону дирек-
тора.
Тот удивленно вскинул мохнатые брови:
- Ты, Виктор Федорович, председатель, тебе и командовать. Я же здесь,
как и остальные товарищи, рядовой член профсоюза.
- Понятно, Степан Тимофеевич, - согласно кивнул головой Горобец и
развернулся к нам. - Товарищи, на повестке дня один вопрос. Исполни-
тельный комитет депутатов трудящихся Дзержинского района обратился к нам
с просьбой пересмотреть решение о предоставлении пяти однокомнатных
квартир сотрудникам нашего издательства в доме, что вводится в эксплуа-
тацию в районе проспекта Мира. Дело в том, что Моссовет забирает себе
одну из таких квартир, но временно, в долг что ли. Это означает, что
сейчас мы получили возможность заселить четыре квартиры, а пятая будет
предоставлена в следующем квартале, максимум через полгода. Наша с вами
задача - решить, кому придется подождать. Возражений по повестке дня
нет?
- Нет, - сказал кто-то за всех.
- Вот и хорошо. Голосовать, я думаю, не будем. Повестка дня утвержда-
ется. Товарищ Зверева, вам слово. Товарищ Зверева, председатель жилко-
миссии, доложит вам состояние дел.
Инна раскрыла пухлую папку, лежащую перед ней, аккуратно переложила
несколько скоросшивателей. В каждом из них разные документы, заявления,
справки, ходатайства... Судьбы. Где-то там и мои дела.
- В жилкомиссию поступило шесть заявлений на однокомнатную квартиру,
- ровным, бесстрастным голосом доложила Зверева.
- Одно из них не рассматривалось, податель уволился в связи с перехо-
дом на другую работу. Остальные пять следующие. В порядке поступления
заявления подали: Королев Степан Тимофеевич, Горский Давид Борисович,
Голикова Вера Ивановна, Истомин Валерий Сергеевич, Панина Анна Павловна.
"Их было пятеро", - вспомнил я название французского фильма. Кто из
них неудачник? Неужели я? Неужели мы с Наташкой?
- Как, товарищи, будем решать? - спросил Горобец в пространство.
Наступила пауза. А, действительно, как решать? Кого из товарищей ос-
тавить? Кого выкинуть? И почему именно того, а не другого? Конечно, раз
Моссовет обещал, то все равно дадут, но только когда и где? И кто будет
потом ходить, хлопотать, напоминать за тебя одного? Не позавидуешь неу-
дачнику.
- Есть предложение рассмотреть каждое заявление отдельно, - поднял
руку Семен Васильевич Гладилин. - При этом обязательно учесть, как ха-
рактеризуется товарищ по работе, какие общественные нагрузки несет, как
у него обстоят дела по линии отдела кадров, пользуется ли он уважением в
коллективе, и так далее.
- Так и сделаем, - улыбнулся Горобец. - Итак, по списку у нас первый
Степан Тимофеевич. К сожалению, придется попросить вас выйти, мы обсуж-
дать вас в вашем присутствии не можем.
Директор поднялся с кресла, прошел в полном молчании по своему каби-
нету, на ходу кивнул Гладилину:
- Я у главного редактора.
- Кто желает высказаться? - спросил Горобец, когда директор скрылся
за дверями.
Опять наступила пауза. Попробуй, скажи что-то не так доложат. В луч-
шем виде. В более лучшем, чем говорил.
- А как у него с жилищными условиями? - тихо спросил кто-то.
- Двухкомнатная квартира, - ответила Зверева. - Прописаны он, жена,
дочь, зять. Однокомнатную Степан Тимофеевич просит для себя. Дочь и зять
остаются в двухкомнатной. Они ждут пополнения семейства. Справка о бере-
менности дочери имеется.
Опять наступила пауза.
Дать бы им две однокомнатных, подумал я, а двухкомнатную - Моссовету.
Хотя нет, не получится. Для такого варианта потребуется еще одна одно-
комнатная, а взять ее негде.
- Разрешите опять мне, - кашлянул Гладилин. - Мне кажется, нецелесо-
образно характеризовать Степана Тимофеевича как работника - это опреде-
ляют вышестоящие органы. Хотелось бы отметить следующее. Фактически, мы
сейчас единственное из отраслевых издательств Москвы, которое участвует
своей долей в строительстве и улучшает жилищные условия своим сотрудни-
кам. Благодаря кому? В первую очередь, благодаря Степану Тимофеевичу. Он
принял на себя эту ответственность, пробивал эту возможность. Так что
же, мы ему откажем в его просьбе? Думается, что это было бы неверно...
Я посмотрел на картину кисти Королева. Лужок. Два желтых стога. Будет
живописать теперь в своей отдельной однокомнатной квартире.
- Предложение одно. Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы оставить
Степана Тимофеевича в списке, прошу поднять руки, - Горобец уже тянул
свою ладошку вверх. - Так... Кто против?.. Нет... Воздержался?.. Нет.
Принять единогласно. Попрошу позвать Степана Тимофеевича.
- Следующий у нас Горский Давид Борисович. - Горобец дождался, когда
сядет вернувшийся директор. - Что у него? Как с жильем?
- У Горского тоже дети, - развернула очередной скоросшиватель Звере-
ва. - Двое. Да еще отец. Занимают две комнаты в трехкомнатной квартире.
В третьей одинокий сосед. Горский просит выделить однокомнатную квартиру
отцу, чтобы потом произвести обмен с соседом и занять трехкомнатную
квартиру полностью.
- Что же в результате получается? - спросил Фурман, отвечающий в
месткоме за производственную работу. - Улучшаем жилищные условия не
Горскому, ему достаточно и комнаты, а его соседу? Нелогично.
Фурман против Горского. Это понятно. Фурман работает в издательстве
тысячу лет, может быть, один из самых старых кадров, производственный
сектор в месткоме на себе тащит, ему на пенсию скоро, а перед этим под-
работать бы, но назначили на освободившуюся год назад должность на-
чальника отдела не его, а неизвестно откуда взявшегося Горского.
- Горский - достойный человек, - осторожно начал было Горобец.
- А кто с этим спорит? - перебил его сразу раскрасневшийся Фурман.
- И правильно, - веско сказал директор. - Спорить не надо. Я прошу
членов местного комитета учесть только одно, но очень важное обстоя-
тельство. У Горского очень хорошие связи в райисполкоме. В основном бла-
годаря ему нам разрешили иметь долевое участие в строительстве нового
дома. Иначе нам не видать бы этих квартир, как своих ушей.
Ох, уж эти связи!.. А без них ты кто?.. Нуль без палочки... Тем более
с туберкулезной палочкой.
- Есть предложение оставить Горского в списке, - радостно улыбнулся
Горобец. - Ставлю на голосование... За - семь... Против?.. Один... Фур-
ман... Воздержались?.. Трое... Предложение утверждается большинством го-
лосов. Так и запишем. Кто на очереди?
- Голикова Вера Ивановна. Уборщица. Мать-одиночка. Дочь - на учете в
психо-неврологическом диспансере. Родитель, судя по всему, был алкого-
лик.
Зверева умолкла. Молчали и все остальные. А что тут скажешь?
- По закону им положено выделить даже двухкомнатную, - пояснил Горо-
бец, - но мать и дочь - существа однополые. Можно обойтись и однокомнат-
ной. Возражений против того, чтобы оста вить Голикову в списке, нет?..
Оставляем.
- Истомин Валерий Сергеевич, - Зверева посмотрела на меня.
Я, не дожидаясь особого приглашения, вышел из кабинета.
В приемной, за своим столом наводила марафет секретарша директора.
Увидев меня, отложила в сторону зеркальце и пластмассовый цилиндрик с
губной помадой, спросила с жадным интересом:
- Ну, как?
Я пожал плечами, нормально, мол, сел в угол на стул для посетителей.
Зазвонил телефон. Анюта неохотно подняла трубку и ледяным тоном стала
отвечать какому-то беспокойному автору, который сдал свою рукопись в из-
дательство полгода назад и вот - ни ответа, ни привета.
До тебя ли, до авторов, до работы ли сейчас, рассеянно подумал я и
начал лихорадочно соображать. Троих из пятерых уже оставили в списке.
Выбирать придется кого-то из двоих... Я или... Второй была Анюта, Нюрис,
Анна Павловна Панина, секретарша директора. И его любовница. Сидит, зак-
рыла трубку телефона ладошкой и, выразительно округлив губы, глазами по-
казывает мне на трубку - ну, не зануды все эти авторы, авторь°, как мы
их называем между собой, и чего пристал?.. Конечно же, директор отстоит
свою Анюту, она у него Анной на шее виснет... Вот и выходит, что отодви-
нут меня... Нас с Наташкой... Если сейчас идет голосование, то кто под-
нимет руки за меня?.. Горобец?.. Возможно ли такое, чтобы Горобец пошел
