несли какой-то тайный смысл. И когда пение кончалось, то барды с
этим принцем или военачальником очень долго, порою до зари выясняли,
что имелось в виду под тем или иным намеком, представляешь, какой
это уровень владения культурой! То, что есть сейчас - я вижу в этом
возможность и намек на необходимость возврашения. Культуру у нас
никто не бережет, культура у нас сохраняется в форме мертвых
источников, в форме книг, картин, всего этого. Она перестала быть
живой. То, что мы называем эстрадной музыкой, музыкой развлечения,
имеет такое же отношение к настоящей музыке, к этой магии, как 3-х
рублевая блядь к Джульетте. Даже горазжо дальше. Эстрадная музыка -
это продажа. Продажа того, о чем сам продающий даже не имеет
понятия, что является святотатством вдвойне и втройне. Т. е. то, что
сейчас происходит... эта вещь должна навести на себя проклятье! Вот,
отчасти, мое представление о той музыке, которой мы занимаемся! И
то, что мы имеем невероятную наглось делать это, не имея
представления ни о своей собственной культуре, ни о культуре других
стран, т. е. обладая лишь какими-то начатками, оперируя только тем,
что муза нам внушает и - несмотря на все это - мы обладаем
достаточной силой и энергетический процесс протекает довольно
активно. В наших песнях мы составляем слова и звуки практически по
наитию, не зная ничего, а значит мы можем совершить вещи жуткие,
страшные, ведь мы ничего не знаем, не владеем культурой! И
ответственность наша настолько велика, что никто не в состоянии даже
представить всех ее размеров!
М. Поэтому-то мне и страшно за наш рок-н-ролл!
Б. Г. Так мне страшно не только за наш рок-н-ролл, мне страшно за культуру
в о о б щ е! Вот Вознесенский в этой статье /" Прорабы духа" - А. М. /
- он, вроде бы, попал туда, куда и я сейчас попадаю. Бывают же такие
совпадения...
М. Говоря об этой музыке, постоянно приходится повторять, что в руках
кумулятивный заряд такой силы, что таким зарядом надо пользоваться
столь осторожно и умело...
Б. Г. А на это тебе отвечают, что "все ничего не знают, а пользуются этим"
скажем, "Beatles", у которых культурный запас - можно смело сказать
- был меньше, чем сейчас есть у нас. Но никто не знает, что у них
было.
М. Мы сами по себе другие, другая страна, другие социальные и культурные
корни...
Б. Г. Тут дело в том, что каждый просто отвечает сам за себя. Никто не в
состоянии узнать, что делает другой. Опять же как в Евангелии, когда
Господь позвал Петра и заметил, что Иоанн тоже идет, тогда Господь
говорит: - А этот-то что? - Тот отвечает: - Я с тобой. - То, что
делает другой - не твое дело... - У всех разговор только с Богом, у
всех ответственность лишь перед Богом - и ни перед кем больше, а мы
все время подменяем это, мы все время отвечаем перед кем-то другим:
перед женой, перед начальником на работе, перед кем-то еще и поэтому
постоянно проигрываем. Т. е. речь идет не о компромиссах, а просто о
полном невежестве. Мы даже до компромиссов не доросли. Вот что у нас
получается с рок-н-роллом.
М. Т. е. рок-н-ролл становится похож на те странные игры, которые
становятся жестокими, но все равно остаются играми? Это все идет
совсем не туда и не к тому, чего бы хотелось?
Б. Г. Я тебя прекрасно понимаю, но возьмем рок-н-ролл начала - Чака Бэрри,
Литл Ричарда, Карла Перкинса, молодого Элвиса и всех прочих, ведь
это тоже были игры, развлекуха в полный рост. А там мы все
воспринимаем, как Богом данное, как золотые памятники!
М. Ну видишь, тогда не было декаданса, усталости...
Б. Г. Был и декаданс, все это было, только нам сейчас ничего этого не
видно. Просто нет точек отсчета начала. В 1955 году Элвис спел
что-то лишь потому, что Мадди Уотерс играл это еще в 1949-ом, а до
него еще кто-то играл. Я прослушал Уоттерса конца 40-х годов. Там
был такой ритм-энд-блюз, кто-нибудь сечас смог бы так сыграть!! Не
ритм-энд-рок, что-то иное, ломовое по напору, то, что сейчас эти
ребята порою играют в Штатах...
М. Мы опять перешли на Штаты, давай ближе к нашей реальности...
Б. Г. Я опять хочу сказать, что никаких географических и временных границ
не вижу. Бытующие у нас концепции пространства-времени настолько
неверны, что просто глупы.
М. Ложные изначально?...........
Б. Г. ... от "Кино" или Майк или кто-то еще, я сравниваю не с тем, что
делает Дэвид /Боуи - А. М. /, Ино, Бирн, Хендрикс. Я не вижу его
смерти, всех этих временных штучек. Для меня это реально сейчас, а
не в прошедшем, поэтому меня не устраивает многое из того, что ты
говоришь, ведь говорил все в прошедшем времени, было и прошло,
отзвуки века рока... А для меня все это не проходит, это реально в
данный момент, так кипит, как в 67-м. Реально во мне: я выхожу на
улицу, я вижу деревья, солнце, людей, я не вижу, что мир изменился,
все ЭТО продолжается. Ты въезжаешь в настоящую реальность, она
никуда не девается, она не подвластна времени и музыка времени не
подвластна! Настоящее никуда не уходит, ни в пространстве, ни во
времени! Рукописи не горят, они существуют постоянно и постоянно
пишутся, все это имеет самое непосредственное отношение к идее
" Аквариума"... Могу сказать еще, почему все это существовало. Только
потому, что мне хотелось услышать здесь на Руси. И поскольку я этого
не слышал, мне приходилось писать самому... Я же ходил и у всех
спрашивал: - Где русский Дилан? - Окуджава, Высоцкий - все это не
то, это не имеет никакого отношения к Дилану, это не рок-н-ролл.
Дилан - это звук со всем остальным, звук другой, качественный! Где
на Руси это? Нету, нету! Пришлось делать самим. "Все братья - сестры",
как раз ход в ту сторону...
М. Завтра, завтра... давай завтра и подробно!
ДЕНЬ ВТОРОЙ...
Вместо кухни на Софье Перовской - кухня на Марата, где живет мама.
Вместо вечера - день. Б. Г. сегодня улыбается. Времени не так уж много,
вечером у Б. Г. концерт, а у меня еще и поезд. Вчера мы слишком много витали
в облаках, что же, продолжим свой джаз на земле...
М. Сегодня Борис Викторович будет рассказывать о себе. Боря, ты коренной
ленинградец?
Б. Г. Да, родился и вырос здесь в Снигиревке /родильный дом на улице
Маяковского, в центре Ленинграда /, где родились мой сын и моя мать
и большая часть моих родственников и знакомых.
М. Ленинград - единственный город, где бы ты мог жить?
Б. Г. Из тех, которые я знаю - да!
М. А ты ведь британец...
Б. Г. Я не британец! У меня есть какая-то внечувственная связь с этой
страной, но поскольку я там не был, то говорить об этой вещи я не
могу, хотя мне было бы интересно пожить там в каком-нибудь из
маленьких местечек. У меня есть по этому поводу любопытные мысли, но
реальная обстановка для работы у меня только здесь. Этот город меня
питает, дает мне темы и все, что нужно.
М. Ты родился и был обычным дворовым мальчиком...
Б. Г. Да как дворовым? Все-таки читал книжки, начал читать еще до школы...
М. Мама и папа кто?
Б. Г. Отец был научным сотрудником, изобретателем. Мама кончила университет
и долго работала художником в Доме моделей, потом ушла в социологи.
М. Ты пошел в школу... Сначала в детский сад?
Б. Г. Без детского сада, я был домашним ребенком.
М. Читал дома книжки...
Б. Г. Да, испортил себе зрение, почти минус пять!
М. ...Ходишь без очков...
Б. Г. А на хрена они мне? Все, что хочу, и так видно!
М. Хороший ответ! А школа?
Б. Г. В школе я был обычным школьником, только изумлял классную
руководительницу тем, что писал какие-то рассказы и гордо их
зачитывал.
М. Мне говорили, что ты окончил одну из самых престижных мамтематических
школ?
Б. Г. Это я с 8-го, 9 - 10-й класс учился в самой лучшей традиционной
математической школе, где наводил много джаза.
М. Но занимался и математикой?
Б. Г. Да, но вполсилы.
М. Это уже после 65-го года?
Б. Г. Это 69 - 71. Тогда я начал и музыкой заниматься. Попал в группу,
которая играла в одном из дальних районов Ленинграда на школьных
вечерах.
М. Что вы пели?
Б. Г. Stones, Beatles немножко, я хотел сыграть одну вещь, но ударник не
мог состучать "Down on the Corner" - это кое о чем говорит. Но
пользовались популярностью!
М. Ты пел?
Б. Г. Пел и играл на гитаре.
М. Сам тогда ничего делать не пытался?
Б. Г. Я тогда начал писатиь песни на английском, потом, в 71-м году,
прослушав в очередной раз пластинку Леннона "Plastic Ono Band", там,
где эта песня, "God", шел и мурлыкал ее себе под нос прекрасным
зимним днем... или весенним? И понял, что никогда мне такую вещь на
чужом языке не написать. Это нужно писать на своем. Сразу после
этого я стал пробовать писать на русском.
М. Твоя первая песня?
Б. Г. По счастью, забыта!
М. Даже назвать не хочешь?
Б. Г. Она называлась "Все должно пройти", была такая мистика...
М. Ты вообще сам мистик?
Б. Г. Я не знаю, что это значит. Я считаю себя абсолютным реалистом.
Материалистом. Просто я воспринимаю материализм шире, чем это
принято.
М. Как ты понимаешь материализм?
Б. Г. Не знаю, не могу это объяснить, я это чувствую...
М. Когда ты кончал школу, ты часто влюблялся?
Б. Г. Это было мое постоянное состояние. Не всегда я в людей. Потом это
состояние перешло во что-то другое.
М. Что для тебя это вообще - любовь? Тогда и теперь?
Б. Г. Тогда - состояние, теперь метод.
М. Точнее!
Б. Г. Метод подхода ко всему существующему живому.
М. Более нескромный вопрос. Какое место во всем этом занимают женщины?
Б. Г. Занимали самое главное, т. к. мне было трудно сконцентрироваться на
чем-то ином, когда такой соблазн перед глазами. Сейчас это
растворилось во всем остальном, т. е. налицо процесс перехода. И
женщины занимают сейчас гораздо меньшее место, потому что, моя
собственная ВСЕЛЕННАЯ расширилась!
М. Теперь все же вернемся к концу школы. Когда ты только начал играть во
все эти игры, ты уже хотел стать Б. Г.?
Б. Г. Да, потому что я чувствовал огромный потенциал системы, связанной с
этой музыкой, и мне очень хотелось увидеть появление этой системы и
максимально участвовать во всем этом. Знаешь, вообще-то все это
трудно вспомнить, хотя и легко сформулировать.
М. Мифотворчество ведь может быть построением мифа о себе, мифа о мифе,
мифа вообще!
Б. Г. Меня интерисовала сама возможность появления мифа, непривычного для
моего тогдашнего мира, для его системы описания. Поскольку я учился
в нормальной школе и с нормальными людьми, то меня все это не
устраивало, мне было там немного тесновато. Но я не особенно обращал
на это внимание, потому что у меня была масса других дел. Мы
занимались самыми интересными вещами с Джорджем, еще до создания
" Аквариума". Писали пьесы, стихи...
М. Джордж - это кто?
Б. Г. Джордж Гуницкий. Мы с ним вместе организовывали "Аквариум". Теперь он
член совета рок-клуба.
М. С бородой?
Б. Г. Да. Музыкой давно не занимается.
М. В каком году ты решил организовать "Аквариум"?
Б. Г. Он организовался естественным образом, хотя в этом и я повинен - в
июле 1972 года. Как идея. Мы решили, что пора кончать всякой ерундой
заниматься и пора делать группу. Т. е. писались свои песни и пелись
свои, и чтоб было все не как вокруг, а по-настоящему, 12 лет уже..
М. Срок долгий, попытайся разбить его на периоды...
Б. Г. Это дело критиков. Потому что первым был период, о котором нечего
говорить. Проходил он очень интересно. Была огромная общность людей,
кочевавших вместе с одной квартиры на другую, из одного кафе в
другое, пили кофе, курили, говорили о том о сем и все делали вместе.
На такой плодотворной почве все и создавалось. А потом по разным
причинам эта штука стала растягиваться в другую сторону и "Аквариум"
выкристализовывался, точнее - до сих пор выкристализовывается во все
более и более музыкальный союз, чем раньше. Тогда говорили, что
"Аквариум" это не группа, а образ жизни. Это было верно.
М. Ты сам считаешь себя музыкантом или художником?
