С.В.: Вот видишь, ты делаешь это. Набоков считал, что все
написанное ради изложения идеи - бессмысленная трата времени.
Р.Б.: Нет ничего, с чем бы я мог бы более не согласиться. Но я
это принимаю. Единственно, что значимо для меня, это идея. Но идея,
которая может быть применима. У меня не хватает терпения воспринимать
философов, спорящих об абсолютно абстрактных категориях. Я хочу знать,
что может помочь мне прожить эту жизнь наиболее интенсивно, радостно и
весело. "Скажи мне, что "работает" для тебя и что не "работает", дай
мне идеи. Напомни мне о тех вещах, которые я знаю, но забыл", - это я
говорю писателям, когда открываю их книги. Обычно я начинаю читать
книгу с произвольной страницы. И спрашиваю себя, захватывает ли мое
внимание то, что я читаю. Или все это звучит глупо.
С.В.: Вот видишь, ты снова употребил слово "звучит".
Р.Б.: Да, но применительно к идеям. Если идеи интересны, я
открываю книгу снова и опять нахожу в ней что-то интересное. И -
ладно, ладно - оно ЗВУЧИТ интересно. Я думаю, тебе удастся обратить
меня в свою веру.
Я воспринимаю идею как маяк, стоящий на берегу. Маяк и тот берег,
на котором находимся мы, разделен водой, но их соединяет искрящаяся,
сияющая дорожка света. Взгляды тысяч людей, где бы они ни находились,
могут скользить по водной дорожке, и каждый из них увидит свет маяка.
Слова могут быть разными и на разных языках. Слова - это дорожка,
искрящаяся на воде, но свет находится над водой, он находится над
той точкой, в которой мы стоим, и распространяется во всех
направлениях. Он есть и ему все равно, видим мы его или нет. Ему все
равно, знаем ли мы о том, что он существует. Он как бы сам по себе.
Водные дорожки идут к каждому из нас и все, что от нас требуется,
чтобы увидеть свет, - это повернуть голову в его направлении и открыть
глаза.
С.В.: Хорошо. Но можно воспользоваться и другой аналогией. Давай
представим себе, что существует прекрасная музыка, записанная нотами.
Практически никто, кроме самых опытных музыкантов, глядя на ноты, не
может воспринять музыку такой, какая она есть. Для огромного
большинства людей, для того чтобы воспринять музыку, нужно услышать ее
исполнение. И слушая одного исполнителя, люди получают удовольствие от
техники, от мастерства, но, слушая другого, люди вдруг начинают
плакать и, возвращаясь домой, меняют что-то в своей жизни. Оба
исполнителя играют одну и ту же вещь, но решающим является та
вибрационная ткань, которую они создают в своем исполнении.
В твоем случае музыкой является идея, а инструментом являются
слова. И своим исполнением ты достигаешь того, что люди начинают
изменять свою жизнь.
Р.Б.: Наверное, это правда. Но я не осознавал этого. Я знаю, что
существуют различные уровни моего существа и что они меня используют
иногда совершенно бесстыдно. К примеру, "Чайка Джонатан". "Чайка" была
первым, что я вообще написал в своей жизни (первая часть "Чайки"). В
тот момент я не мог найти работу и решил стать писателем. И вот, что
со мной произошло. Я получил мистический опыт: я увидел, как вся эта
история про чайку разворачивается перед моими глазами в полном цвете
на очень широком экране. И я услышал имя - Джонатан Ливингстон - и это
меня испугало. И пока я старался понять, что со мной происходит, я
стал видеть сцены из книжки. И это настолько меня затянуло, что я
понял, что мне надо записать это. Я записал две трети книжки, и она
вдруг остановилась. И я подумал: чем же это все кончится? Я просиживал
часами, стараясь изобрести что-нибудь, но у меня ничего не получалось.
К этому моменту я знал Джонатана так хорошо, я жил в его сердце, что я
должен был знать, что произойдет дальше... Прошло восемь лет. И вот
спустя эти годы, за полторы тысячи миль от дома, в штате Айова - бац!
- в пять часов утра, прямо как продолжение сна я вижу, чем
заканчивается история. И восемь лет пронеслись, как одна секунда. Я
сразу же вспомнил, на каком месте закончилась первая часть. И подумал:
да, конечно, эта история должна заканчиваться именно так. Неоконченная
рукопись "Чайки" вместе с другими хранилась у меня в подвале. Я
помнил, что она была написана зелеными чернилами. И я нашел ее. И я
увидел, что продолжение пришло ко мне точно с того места, где я
закончил. Все это должно было случиться именно так. Только так
начинающий писатель может написать что-то типа "Чайки". "Чайка" - это
сумасшедшая, странная история. И только если ты готов в качестве
писателя признать себя полным дураком, ты можешь написать историю
говорящей чайки. Большинство начинающих писателей не могут себе этого
позволить, так как считают, что это глупо, и ищут чего-то более
основательного. И поэтому так много писателей в поисках чего-то
основательного, заслуживающего уважения не могут найти вообще ничего.
Мне нужно было иметь этот мистический опыт, который был настолько
сильным, что пробил защиту моей внутренней цензуры. Мне было все
равно, выглядит это глупо или нет. Мне было безразлично, будут ли люди
смеяться надо мной из-за того, что я написал о говорящей чайке. Я
воспринял эту историю настолько сильно, что она могла быть записана
только так, а не иначе. Позже, после многих лет писательства, я уже
мог обходиться без подобного опыта, потому что я понял: главное, что я
могу дать миру, - это моя глупость, сумасшествие.
Это то, чем обладаю я. Другие писатели более рациональны, чем я.
Если вы хотите рациональности, обращайтесь к ним. Если вы хотите
чего-то странного, приходите ко мне.
Теперь я могу писать книги, не прибегая к мистическому опыту. Но
я абсолютно не представляю, какой будет моя следующая книга, и, я
думаю, когда она появится, я буду удивлен ей ничуть не меньше, чем мои
читатели. Я знаю только: то, что придет следующим, будет здорово. Это
будет здорово для меня, а я ничем не отличаюсь от других - мой дар в
том, что я ничем не отличаюсь от других. Поэтому то, что будет здорово
для меня, будет автоматически здорово для людей моей невидимой страны.
Это те люди, которым писатель должен отдавать себя. Писатель не должен
искать читателей, читатели сами найдут писателя - где бы они ни были.
Единственным условием является, чтобы писатель был максимально
искренен, непосредственен и честен в том, что он делает, и чтобы то,
что он пишет, трогало его самого настолько, насколько это возможно. И
тогда его труд становится совершенным. Писатель пишет не для того,
чтобы сказать вещи, которые до него никто не говорил, я для того,
чтобы сказать их на языке своего времени.
С.В.: Это то, что я все время пытался тебе сказать. Идеи вечны. И
именно язык, который ты используешь, способен достичь сердец людей.
Сто лет назад люди не смогли бы соотнестись с тем, что ты пишешь.
Р.Б.: Совершенно верно. И это проблема, с которой сталкиваются
все писатели, изучавшие литературу. Они стоят в тени великих классиков
и спрашивают, могу ли я написать что-то, что будет соответствовать
уровню этих великих писателей. Это неправильный вопрос. Вопрос,
который нужно себе задать, таков: "Как я могу выразить на языке моего
времени то, что я так хорошо чувствую?" И ответ на этот вопрос не
очень сложный. По крайней мере, для меня. Когда я сажусь за пишущую
машинку, передо мной стоит маленький плакатик, на котором написано:
"Получай удовольствие, не думай, не заботься ни о чем". И когда я
руководствуюсь этим, экран компьютера, в который я смотрю,
превращается в туманный туннель. И я теряю контроль над тем, что со
мной происходит, и просто позволяю идее вплыть в этот туннель - и
тогда мои руки начинают сами двигаться по клавиатуре. Это как бы
измененное состояние сознания, но необычного в нем ничего нет. Сон,
например, тоже измененное состояние сознания, но мы погружаемся в него
каждую ночь. Это состояние интенсивного интереса к тому, что
происходит. Когда в этом состоянии я встречаюсь с идеей, я стараюсь
покрыть ее цементом слов, так как читатель признает только слова,
написанные на бумаге. Ты можешь прийти к нему и рассказать красивую
историю, но он скажет: "Это все здорово, но я что-то не вижу главы 1 и
главы 23!" Поэтому, когда я гляжу в туннель, я стараюсь, чтобы мои
пальцы следовали за тем, что я вижу. Это дает мне как бы первый блок
цемента или мрамора (если это очень красиво), и вот здесь-то и
начинается работа. Я беру в руки долото и молоток и начинаю откалывать
большие куски - любую написанную вещь можно улучшить вычеркиванием и
вырезанием.
С.В.: Насколько окончательный вариант твоих работ отличается от
первоначальных?
Р.Б.: Он намного меньше. Черновик - огромен.
С.В.: Интересно, я всегда чувствовал это. Мне кажется, что за
счет того, что твои книги очень сжаты, читатель глубже проникается ими.
Р.Б.: Чем меньше книга, тем больше возможностей у читателя
наполнить ее своими чувствами. Для меня это сжатие стало почти
автоматическим процессом. Я беру толстую рукопись, карандаш и говорю
"Нет, нет, нет..." С годами это "нет" становится все безжалостнее.
Я вижу красивый кусок текста, но чувствую, что он не должен быть
здесь, может быть, где-нибудь в другой книге, но не здесь. И я
вычеркиваю его. Таким образом, рукопись становится все меньше, меньше
и меньше. По поводу этого процесса у меня очень мало рационального
понимания, очень многое происходит на интуитивном уровне.
С.В.: Хотелось бы тебе иметь это рациональное понимание или ты
предпочитаешь, чтобы этот процесс оставался интуитивным?
Р.Б.: Очень хороший вопрос. Иногда я начинаю думать, что,
наверное, имеет смысл исследовать этот процесс и свести его к
конкретным шагам "А", "Б" и "В". Но в то же время эта идея рождает во
мне какое-то беспокойство. В конечном счете все сводится к тому, чтобы
текст звучал верно.
В основе книги "Единственное" лежит простая и красивая идея. Эта
идея была настолько проста и настолько красива, что я понимал: книгу я
напишу очень быстро. Я написал 32 главы и потом все выбросил, потому
что это было абсолютно неверно. Потом я написал еще 11 глав, двигаясь
уже в другом направлении, и тоже их выбросил, потому что это тоже было
неверно. Я уже начал лезть на стену, недоумевая, каким образом такая
простая идея может оказаться такой изворотливой? Мне ничего не
оставалось делать, как остановиться и дать ей дозреть.
Если бы я хотел что-нибудь посоветовать начинающему писателю, я
бы не смог сказать ничего конкретного - только общие слова. И это
лучшее, что я бы мог сделать. Я бы сказал ему: "Не думай, не оценивай,
насколько разумно то, что ты пишешь, получай удовольствие. Если тебе
будет скучно со своими собственными словами, написанными на бумаге,
представь, каково с ними будет читателю. Твое удовольствие абсолютно
необходимо. Как только начинаешь зевать, выбрасывай все. И последний
совет: не старайся выглядеть прилично. Это ключ к обманыванию себя,
который эксплуатируется снова и снова".
Поэтому, когда я сажусь за клавиатуру, я прежде всего говорю
себе: "Дорогой внутренний наблюдатель, сейчас я напишу что-то
безумное, запредельное. Для тебя это не будет иметь никакого смысла,
но позволь мне сделать это. Потом я выброшу все, что написал, и вместо
этого создам нечто рациональное, вменяемое и разумное - и это будет
здорово". Внутренний наблюдатель спрашивает меня: "Ты обещаешь?". Я
говорю: "Всем сердцем. Только дай мне побегать и порезвиться". Тогда
он говорит: "Хорошо, я повернусь спиной". Внутренний наблюдатель
